Морское течение
в коем, объятый водами как Иона,
не устрашась глубины и бурливой пены,
я, малышом, с пирса ловил селёдок,
вздрагивая от лая подводных лодок,
борт отца узнавал по хрипотце сирены
и улетал сердечком навстречу судну.
Бог мне был явлен морем – кругом, повсюду.
Может быть, в море выйти затем и надо,
чтобы понять: если мелочь не застит взгляда,
то горизонт предстаёт бесконечным кругом,
а не чертой, разлучающей север с югом.
Все, чем раскрашен глобус, сейчас забудьте.
Между морями Баренцевым и Чёрным
скрыты проливы, неведомые учёным -
и субмарина всплыла в Балаклавской бухте.
Там и поныне плещутся наши флаги –
лучше уж в листригоны, чем в лотофаги...
Там и поныне под крыльями чаек белых
спит мой отец, зарыт в каменистый берег.
Он завещал мне кортик, бинокль от Цейса,
звенья из стали отечественного ГОСТа -
жесткий хребет, в котором согнуть не просто
семь поколений русского офицерства.
В этом есть всё, что стоит нести с собою –
море, до края наполненное любовью
непреходящей, немеркнущая отвага,
камень в тени скорбного кипариса,
слово, не истлевающее, как бумага -
твёрже гвоздя, на котором клинок Улисса
над изголовьем юноши Телемаха.
Знаю течение и помощней Гольфстрима –
вряд ли стремнина эта остановима.
Но – не в обиду аду и райским кущам –
я бы остался в море, вечно текущем
мимо эпох докучных, времени мимо,
не «до», не «после» - вне нашей и вашей эры,
где я качаюсь, древнее жрецов Кибелы,
голый, меж скал, в прибое, как в колыбели,
в ритме Гомера, с бутылкой местной мадеры.
Свидетельство о публикации №111052707046