***

Поцелуй Персефоны. Глава 33. Костёр на вершине
Юрий Горбачев
 

"На лесистой и заснеженной территории Сибири этот модуль — нередкий гость, и кто знает, может, при другой ориентации человечества к природе и другим существам Космоса этот модуль будет в составе наших помощников."
«Космоземные связи и НЛО», Алексей Дмитриев


И вот, в компании оборванцев я сижу в «Ливерпульской четвёрке» за тем же столиком, что, бывало, делил с творцами бестселлеров. Вместо Галины Синицыной — «кепочница» Оля.
— Есть большой калым, — говорит она. — На городскую свалку вывезли несколько грузовиков нереализованных книжек. Картонажная фабрика принимает макулатуру…
Дотопав от конечной остановки автобуса до мусорных гор, похожих на ещё не откопанные пирамиды Тенотчитлана, мы взобрались на первую из них, словно отыскивая языческий жертвенник. Мы карабкались по склону, а внизу гудели самосвалы, взбирающиеся на плоскую вершину по дорожному серпантину. И вот, запыхавшиеся, мы достигли цели. Присаживаюсь на нераспечатанные пачки с книгами.
— На, хлебни! — протягивает мне бутылку Андрюха. Прикладываюсь к горлышку и поднимаю из кучи ей подобных книжку, чьи страницы треплет пронизывающий ветер-верховик. Это, конечно же, книга с брэндом Галины Синицыной, но уже не моего производства.

«Он отпахнул дверцу «Ландкрузера», и я плюхнулась на мягкое сиденье, будто бы хрупкая героиня фильма — на ладошку Кинг-Конга. Не такая уж я дура, чтобы ловить клиентов в подворотне: вот почему я вышла на панель возле банка! И зверь клюнул на мой блондинистый парик (в моём распоряжении их было три, они красовались на головах-болванках рядом с косметикой, поэтому в зависимости от ситуации я могла становиться брюнеткой, блондинкой или шатенкой). Моим сутенёром был Николай Кругов. Случалось, я кадрила и Лосева, и Зайцева, и Волкова, и даже депутата от ультра-левых — Крайнова. Не без помощи моего кореша, журналиста Николая Кругова, понятно. Он давал мне наводки, знакомил с клиентами во время интервью. Кругов брал щадящий процент, зато и хорошо выколачивал долги. Однажды моими услугами воспользовался дирижёр — и не расплатился. Кругов подловил его в сортире филармонии и заставил есть туалетную бумагу. Да и вообще он был каким-то клиентом беспонтовым — всё про свою фригидную жену-певичку мне вворачивал, а мне это на кой? Потом со мной не рассчитался коммерсант Уткин, торговавший на барахолке нижним бельём, Кругов принародно одел ему на голову стринги — и стребовал плату в десятикратном размере. Уткин тоже искал жарких объятий и страстных стонов, видите ли, все барахольщицы страдали аноргазмией! Когда дошла очередь до такого серьёзного неплательщика, как Лосев, Кругов добыл где-то копытного клея и приклеил на лоб его жене лосиные рога. Это, конечно, метафора — он просто подбросил в почтовый ящик снимки, на которых Лосев запрыгивал на меня, как сохатый во время весеннего гона — и вот…

В салоне играла музычка. Моего мецената обволакивал полумрак. Мне, правда, показалось странноватым, что он прячет лицо в воротник пальто. Но эти банкиры такие забавники! Тот же Дубов! Привозил меня в свой особняк, просил раздеться, потом в чем мать родила залезал на черёмуху под окном и прыгал на меня с дерева через открытое окно. И так — всегда они со странностями. Недаром у одного я обнаружила в ванной голую тётку с перерезанным горлом. Когда пригляделась, оказалось — это я. У другого, на кухне, я наткнулась на целлофановый пакет с расчленённой девочкой в холодильнике. У третьего спальня была украшена фотографиями жертв насильника с вырезанными гениталиями. Кстати, зарезанная тётка, как оказалось, была надувной. Девочка в пакете — из мармелада, сделанная по спецзаказу на кондитерской фабрике, да и фотообои в спальне спецом наклеены перед моим приездом. К тому же все три банкира были одним и тем же человеком, ради безопасности имеющим три особняка за городом, менявшим накладные волосы, бороды и очки. Вот и теперь с замиранием сердца я ждала какого-нибудь сюрприза по мотивам жутких репортажей Николая Кругова, кроме сутенёрства, подрабатывавшего ещё и в газете. Пока я вспоминала, как в прошлый раз банкир (а это был всё тот же затейник Дубов) вынимал из холодильника и раскладывал на блюде мармеладные части девочки, машина уносила нас по Бердскому шоссе, где летом хорошо клевали дальнобойщики, а на нудистском пляже за Академгородком можно было походить телешом в расчёте на то, что потом тебя всё равно найдут. Честно говоря, в тот раз, только потом, уже после уговоров клиента попробовав ножку расчленённой девочки, я убедилась, что это мармелад, а вначале, в полумраке кухни, подумала, что это настоящая жертва мрачного ритуала, про которую писал Николай в перерывах между выколачиванием денег. Мне даже померещилось, что злобные мальчики прячутся в спальне и готовы расчленить меня пятью ножами, приготовленными для резки мармелада. Страху нагнала на меня и показанная банкиром приобретённая за бешеные деньги букинистическая книжка с картинками, где на одной из гравюр длиннобородые деды в хламидах резали уложенную на камень жертву, на другой — сбрасывали куски в колодец. Впрочем, потом я подумала, что таким образом клиент склоняет меня на групповуху. А этого я не любила с тех самых пор, как в детстве меня заволокли на чердак пятеро шельмецов и пытались елозить по мне своими свистульками. Так у них ничего толком и не получилось, и они предложили мне прогуляться до входа в подземелье, но я не дура — сообразила, что они имеют в виду канализационный колодец, в котором перед этим сантехники нашли мою растерзанную куклу: пацаны её туда и кинули. А потом ведь все они стали серьёзными мужами: один — скрипачом, другой — виолончелистом, третий в Чечне служил снайпером, двое остальных преуспели в коммерции.
Когда мы выехали на сумрачную лесную дорогу и из-за леса вынырнула луна, я вспомнила про читанные в газете случаи с серийными изнасилованиями: маньяк выходил на охоту лунными ночами, вроде как набираясь сил от ночного светила.
Но вот фары выхватили из темноты ворота загородной виллы. Клиент нажал на кнопку пульта, Сезам открылся — и мы въехали, как мне показалось, сразу в спальню, оборудованную под алтайскую пещеру. Сюрприз получился покруче прежних. Кровать была выполнена в виде каменного алтаря, но мягкого, с надувным матрасом, напомнившим мне про латексную женщину в ванне. Неужели мой клиент тоже читал романы Дымова и Синицыной? Последний бестселлер они, кажется, выпустили в соавторстве — или просто всё это слилось в моей голове? К тому же чуть позже я читала купленную в иконной лавке книгу о. Святополка о сектантах. Фотообои изображали то самое ущелье и тот самый пейзаж с кругленьким озером внизу, где, по описаниям иерея, камлали сатанисты. Над койкой зиял вход в пещеру. Под потолком болтался силиконовый полифер. Он был напичкан электроникой и управлялся с помощью миниатюрного пульта. Стоило нажать на кнопку — и он начинал потешно махать крылышками. Комнатные тапочки были сделаны в виде амбилегов и дринагов. В душевой (она находилась за дверью в пещере) я увидела целый набор вибраторов в виде телетян. Прихватила парочку и, облачаясь в халат, сшитый под шаманское облачение с висюльками оберегов, я вернулась в спальню. Бубен я сбросила с койки на пол — на хера мне эта экзотика?! — и уселась на лежак в позе лотоса.

Вечер обещал быть прекрасным. К тому же за него полагался нешуточный гонорар.
Усевшись на койку-алтарь, я обратила внимание на пять зеркал, расположенных по кругу чуть в отдалении от царского ложа — и ещё раз поразилась фотообоям. Сколько же денег надо было угрохать, чтобы всё это оборудовать!
Хозяин явился из душевой-пещеры в камзоле с эполетами, голубой лентой и алмазной звездой на ней. На голове его красовался треугол. На боку — шпага. Я прыснула со смеху: какой выдумщик! Устроил настоящий спектакль! И всё ради меня! Когда же, отвесив реверанс, он шагнул в одно из зеркал, я удивилась этому трюку — неужели я приняла за зеркала так необычно устроенные двери?!
Ещё не прошла моя оторопь, как из зеркал полезли двойники моего клиента.
— Ача! — торжественно произнёс один из них.
— Ну и что с того, что мама назвала меня так! — запахнула я поплотней халатик. — Это не значит, что за твои немерянные баксы я соглашусь на групповуху! Не люблю я этого!
— Ача! Ты не только последовательница шаманского рода! — сделал поклон другой. — Ты реинкарнация пришедшей с Гелении сущности.
— Чё за мура?! Я сказала — пусть один останется, а остальных я обслуживать не намерена! Иначе будете иметь дело с Николаем Круговым. Он не только заставит вас жрать туалетную бумагу. Он ещё и в газете про вас напишет!
— Не волнуйся, ты не понимаешь, что происходит! Никакого секса не будет!
— Как не будет? А гонорар?!
— Ты привезена сюда, чтобы совершить ритуал…
— Какой ещё, блин, ритуал?! — уже хотела было я запустить тапком в одного из этих извращенцев, но шлёпанец затрепетал в руках и, выскользнув, превратился в блуждающий огонь. — Может, вы меня вот этими шпагами будете резать на кусочки, как мармеладную девочку?!
Они повытаскивали шпаги из ножен и смыкали круг.
— То не шпаги, а лучи, которые должны войти в тебя, как в священный кристалл — и ты преобразуешься в Прорицающую Сквозь Времена.
Один из вельмож вынул из-за обшлага поблёскивающую гранёную хреновину и заявил:
— Ты подобие вот этого прозрачного камня, а я граф Калиостро, нахожусь сейчас в Санкт-Петербурге, во временах Екатерины Великой, и ты видишь меня через этот кристалл благодаря вещей голубке Софьюшке Елгиной. Всё это происходит посредством черепа шамана!

В самом деле. Какой-то череп я увидела на возвышающейся посреди спальни мраморной колонне. Правда, вначале я приняла эту штуковину за скульптурное изображение члена.
— Так что с того?! Можно издеваться над бедной девушкой?
— Нет! Мы сейчас пребываем с тобою в медиумическом контакте. И ты должна нам рассказать, что происходит в вашем времени. Кто царствует? Достигли ли люди окололунной Линзы и близко ли великое переселение на Гелению?
— Ничё я такого не знаю, — крикнула я и увидела, что из зеркал на меня смотрят любопытствующие дамы в декольтированных платьях и чопорные дворяне в париках.
— Хватит морочить этим видео в плоских экранах! Ты чё, телевизорами, по типу, торгуешь?!
— Кто царствует, ответствуй, блаженная!
— Да никто! Китайца вот недавно грохнули. Он царствовал. А теперь и не знаю… Я обыкновенная путана, а никакая не реинкарнация шаманки…
— Сеанс ясновидения заканчивается, но мы тебя ещё найдём! — раздался замогильный голос, и хлыщи в кафтанах стали обращаться в скелеты в лохмотьях, таять — и я обнаружила, что ни в каком я не в особняке, не в спальне, а в заблёванной «четвёрке» с Колькой Круговым, который дал мне курнуть какой-то херни и взялся читать очередную свою бредятину. У похожего на пещеру бара и правда шевелилась какая-то слизь, но банкира — как не бывало…»

Мы сидели на вершине макулатурной пирамиды и по кругу читали друг другу всё, что попадало под руку. Восседая на тюках нераспечатанных газет, подруга Тимохи-толкиениста Оля декламировала с выражением. Мы были не прочь слушать это художественное чтение ещё и потому, что в костерке из покетбуков пеклась картошка, которой мы наковыряли с помощью палки, выдернув по дороге сюда пару кустов с роскошной ботвой и обалденными клубнями. Андрюха слушал, разламывая руками купленный на вырученные от сдачи стеклотары деньги хлеб, и задумчиво голубел глазами. Наша трапеза обещала быть царской ещё и потому, что по дороге нам попалась корова, бредущая в Ново-Кусково кошеной луговиной. Изловчась, Оля подоила её в пустую пластиковую бутылку, пока мы холили бока буренки и поглаживали её между рогами. Оля отхлебнула молока, укусила дымящуюся картофелину и, сделав глотательное движение, чуть не поперхнулась, когда я развернул следующую книжку.
«Зубов пнул гуттаперчевую маску Городовичка. Опять упустили! Он серчал ещё и потому, что вся его служба с некоторых пор обратилась в сплошной карнавал. Этого грёбаного Городовичка играл калымивший на Днях города артист Митя Глумов, а вчера его пришлось брать со спецназом за мошенничество. Выдав себя за голливудского продюсера Майкла Джоя и кинозвезду Джонни Деппа одновременно, он нагрел «Городские слухи» на кругленькую сумму. И хотя Зубову не жалко было жёлтой завравшейся газетёнки, его больше всего бесил этот нескончаемый спектакль с переодеваниями. Изъятые на квартире Глумова костюмы постановки «Пигмалиона» и «Серебряной флейты» (актер работал в двух театрах), русско-английский разговорник и муляж черепа Бедного Йорика (Глумов мечтал сыграть Гамлета — и поэтому часто декламировал из Шекспира, возложив руку на бутафорское вместилище многомысленной пустоты) — всё это убеждало в том, что здравый смысл пошатнулся, и метод дедукции — давно не работающая побрякушка.
После того, как Вера Неупокоева расследовала убийство с расчленённой девочкой и газеты раструбили о его подробностях на весь белый свет, всё это и начало твориться. Вдруг пришла секретная директива из ГУБОПа насчёт того, что некие пять братков — Утёнок, Лось, Волк, Китаец и Прыгун — поделили город и теперь проигрывают киллерам в казино видных его людей: так объяснялись смерти и самих заговорщиков, и других VIP-персон от пуль наёмных убийц. А наёмными убийцами, было сказано в директиве с грифом «секретно», являются две конкурирующие корпорации киллеров. Одна — мужская. Другая — женская. Мужчины носят оружие в футлярах из-под музыкальных инструментов. Так что Зубов не раз уже наживал себе неприятности, останавливая посреди людной толчеи какого-нибудь маэстро и требуя раскрыть футляр тромбона, скрипки-альта или виолончели, куда мог уместиться не только винтарь, но и гранатомёт с боеприпасами. Женщин предписывалось искать среди биатлонисток и бывших «белых колготок». Но если бы у них на лбу (или лобке) было написано, что они жестокие снайперши, а не обворожительные красотки! В бессознательной тяге проверки «лобковой» версии и приходилось Зубову крутить с подозреваемыми амуры. Таким образом он стремился повысить раскрываемость. К тому же и жена его, Клавдия, когда-то в студенчестве занималась спортом выносливых и точных — биатлоном, и с тех пор, как она стала ревновать мужа к манекенщице Хлудовой, в любовниках у которой ходили полгорода и с которой следователю пришлось сблизиться для внедрения в мафиозные структуры, Зубова начали мучить нехорошие подозрения. Это было мало правдоподобно, но имело под собою документальное подтверждение. Зубов своими глазами видел уголовное дело, в котором по малолетке фигурировали все пятеро авторитетов. Это было дело об изнасиловании и расчленении девочки. На чердаке. В колодце.

И хотя дело было прошлое и малолетние садисты давно отмотали сроки, Зубова обескураживала эта навязчивая нумерология. Неужели так туп преступный мир, что он воспроизводит сам себя даже в таких тестах на банальное мышление? И неужели люди, овладевшие финансовыми потоками, сливающимися в общак с барахолок и из доходов успешно функционирующего игорного бизнеса, не могли придумать ничего более оригинального, как повторять совершённое в юности? Впрочем, криминальная психиатрия утверждала, что такое возможно и психопатические личности подобного склада не в силах вырваться за рамки однажды заложенного в подсознание алгоритма. Он преследует не только их, но и их последователей, превращаясь в своеобразный массовый психоз. А также не выпускает из лап жестокости и жертв. Так утверждает наука виктимология. Блуждая, как в потёмках, Зубов обратился к учениям Блаватской и Гурджиева. Жена почитывала эзотериков-оккультологов на ночь — и он приобщился. Вначале Антон воспринял всё это, как бред для скучающих домохозяек, но потом… Всё сходилось…
Зубов готов был поверить в то, что пять «Ланкрузеров» с затемнёнными стеклами — что-то вроде доспехов пяти злых духов, овладевших городом. Сыщик готов был поверить в то, что они, всё ещё исправно являющиеся в казино «Князь тьмы» и стриптиз-бар «Шумер», — покойники. Те самые трупы, давно виденные им и во время выездов на места происшествий с простреленными лбами, и в усыпанных цветами гробах на похоронах. Он уже стал вполне свыкаться с мыслью о том, что это чудовища нездешнего мира, паранормальные способности которых позволяют им присутствовать и в кабинетах мэрии, и на депутатских совещаниях, и на воровских сходках, и в то же время лежать в могилах. Наконец, он готов был поверить в россказни про подступившую к городским кладбищам через норы в подземельях субстанцию, способную реанимировать их, давать им вторую жизнь. И в самом деле, убиенные и ожившие уже не были похожи ни на стриженных наголо мальчонок-недокормышей послевоенного детства из уголовного дела с пожелтевшими страницами, ни на братков в тренерках, на этих ворочавших тренажёрное железо в клубе бодибилдеров, так же запросто, как и теневыми капиталами преступного мира. Мало напоминали они и малиновопиджачных, брызжущих жизнью щёголей с пружинистой походкой вразвалочку; их взгляды стали тусклы, их улыбки больше напоминали оскал. Вновь и вновь воскресая из мертвых и множа своё войско, вурдалаки становились всё более брутальными.

В ГУБОПе заговорили о секретном оружии, заряжаемом разрывными пулями, начинёнными свячёной водой, использовании во время преследования и дознания молитв, икон и святых мощей. Отдел по расследованию убийств командировали на заготовку кольев в Осиновую рощу, под которой строилась станция метро. Некоторые посмеивались над этими оргмероприятиями, потому что они были предприняты по настоянию настоятеля собора имени Гавриила Архангела о. Святополка. Но уже опробовав однажды обычный заряженный свячёной водицей водяной пистолет, Зубов убедился: действует!
Дело было после крещения. Жена Антона Зубова Клавдия сходила в храм и запаслась доброй поллитровкой воды. Сын Вовчик как раз забавлялся новой пластмассовой брызгалкой-пистолетом, когда сообщили об очередном убийстве братка (они заказывали друг друга, оживали и снова заказывали — такая у них была игра). Сообщили о перестрелке возле «Лепестков» на месте, прозванном «лобным» (в одной из версий Зубов связывал это бытующее в народе название с изуродованными лобками жертв лесопосадок). Голос в телефоне сообщил, что труп оживает.
Прежде чем ринуться на место происшествия, Антон Зубов набрал свячёной воды из поллитровки с навинчивающимся колпачком, распитой перед этим с Верой Неупокоевой. У «Лепестков» Зубов оказался со скоростью телепортируемого. Труп пока лежал недвижно. Он и в морге будет делать вид подстреленного. И даст себя похоронить. А вот через денёк-другой, когда отрыдает над могилой безутешная вдова, он встанет, чтобы начать жизнь по поддельным документам.

Но не решился Антон Зубов манипулировать со святой водой над телом убиенного в то время, когда здесь крутились и Иван Крыж, и Дима Шустров, и телевидение с кинокамерой. Оглядел только пулевое отверстие, убедившись, что кроме частичек сгнившего мозга на краю дырки, несмотря на морозный январский денёк, копошились два опарыша, смахнул их на снег, чтоб никто не видел (а вот во время подлёдной рыбалки на Оби он наоборот их грел!) — и решил поступить иначе.
Морозной лунной ночью, проделывая модными штиблетами лунки в сугробе (на рыбалке он сверлил их буром-коловоротом), явился Зубов на кладбище к могилам. С мраморных обелисков смотрели на него пятеро игроков, превративших в увлекательное развлечение походы туда-сюда в могилы и снова на белый свет. Наштамповать чекух на липовых паспортах, обзавестись другими именами и фамилиями долго ли?
Голубая луна осветила могилу Утёнка. Этот был особенно изощрён в садистических ухищрениях. Мог надеть перчатку с приклеенными к ней лезвиями и пройтись по проспекту, увеча лица встречных женщин. Это он называл «пробежкой рыси», потому что параллельно распускал слух о сбежавшей из зоопарка дикой кошке, а то и в самом деле забирался в зоопарк и открывал клетку хищницы, чтобы та могла спокойно разгуливать по городу. Так Утёнок создавал атмосферу ужаса, укрепляя в людях веру в то, что он может перевоплощаться в хищных зверей. В другой раз он проделывал такие же трюки с волком, медведем и даже с крокодилом. Рваные раны от одеваемых на руку железных челюстей, длинных когтей (такие увечья фиксировала «скорая») нагоняли страху на обывателей. А милиция носилась по городу в поисках бедных зверушек и находила то забившегося между гаражами отощавшего шелудивого волка, то медведя, пытающегося глушить рыбу в запретке возле ГЭС, то крокодила уховавшегося в канализационном колодце. (Заглядывая в этот колодец, Зубов не мог отделаться от ощущения, что он смотрит в лунку, а крокодил — вовсе не приобретённый за валюту нильский аллигатор, а здоровенный, клюнувший на опарыша судак.)
Утёнок так морочил, что нужен был глаз да глаз. Вот и теперь, пока Зубов блуждал взглядом по надгробиям, разбирая фамилии и даты на обелисках при свете луны и фонарика, его кто-то похлопал по плечу.
— Огоньку не найдётся?
Обернувшись, Зубов увидел мужчину в облачении Деда Мороза.
Достав зажигалку, он чиркнул — и ему показалось, что дед подозрительно похож на Утёнка.
— Вы тут по какому поводу?
— Да вот, заблудились тут, в Ново-Кусково ходили раздавать подарки, недорозданные на Новый Год.
— Поздновато что-то. Уже и Сочельник на исходе, а вы…
— Лучше позже, чем никогда!
Из-за стволов сосен, двигаясь между оградками, приблизились ещё четверо Дедов Морозов с посохами и вскинутыми на плечо мешками.
— Ну, Бог вам помощь! — проводил их Зубов. И только тьма поглотила их, как до него тут же допёрло: это был Утёнок и его друзья-авторитеты. Ведь дураку же понятно, что здесь ходов понарыто! Следователь кинулся вслед, но, удивившись, увидел, что лунки с углублениями от пимов перешли в отпечатки лап рыси, медведя и волка. В охотничьей дактилоскопии Зубов знал толк! И оно бы всё ничего, ежели бы на том же девственно белоснежном сугробе не углядел он следы крокодила и его хвоста…
Сообщения о растерзанной девушке, исполнявшей роль Снегурочки, захлестнули на следующий день центросибирские СМИ. Она голосовала, чтобы доехать до города автостопом, а облачилась в костюм Снегурочки, чтобы сделать сюрприз подруге-студентке, к которой направлялась на День рождения. Посохи, бороды, шапки и мешки с частями других расчленённых девушек произвели эффект разорвавшейся бомбы. Садисты не только произвели серию изнасилований на тридцатиградусном морозе, но и растерзали свои жертвы. Это была демонстрация силы!
Взбешённый Зубов на следующий же день решил произвести эксгумацию. Запаслись осиновыми колами, завезли их на кладбище на «уазике». Подогнали компрессор и, сдвинув первое мраморное надгробье, начали долбить отбойником мёрзлую землю. Потом пошёл бетон: братва хоронила братву, замуровывая тела павших в мафиозных боях в саркофаги. Эксперты, прокурор, Вера Неупокоева, затаив дыхание, ждали. Когда сняли крышку гроба, Зудов уже изготовился, чтобы на всякий случай вонзить кол в сердце вурдалака, но гроб оказался пуст…
— Да! — сказал генерал Садыков. — Надо ускорить производство разрывных пуль с начинкой из йодистого серебра и святой воды. Наши уже применяли такие, охотясь за этими тварями в метро… Действует безотказно. Выстрел — и они, корчась, превращаются в пузырящуюся жижу…


Но не так-то всё было просто. В тот раз, когда Зубов оказался один на один с мешками, посохами и бородами Дедов Морозов, он случайно пшикнул на всё это из водяного пистолета — и увидел, что уничтожает вещдоки. Жижа стала уходить под корневища, обнажившиеся из-под снега. Куски расчленённых жертв выползали из мешков и утягивались в открывшиеся норы и щели. Антон не сомневался: стекаясь в могилах, всё это регенерирует в прекрасных покойниц.
Не мог сыщик забыть и того, как, выехав на изнасилование, он увидел такое, услышав о чём ещё недавно — не поверил бы. Изнасилованная и растерзанная жертва регенерировала у него на глазах. Разверзлась полынья в облаках, голубой луч окутал обезображенный труп, взятые для экспертизы недоеденные маньяком обрезки грудей и гениталий вылезли из пакетов — и прилепились на место. Жертва встала, отряхнулась, одёрнула подол и пошла!
— Постойте! — вырвалось у оторопелого Зубова. — Мы не составили протокол!
— Отстань, зануда! — бросила через плечо напомнившая артистку из итальянского фильма кареокая брюнетка.

И вот опять — та же ерунда. Пять костюмов Городовичков. Растерзанная Обинушка, которой была наряжена фотомодель Хлудова. И это в разгар Дня Города! Давая показания, свидетели утверждали: в гущу веселящейся толпы врезались пять чёрных «Ландкрузеров» с затемнёнными стёклами, из них вышли пять Городовичков с длинными ножиками и, завалив Обинушку у всех на глазах, стали её резать, потом некоторые видели рысь, волка, медведя, крокодила, дым, огонь, появившуюся из дыма физиономию видного учёного Константина Селенина, его руку, возлежащую на черепе. Оглушительный хлопок петарды — и всё исчезло, оставив лишь костюмы и растерзанную девушку…»
— А смотри, что я откопал, — показал Тимоха книжку с пиратскими рожами в духе Стивенсона на обложке и прозрачно намекающим на Дюма-сына заголовком «Пятеро братанов». И, продолжая наши литературные штудии, он взялся читать, пока мы ошкуряли обгорелую картошку…
«Долговязый Билл, Чёрный Пёс, Хитрый Лис, Одноногий злюка и Кривоглазый громила сидели в трактире «Корабль на мели». Носы-сливы, налившиеся от перебора рома. Шкиперские трубки, драные сюртуки, тельники, треуголы, косынка на голове одного, серьга в ухе другого.
— Пора кончать с этим беспределом! — набычился Билл (на самом деле это был Утёнок), пуская струю табачного дыма. — Я что-то не пойму — почему нас стреляют, как селезней?
— Всё дело в том, что идёт война за отправку в будущее! А нас надумали захерачить в прошлое! — отозвался, как эхо, Чёрный Пёс (Волков). — Эти девки и пареньки с винтарями так просто не стреляют! Их послали Наблюдатели!
— Сейчас появляются новые возможности для жизни в мёртвых телах. Какие-то слизняки проникают в могилы по прорытым под землёй ходам и, проев дыры в гробах, залазят внутрь покойников, — задумчиво произнёс Хитрый Лис (Лосев).
— Вот и я вам говорю об этом авторитетно, как бывший депутат, — проронил Кривой (Китаец). — Иначе бы мы тут не сидели сейчас в этом подвальчике, не базарили… К тому же мы не бестелесны, а в теле… И если бы эта придурошная манекенщица не прижгла нас свячёной водой, тебе бы, Утя, не пришлось бы заказывать протез руки, Волку — муляж носа, а мне — ноги.
— Вон, видишь, за столом, с девкой на коленях — следователь, расследующий наши убийства! — прищурился ещё больше и без того прищуренный Китаец.
— Ладно, братва, нехай забавляется, — вернул его к деловому разговору Билл. — Жаль, с нами нет Прыгуна-Пругунова, Дубова и Зайцева, но и без них порешаем… Значит, так. Деньги от выручки продажи «Корабля на мели» потратим на восстановление нашей плоти. Где силикон, где мумифицирование. Есть договоренность и с фабрикой по производству искусственных конечностей, и с фармацевтами был базар, а особенно интересна подпольная фабрика по производству манекенов из регенерирующего мыслящего пластика. Потом надо разобраться с этими мамонтовыми бивнями на таможне, которую мы крышуем. Есть сведения, что из этих доисторических костей изготовляются детали для хитроумных машин, с помощью которых можно переместиться хоть в прошлое, хоть в будущее. А тем временем будем узнавать — что это за такое компьютерное братство пенсионерок образовалось, научившееся переселяться в маленьких девочек. Нам край как надо переселить свои души в маленьких мальчиков. Возьмём возраст этак лет десяти. Мы вполне сможем уже кой-чё делать и даже трахать девчонок — они в этом возрасте такие наивные!
— Так чего же мы медлим — пошли из этой таверны, сядем на тачки и найдем тех бабок с их компьютерами…
— Если бы всё было так просто! Дело в том, что во всей этой ерунде каким-то образом задействован граф Калиостро, который иногда превращается в дымчатого кота. Эх, отыскать бы этого котяру! Из восемнадцатого века, с помощью магического кристалла, он подглядывает и манипулирует нами, отсылая кого в будущее, кого в прошлое.
— А может, нам связаться с ним, заплатить — и заделаться вельможами екатерининских времён? Вселиться в каких-нибудь фаворитов Екатерины…
— Тебе, в натуре, Утя, токо в сивого мерина вселяться! Вспомни, как, когда я стал в авторитете на строгаче, ты у меня на параше сидел! Забыл? А теперь, бля, сам в авторитете!
— Не будем ругаться! Времени у нас в обрез, — грохнул Утя (Долговязый Билл) закамуфлированным под сувенирный абордажный пистолет обрезом по столу. — Поэтому желательно организовать захват саркофагов, приготовленных для мэра, губернатора и его свиты. А то на них теперь уже и Анчоусов с Дунькиным, и их прихвостень Шура Туркин нацелились. Кроме того, надо разобраться с этим Зубовым-Зудовым. Неймётся ему. Зуд у него, что ли?! Сделать, что ли, с его женой расчленённую девочку? Прошлый раз он взялся меня эксгумировать — а я уже тогда слился с какой-то амбилегиной или дринагой, и мне ничего не стоило, пройдя сквозь стенку гроба и бетон саркофага, утечь в могилку к недавно похороненной фотомодели. И оттрахать её как следует, пока она не убежала из своего гробика. Да, помните, вы же последовали моему примеру, а потом мы её членили, чтобы далеко не бегала, а только успела срастись до следующего раза.
Монстры оскалили гнилые зубы.
— Ты, Утёнок, фильтруй базар! О главном давай! А то этот Зубов чё-то себя как-то странно ведёт!
— Ладно! Есть сведения насчёт ученого-археолога Селенина, который обладает инкунабулой, изданной во времена Екатерины Второй. Без этой книжицы нам — никак. Стопудово. По типу — в ней заклинания. Ещё у него череп. И, в сущности, он манипулирует нами. Благодаря проводимым им ритуалам город кишит оборотнями. Особенно — в погонах…
— А это плохо? Мент-взяточник — это ж наш человек!
— Мы вон как славно тогда от Зубова по снегу укандехали! Только нас и видел! Особенно прикольно было, как Лось в крокодила превратился!
— Тебе бы всё прикалываться! А ты думай головой! Поди, черви не все еще мозги выели! Менты со следаками теперь ещё и специальные пули изобрели! Наших уже столько полегло во время разведки месторасположения колчаковской конюшни, откуда они думают отправиться в космическое путешествие без нас, — не сосчитать! И эта дура, которую мы трахали по переменке, выперлась на подиум, нажравшись амбилегового киселя, а потом ещё нас святой водичкой покормила! — страдальчески оскалил клыки Утёнок (Билл). — Я всё-таки медленно регенерирую. А ортопедия — такая дрянь!
— Что в оконцовке? — бухнул Волков (Чёрный Пёс), провожая Зудова взглядом в сортир, долго мы будем сидеть тут в костюмах спектакля «Остров сокровищ» из хламья, ворованного в бутафорской ТЮЗа?
— Будем продолжать сеять панику, а тем временем завладеем саркофагами! Я уверен: их отправка в эту мандовую орбитальную дыру не зависит от хмыря-учёного. Им манипулирует ещё кто-то, — обмолвился до того не проронивший ни слова Одноногий (Шаман).
— Ну и чем порадуем публику на этот раз?
— Ну, предположим, тем, что обработаем вон ту, сидевшую у Зубова на коленях девочку в тельняшке — и запихаем её вон в тот сундук мертвеца…»
Доедая картошку, мы все перепачкались в саже. Но было вкусно. Заедая хлебом и запивая молоком из передаваемой по кругу бутылки, мы вкушали блаженство. Очередным чтивом стали сброшюрованные листы с выведенным на титуле заглавием «Тьма подземелья» и подзаголовком в скобках «Последнее совещание губернатора Золотогоркина».
— Читать? — спросила Оля
— Валяй! — кивнул Тимоха-толкиенист, ошкуривая последнюю картофелину, словно для снятия дактилоскопических отпечатков увазюканными в саже пальцами.
«Пока меркла люстра, в оркестровой яме заиграли увертюру, и в сгущающемся полумраке как бы вдвинулись в ниши античные боги под куполом. Той порою к зданию губернской администрации съезжались автомобили. Хоть для вечернего времени это было и необычно, но ничего не попишешь: руководящие работники собирались, чтобы обсудить вопрос об объявлении в городе чрезвычайного положения.
Взвился занавес, и Анна Кондакова увидела декорации «Волшебной флейты». Замок на горе. Озеро. Хижина рядом с водяной мельницей. Отзвучала выводимая скрипками тема обманутой любви. Воздали хвалу Всевышнему валторны. Бухнул барабан. Звякнули колокольцы Папагены.
— Мы собрались здесь по очень серьёзному поводу! — встал из за стола президиума губернатор Золотогоркин и тряхнул над головой газетным листом. — Пресса наводнена ужасающими сообщениями. В частности, утверждается, что все мы, здесь собравшиеся, — покойники.
По залу с лепниной под потолком прокатился ропот недовольства.
— В этой части я ответственно заявляю: пора прекратить безобразия! — продолжил губернатор. — Если сообщения не соответствуют действительности — привлечь к суду клеветнические издания. Если же в самом деле под городом прорыты норы, имеются катакомбы, бункеры, оставшиеся со времён Колчака, конюшни с запасами овса и сбруи и в них живет некая способная перевоплощаться в людей, создавать подобия или вселяться в нас субстанция — нужно срочно принимать меры! Наши учёные провели исследование змеиногорских пещер — там действительно есть какая-то слизь, которая активизируется в дни летнего равноденствия.
— Нам сообщали наши информаторы — на станции «Иллюминасткая» в самом деле имеет место быть какая-то субстанция. Предлагаю заложить в змеиногорские карстовые образования ядерный заряд и взорвать — чтоб выжечь эту сволочь, — предложил генерал Денис Борисович Мурашкин. — От Алтая до Ключ-Камышенского плато по туннелям пройдёт огненный вал — и пусть, может быть, повысится радиоактивный фон, но зато…
— Экологические последствия могут оказаться слишком тяжелыми… И потом — как быть с этой упоминавшейся ещё в трактатах розенкрейцеров плазменной линзой на орбите? — возразил академик Азначеев.
— Согласовать с генштабом и одновременно шарахнуть и по ней!
— Но это уже будет локальный ядерный конфликт! Да и до материнской Гелении наши ракеты не достанут — это сотни тысяч световых лет. А без её уничтожения эти меры безрезультатны: плазмоиды будут продолжать приходить из центра Галактики и атаковать землю. Получится термоядерный Армагеддон, а не наведение порядка! И, повторяю, неясно — покойники мы или нет!
— Все анализы сдали? — приструнил оппонентов Золотогоркин.
Анна Кондакова поднесла к глазам театральный бинокль и, к своему удивлению, узнала в выбежавшем на сцену птицелове губернатора. «Ого! — подумала она. — Вчера он распевал на площади попсовые песенки, а сегодня, похоже, желает исполнить главную арию. Это сенсация!» Её рука потянулась за блокнотом в сумочке.
Дирижёр работал руками, будто бы гребец в лодке, выплывая по волнам выхлестывающих из оркестровой ямы звуков.
— С анализами не всё ясно, — заявил глава Департамента здравоохранения Моисей Мертвяев. — Мы, конечно, делаем всё конфиденциально. В спецлаборатории. Но… Для интерпретации нужна помощь иностранных специалистов.
— Вы спятили! Это же будет международный скандал! Третьим в России городом правят оборотни! Что там у вас всё-таки с анализами? Докладывайте…
— У нас вот что… В крови руководящего состава обнаружен ген, одновременно соответствующий генетическому коду человека, волка, летучей мыши и слизняка…
— Слизняк-то откуда взялся?! Может, у вас пробирки грязные? — попунцовел губернатор.
— Все анализы производились в условиях строжайшей вакуумной гигиены…
— Ну а насколько верны утверждения СМИ на тот счёт, что в подземелье создана фабрика по производству манекенов, оживляя которых какой-то колдун двигает их в депутаты?
— Эту информацию мы тщательно проверяем. Подключены следственные органы ФСБ, исследуем пробы пластмассы…
— И что же?
— Некоторые виды пластика обнаружили способность к регенерации, трансформации, слизеобразности и мыслительным процессам на уровне законодательного творчества…
— Ну а что там у нас с это масонской ложей «Чёрный таракан»?
— «Чёрный скарабей»…
— Всё равно. Неужели это что-то серьёзное?
— Похоже, да. Они повсюду… И главное — эта секта уходит корнями в екатерининские времена…
— Ну а этот учёный, Селенин, или как там его — Селянин! Эти писаки всё переврали и перевернули с ног на голову. Что, он действительно способен манипулировать нами посредством черепа и заклинаний?
— Стопроцентно утверждать нельзя, но и отрицать бессмысленно… Есть предложение …
— Арестовать и предъявить обвинение за неуплату налога за хранение археологических ценностей, — опередил генерал Садыков.
Анна Кондакова навела резкость бинокля и убедилась в том, что всё-таки обозналась: главное действующее лицо играл не губернатор, а актёр Дмитрий Глумов. Этот вечно перевоплощающийся то в Городовичка, то в Деда Мороза Лжедмитрий! Вот так же ей в прошлый раз показалось, что Ленского исполняет Уткин, а Онегина — вернувшийся недавно из Чечни Вовчик Серёги Таврова. И когда раздался выстрел, она вскрикнула — в руках у Онегина была винтовка с оптическим прицелом, а не дуэльный пистолет. Тем более что Онегин был не в цилиндре и фраке, а в камуфляже (ох уж эти постмодернистские заморочки режиссёра!). Тогда пришлось останавливать спектакль, раздавать деньги за билеты — и, вызвав «скорую», отхаживать обозревателя по культуре Анну Кондакову.
— Ладно. Раз с анализами пока неясно и нет прессы — поотрабатываем властную вертикаль, — сказал губернатор и перетёк в фазу крылана-зубатика. Отряхнувшись, он взмахнул крыльями и, сделав круг под потолком конференц-зала, повис на плафоне. Остальные последовали его примеру. Теперь они совещались вниз головами, вертикально свисая из-под потолка.
Выходя из обморочного состояния, Анна Кондакова увидела нечто, о чём говорили многие и много, но присутствовавшие в тот вечер в театре полагали, что всё это ерунда. Вполне возможно, это было действие некачественной китайской пиротехники, использованной во время имитации выстрела: известно, что в Поднебесной могут подсыпать в бахалки чего угодно, в том числе и галлюциногенов. Но когда испуганная орлица отверзла зеницы, она увидела, что по мере того, как вращается кем-то приведённая в суматохе в движение сцена, в оркестровой яме открывается зияющий провал — и в нём, в глубине, Анна Кондакова узрела ряды отворённых золочёных саркофагов, в которых лежали в костюмах оперы Римского-Корсакова «Царская невеста» мэр, губернатор, их супруги, заместители и кой-кто из челяди.
И, вроде как, в костюме Григория Грязнова лежал, сложив ладони на животе, мэр, а в бармах и ризах Бориса Годунова — губернатор.
— Значит так! — сказал, в раздумье немного повисев на люстре, глава губернии. — Полетим, обследуем эти катакомбы и лесопосадки. — И, сорвавшись с люстры, выпорхнул в открытое окно.
Рядом с бутылкой текилы, солонкой, бокалом со свисающим с края лимоном на столе лежала поверх свежих газет голова Дунькина. Тело спало в кресле. Ноги дремали между тумбами, воображая себя фаллосом, втиснутым в вагину прекрасной ню.
Сбросив лифчик, Ася Дункан протанцевала на край сцены стриптиз-бара «Шумер». Публика взорвалась аплодисментами.

Анчоусов ритмично двигался, ощущая себя Моби Диком, и при каждом выныривании созерцал две набегающих на него колыхающиеся волны, увенчанные спасительными кругами сосков. Из его бока торчал уже не причиняющий ему боли гарпун с обрывком линя.
Ощущая приятную силу в кожистых крыльях, Золотогоркин нёсся по длинному туннелю, чтобы найти свой саркофаг, за ним устремлялась вся его свита. Губернатор чувствовал, как, долетев до заострённого купола часовни, разделяющего поток машин на два мерцающих рукава встречных огней, он раздвоился — и теперь одна его часть двигалась во тьме подземелья, другая, капая слюной из оскалённой пасти, металась по лесопосадкам в поисках Клавдии, идущей с поздней электрички в сторону едва различимых в полумраке домиков дачного кооператива.
В то же время Золотогоркин явственно осознавал, что сидит в данный момент на закрытом заседании в зале с лепниной на потолке и слушает доклад зама по чрезвычайным ситуациям Газрина Онгонова.
— Существуют версии, — говорил Онгонов, — что все эти изнасилования и расчленения девочек как то связаны с так называемым Оренбургским коридором. Якобы вдоль Уральского хребта образуется нечто вроде вахабитской вагины, через которую шахиды намереваются изнасиловать то, что осталось от советской империи. То же самое и в части этих бесконечно расчленяемых девочек. Существует мнение, что это тоже сигналы. И мальчики — один из Вашингтона, другой из ООН, третий из Пекина, пятый из Берлина (грешным делом Онгонов тоже сочинял стишки и триллерочки;) — намереваются расчленить Младороссию. Как пять мальчиков — ту девочку…
— Вы назвали только четверых, кто же пятый?
— Мальчик из Токио, само собой! Он уже намерен дать нам прикурить на Курилах!
— Вряд ли всё это соответствует действительности, но насчёт расчленений и изнасилований вы отчитались. Как же объяснить навязчивую тягу маньяков к вырезанию у жертв сосков и гениталий? Озвучьте, пожалуйста…
— Всё очень просто. Это тоже действия, подобные тем, что творили колдуны, совершая манипуляции симпатической магии. В данном случае вырезанные соски означают возможность выхода из России Татарстана и Башкирии. А гениталии — вероятность отделения Чечни или республики Алтай.
— И это все наработки спецотдела по паранормальным явлениям, который финансируется из федерального бюджета?
— Пока все…
— Не густо! Ну а что вы скажете о бесконечных заказных убийствах? О том, что ещё не поймали ни одного киллера, а если кого ловят и сажают в СИЗо, то потом находят в камере какие-то мокрые пятна — и среди зеков бытуют легенды, что находившиеся в камере как-то утекают через унитазы и, просочившись через коллекторы для сброса нечистот, свободно выходят наружу из канализационных люков, чтобы продолжать своё гнусное дело.
— Есть такая информация. И она вполне правдоподобна. Один наш подсадной агент сам видел, как, склонившись над парашей, обвиняемый в убийстве депутата Крайнова превратился во что-то вроде полупрозрачного лотоса, а потом утёк в унитаз. Эти киллеры — не просто заказные убийцы. Есть предположение, что таким образом идет подготовка к трансплантации части населения на Гелению. В час икс по рельсам подземки понесутся саркофаги — и в особом коридоре, выход из которого оборудуется в Пашино, будет происходить слияние плазменной субстанции с биологической.
— Это что — подземный крематорий?
— Не совсем! Дело даже не в установленных в конце тоннеля многокиловаттных магнитогенераторах. Дело в самой геопатогенной природе этого места.
— Но отчего же не дать пожить замам мэров, коммерсантам, банкирам, народным избранникам, а уж потом?!
— Сие нам неведомо. Сие есть замысел неких Наблюдателей, нам неподвластных, так как они субстанционально в значительной мере отличаются от нас.
— Они что — невидимки?
— В некотором смысле. Хотя, вполне возможно, среди нас есть кто-то из них, — зловеще сверкнул очками академик Азначеев, уже утомлённый каскадом вопросов.
По залу пронёсся ропот. Все стали озираться. Как-никак — закрытое совещание.
— И зачем всё это?
— Это затем, что формируется новая раса Светолептов…
— И на какие части расчленят девочку-Младороссию?
— Украина с Белоруссией уже отчленены. Так что остаются отделить центр России от Урала, Западную Сибирь от Восточной, а от неё — Дальний Восток. Всего шесть частей получается для удобства перемещения лучших из обитающих на этих территориях (а их определяют путём выборов и назначений) на орбитально-плазмоидную станцию Гелении. А оттуда — в Центр Галактики, в недра космической цивилизации, пожинать её плоды…
— А я уже купил маме микроволновку, — задумчиво произнёс мэр Гузкин.
— Но ведь мало радости, что мы в своём Центросибирске после расчленения будем представлять пупок той девочки, у которой случился заворот кишок от несварения всей этой белиберды! — поднялся губернатор, но ему тут же пришла в голову мысль, что кража «Корабля на мели», за которую ему нагорело от самого президента во время его прошлого визита, тоже сигнал: губерния была на мели. К тому же и бивни мамонтов уплывали через таможню.
— Продолжайте! — сел он и стиснул кулаки поверх стола заседаний, как бывало, когда ему «влепляли» четвёрку в школе (в детстве он был круглым отличником). — Какие меры вы предлагаете для обеспечения безопасности президента? Он скоро будет у нас проездом на горнолыжный курорт Хакасии. К тому же вы что-то говорили о пещерах в горах, откуда лезут какие-то сущности.
Академик Азначеев вытер пот, глотнул из стакана и поглядел на профессора-паранормала Митриева.
— Предлагается остановить движение метро, отключить электричество. Потому как недовоплощённая космическая слизь активизируется под воздействием электрических токов.
— Вы в своём уме? Нас люди не поймут!
— Другого пути нет! А то, что вы называете, с позволения сказать, людьми — лишь материал для трансмутаций…
Ася изогнулась, как кошка, и разорвала на себе стринги. Сриптиз-бар ревел. Дунькин заворочался в кресле. Моби Дик изогнулся, чтобы взойти на гребень наслаждения.
На сцену оперного выбежал птицелов с арбалетом. Двери домика в лесу были приоткрыты, в них мерцал свет. Эту сцену Анна Кондакова созерцала уже лёжа под капельницей. Дирижёр взмахнул руками, зажаловались скрипки, отозвалась женским голосом виолончель — и по винтовой лестнице Птицелов стал сбегать в распахнувшееся под сценой и водяной мельницей подземелье. Ступая по-балетному, Папагена ходил между великолепными саркофагами из литого золота, читал кириллические надписи, разглядывал сидящих на ветвях Сиринов, вглядывался в лица Навн, Ругров, Навей и Правей…»
Чтение прервало мычание, и мы увидели, как, желая присоединиться к нашей компании, к нам приближается та самая подоенная Олей бурёнка. Следом на вершине появился косматый пастух на коне и с бичом на плече.
— Клавдия! — гаркнул дядя. — Вот колобкова корова! Ну што с тобой поделать!
Но, не обращая внимания на пастуха, коровушка подошла к Оле и лизнула её в щеку.
— Ну никакого сладу с этой дурёхой. Отбивается от стада — хош тресни. Давеча так убрела — насилу отыскал. И где, вы думаете, нашёл? В Васюганском сквере на газоне паслась. И чего её в город тянет?
Щёлкнул бич.
Отпрянув, Клавдия взбрыкнула и кинулась к видному у подножия мусорной горы стаду.
— Проклятое место! — разворачивал пастух гнедого. — Под этим отвалом колодезь, про который старики такое рассказывают! Да я и сам в газете читал. Мы-то, ново-кусковские, не шибко и верим, но бабка Прикусиха бает, што под этой свалкой нор понарыто и лунными ночами из тех нор выходят на свет упыри… Кладбище-то вон-ока, недалечь будет. Да и до Ново-Кусково рукой подать, за лесовиной… Не верю я этим побаскам, но в газете сам читал, што есть в городу акадэмик, который может сам превращаться в волка и других превращать. Так вот я за Клавдию приблудную и опасаюсь. Знаю я этих волчишек!
Странные чувства испытал я, покидая братскую могилу книжек, чьи страницы шевелил шаловливый ветерок-трепетун. Были тут и наши с Галиной первые опусы, и заказы, поступавшие от Шуры Туркина. «Банкир и путана», «Киллерша поневоле», «Фабрика манекенов», «Месть шамана»…
Зарычало — и на вершину въехал «КамАЗ». С подножки соскочил мужик в синей униформе судебного пристава и канистрой в руке. Кузов поднялся — и посыпались книжки всё с теми же тиснёными золотом, как надпись на траурной ленте, заголовками. Синекительный облил кучу бензином, пыхнул зажигалкой — и, бросив её во внушительную кучу, вскочил на подножку.
— Давай, — скомандовал он. — Нам ещё минимум четыре ходки сделать надо!
Огонь пожирал плоды моих трудов. Может быть, рукописи и не горят, но книги и газеты — очень даже неплохо. Протянув руки, мы грелись у напомнившего о пионерском детстве костра.
Мы спускались вниз вслед за ускакавшим всадником и умчавшимся на всех парах самосвалом. Садилось солнце. Видно было, как погоняет пастух стадо, кучным пятном движущееся по окрашенной медными отсветами заката кошенине. Но, приглядевшись, я увидел, что это только скользящие тени, падающие от тополей лесопосадки. И нет ни похожего на грозного полководца пастуха, ни подобного древнему войску стада. С глаз моих спала пелена. И всё происшедшее на мусорной горе предстало, наполнившись совсем иным смыслом. Не бульдозер с самосвалом с посвечивающими в предвечерье фарами, а возникший из мерцающей на небе точки переливающийся флуоресцентными красками летательный аппарат завис над нами. Не костер из покетбуков, а плазменный столп, вырывающийся из сопл космического корабля, пыхнул в лицо. Не пастух с коровой, а командир корабля и его прекрасная рогатая подруга с планеты Геления сошли к нам — и в то время, как наши пустые оболочки тащили по погружающейся в сумерки долине тележки с макулатурой, наши светолептовые сущности, взятые на борт плазмоидного ковчега, уже отлетали к Орбитальной Линзе.
— Смотри! — воскликнула Оля, обернувшись. — Что это там такое, над свалкой? Какой яркий свет! — и я увидел её зафиксированной на койке наблюдательной палаты.
И вот — с мешками на тележках, мы прём на картонажку плоды деятельности Ненасытина и нескольких издательств по производству мастеров бестселлеров помельче.
— Эй вы! Бомжики! Посторонись! — крикнул бульдозерист, готовый смешать пеплом несмелым подёрнувшиеся угли, горелые картофельные лушпайки и только что читанные нами покетбуки с прочим бытовым мусором. Мы отпрянули — и, давя следы аутодафе гусеницами, металлический мастодонт зарыл остатки тщеславия в курган с тетрапаками, коробчонками от лекарств и шприцами с недодавленной поршеньками наркотой. Я предложил нашей предводительнице попробовать продать спасённые экземпляры, но она крутанула у виска пальцем, сказав: «Какой же дурак купит!» — «Но ведь лотки ломятся!» — «Лоточницам приплачивают, чтоб выставляли по одному экземпляру для лохов!» — окончательно развеяла мои иллюзии «кепочница» Оля — и приняла дензнаки из рук приёмщика макулатуры.
Мы сидели в «четвёрке».
Под приглядом барменши и ливерпульцев в рамочках мы что-то сильно затосковали по большему кайфу и кислотным путешествиям. И чтобы заодно с репортажем о бомжах, уличных художниках, привокзальных проститутках, митингующих старушках и требующих смены правительства нацболах набрать фактуры и для цикла зарисовок из жизни обитателей наркопритонов, я снова решился уйти от действительности. И луч Вифлеемской звезды опять воткнулся в вену, и по нему, мелькая и перескакивая с пятое на десятое, потекли нескончаемые образы. Любопытный Мальчик делал последний оборот калейдоскопа. Уставившийся в глубь зеркального туннеля зрачок расширился, став похожим на чёрное, скрытое затмением, солнце. Разноцветные осколки пересыпались внутри трубки, складываясь в узор.
И я увидел себя перегнувшимся через подоконник редакционного кабинета. За окнами ревела сирена «скорой помощи». С высоты нашего этажа было видно, как к крыльцу подрулил белый микроавтобус, как из него выскочили двое, что прятались у Дунькина за шкафом, и, вооружившись носилками, направились внутрь. Мелькнуло — и они уже выносили запелёнатого в смирительную рубашку пациента. Вначале мне показалось, что вынесли Дунькина со сломанной ногой. Но, присмотревшись, я узнал в лежащем на носилках себя.
И я узрел себя у ступеней издательства для лохов с рукописью под мышкой. Из подскочившего «бобика» вывалили молодцы в камуфляжах и с автоматами. Сверкнуло — и Антон Зубов уже упихивал Ненасытина в воронок с заломленными за спину руками в наручниках. Следом, уталкивая в кейс поблёскивающие кругляшки лазерных дисков, вышла Вера Неупокоева.
И я разглядел внезапно открывшимся внутренним зрением. Спецназ ломал монументальные двери квартиры профессора Константина Эдуардовича Селянина, брал его под микитки вместе с прижатыми к груди черепом и инкунабулой и тащил вниз по лестнице.
И я углядел себя в недрах целюлозо-перерабатывающего цеха картонажки. Мелькая мотыльковыми крылышками цветных обложек, в гигантский чан падали покетбуки. Вперемежку с ними вились серокрылые бабочки газетных разворотов. Внизу чавкало, скрежетало и урчало. Лопасти ножей рубили в однообразную грязно-серую массу всё, что валилось по центру и соскальзывало по краям, чтобы быть засосанным.
И я обнаружил себя в кабинете следователя прокуратуры.
— Всё! — рыкающим львом метался под приглядом Феликса на стене Антон Зубов. — Контора Ненасытина взята штурмом. ОМОН выпотрошил всё содержимое. Он ответит не только за оскорбление личности, а и за отмывку грязных денег наркодилеров: в корешки книжек запечатывался кокаин... А ты сядешь за подстрекательство к насилию, организацию преступного сообщества, подготовку заказных убийств…
— И клевету! — дохнула мне в лицо могильным смрадом Вера Неупокоева.
И я едва различил себя, бредущего по улице имени Мейерхольда. Мне нужно было в храм. К отцу Святополку. Минуя бензозаправку и длиннющий забор горводоканала, я шёл к перекрёстку улиц маршала Жукова и Мейерхольда. Там ждали меня златые купола, хор на клиросе, крест над маковками, колокольня со стекающим с её вершины малиновым звоном.
И я усмотрел отца Святополка в его оборудованном компьютером и иконой с изображением Архангела Гавриила приделе.
— Почему все эти события кратны пяти, спрашиваешь? И откуда взялся колодец? Дьявольская нумерология? Может быть. Но, скорее всего, так искривлены и проквантованы временные уровни, что где-то есть провал — он-то и разрывает всё, его окружающее, на пять сегментов. Такова природа пси-пространства. И тут уж ничего не попишешь! С каких-то пор Солнечная система попала в эту воронку — и когда из нее выйдет — неизвестно. Видел ли ты когда-нибудь щепки, которые закружило водоворотом, вот так и нас…
И я разглядел: по дну двора подрулил к подъезду моей пятиэтажки «Ландкрузер». Мигнуло — и Галина Синицына уже уталкивала в багажник джипа огромный чемодан.
Дойдя до перекрёстка, я упёрся взглядом в котлован, на краю которого завис, прося ковшом подаяния, экскаватор. Словно пух с крыла ангела, снегопад выстилал суглинистую яму.
— Вы что-то ищете? — раздался рядом знакомый голос.
Вздрогнув, я увидел поднимающегося из котлована светозарно улыбающегося отца Святополка. Было странновато слышать это «вы», потому как он давным-давно уже «тыкал» мне, пользуясь правами духовника.
— Вы у нас в редакции уже были, — протянул я руку для приветствия. — Но я хотел спросить…
— У вас ещё не был! — нахмурил лоб священник, будто разглядев у меня на том же месте число «666». — Собираюсь завтра…
— Завтра? — оторопел я. — Так, значит, всё это ещё только будет?
— Что — всё?
— Да так, — махнул я рукой, не вдаваясь в подробности, и двинул дальше — вдоль улицы имени великого театрального деятеля.
Оглянувшись, я увидел, как, разгораясь чёрным пламенем рясы на ветру, осеняет меня Христов воин белоснежной ладонью.

2002-2008 гг.