Диссидент - поэма

Уходил на войну возмужалый солдат,
Уходил на войну и прощался с женой:
-Ты, жена молода, не клянись мне в любви,
А клянись меня ждать, сколько б лет ни прошло,
И дитя ты моё от беды сбереги!
А полюбишь кого, бог тебе в том судья.

Свистнул зло паровоз, дымным ветром обдал.
Молодая жена зашагала домой,
Прижимая дитя к виноградной груди.
Взгляд застыл на стене, где портрет мужа был, -
То ль любила его, то ль привычкой жила,
Но на сердце - тоска, как же дальше ей жить?

Три недели прошло, вести с фронта горьки,
А четыре прошло, стало мало еды.
Плачет жалобно сын, слов не зная ещё,
У жены силы нет убаюкать его.
Положила дитя на старинный диван,
И, у зеркала встав, кожу гладила лба,
Брови все общипав, стала юной опять,
Квартирантке дитя подарила на час.

В клубе танцы к концу, тихо бабы сидят,
А девчонки распрыгались с НКВД.
Подошёл лейтенант: - Разрешите! - повёл
Строго так, без улыбки, глаза - синий лёд.
-Где живёте? Где муж? Дети есть? Сколько их?
Квартирантка? С кем дружит? С кем дружите вы?

Был ответом доволен и чуть подобрел:
-Понимаешь ведь, служба! Ведь всюду враги!
Кстати, муж твой, красотка, на фронте каком?
Страх прошёл у жены молодой, и она
Танцевала, смеясь, с лейтенантом лихим.
-Муж? Он там... полевая - три икс, три нуля!
А? Да месяц назад... умолял, чтоб ждала...
А скажите, война... она долго ещё?
-Тсс! Военная тайна! Об этом молчок!

Лейтенант стал суровым, холодным, как лёд,
Не назначив свиданья, сказал, что найдёт,
Сухо так извинился - дела - и ушёл.
Проводил жену с танцев домой ветерок.

Не мила жене жизнь, лейтенант снится ей,
И по танцам тоскует. Вот как-то в окно
Стук раздался в вечерней, немой тишине:
-Я, красотка, пришёл! Здравствуй, радость моя!
Выявлял твои связи и, веришь, не зря!
В твоих жилах течёт пролетарская кровь!
Долго не был, прости, понимаешь, война!
Всюду только предатели, только враги!
Предлагаю тебе сердце, руку и кров!

Молодая жена рот раскрыла: - А муж?
Он взглянул в потолок: - Оказался шпион!
-А что сделали с ним? - Как шпиона - в расход!
По шпиону не выть!! Что же сделал-то он?
-Завербован немецкой разведкой, подлец,
Погубил целый взвод, сам был цел, невредим.

Молодая жена, слёз ручей не пролив,
Села в "Эмку", вещички и сына забрав,
Рядом сел лейтенант, буркнул: - Трогай, Петро!
И шикарная жизнь у вдовы началась.

Лейтенант жил один в той квартире, где жил
До него "враг народа" - коварный троцкист,
Прикрывавший двуличье врачебным трудом.
Лейтенантом он вовремя разоблачён,
Вот в награду за подвиг в двух комнатах жил.
Ну, а в третьей - врачиха и дети её,
Разумеется, временно, так до поры,
Пока нити предательства к ней не ведут.

Лейтенант уходил на работу с зарёй,
Путал будни и праздники, ночи и дни.
Обнимая в минуты любви, на вдове
Оставлял на руках, на ногах синяки.
Неудобно смотреть ей врачихе в глаза,
Синяки не упрячешь, ведь кухня одна.
Лейтенанту шепнула: - Квартиру бы нам!
Усмехнулся: - Квартиру? Ну что ж, ты права!
Той же ночью раздался в дверь яростный стук,
Увели и врачиху и двух дочерей.

Всю квариру жене лейтенант подарил,
А за доблесть свою капитаном он стал.
Капитанша на "эмке" зорила базар,
Проводил "шмон" в складах для неё капитан.
Ели, пили, смеялись с гостями они!
Ничего, что на западе где-то война,
Капитан от войны защищён был бронёй,
День и ночь он шпионов английских искал!

Где-то вспыхнуло пламя, сломался станок,
Кто-то спьяну орал: - Эх, разэтак тя мать!
И за трёшку убили старуху вчера.
Ну, с убийцей всё ясно, отчаянный вор,
Посидит лет пяток и исправится он.
А вот пьяный, тот - нет! Тот напьётся опять
И начнёт агитировать - "так вашу мать!"
Ну, а мать, это ясно, Россия - она!
Вот куда целится "оппортунист" -
На шестую часть света, на социализм!
А станок? А пожар? Пахнет бандой врагов!

И шагает  к станку малолетний пацан,
Он поможет России, он - ангел ещё,
Ну, а рост невелик, встань на ящик, малыш!
Мужиков - под арест, всюду бабы одни
У станков, у рулей, у лопат, у ломов.
Всё труднее бороться с народа врагом,
Под какою он юбкой - лихой диверсант?

Капитан стал майором и жаждал наград,
Но война вдруг затихла. Победа! Ура!
Возвращались калеки-герои домой,
Кто с медалью, кто - с орденом, чаще - без них,
Не успели геройство своё проявить.
И заныло тут сердце майора жены -
Где отец её сына, погиб или жив?

За калеками парни здоровые шли,
Те звенели медалями все как один,
Занимали посты и вставали к станкам,
А ломы и лопаты не брал ни один.
-Ничего! - ухмылялся майор. - Подождём!
Там, на западе, долго ль шпионами стать!
Волны радости стихнут и будни придут,
Там и выловим всех, кто с наградой, кто - без!

У майора был зуд в его смятой душе -
Он трудился, как чёрт, без звенящих наград,
И кипел чёрной завистью он к орденам.
И волна за волной на героев неслась!
Вновь пустели цеха, вновь пустели поля,
Жёны выли взахлёб, овдовев при мужьях.
А "отец всех народов и стран" всё дряхлел,
Стал всё реже трибуну собой заполнять.

И однажды по радио, уши глуша,
Прогремело - скончался учитель и вождь!
Что тут было! Слезой умывался народ!
-Как же жить теперь будем? - себя вопрошал.
Лишь майор слёз не лил, приумолк, тихо ждал -
Что-то будет теперь, ох, что будет теперь?
По начальству неслышная паника шла.
Его вызвал полковник: - Ну, вот что, герой,
Всё, что делал, забудь и помалкивай впредь!
Исполнителем был, понимаешь и сам.
Подыщи-ка скромнее жильё и молчок!
Потрудись у станка или где-то ещё,
Мы уходим в подполье, ты болен, старик.
Пенсион я назначу, доносы потом,
Когда надо, найдём. Ну, желаю, майор!

А майора жене так привычен комфорт,
И вдруг всё потерять! Неприятен ей муж,
Власти нет у него! Но смирилась она.
Мужиков маловато, всех съел "людоед,
И войну прикормила мужицкая кость.
Снова в старой избе. Сын изрядно подрос.
Тесновато, но сытно - не мал пенсион.
Там, у власти вверху шёл портфелей делёж,
Без оружия бились за царственный трон!
То герои гражданской войны на коней
Всё пытались взобраться, да не было сил.

Наконец, над Москвою взыграла заря -
Царь Никита явился упрочить страну!
В одночасье порядок в стране наступил,
Все смеялись и пели, трудились легко.
Телевиденье славно украсило быт,
Поднимали бокалы и пили за всё:
Зв удачу, за мир, за любовь, за весну,
Запивали провал, пили с горя и так,
Если был урожай винограда велик.
Космонавта стрельнули за богову высь,
Содрогнуться заставив империализм!
Улетали ракеты одна за другой,
Космонавты летали быстрей НЛО,
А народец ходил и разут и раздет,
Все доходы вгоняя в ракетный дымок.

Но все ждали чего-то, все ждали чудес,
Не от бога, его развенчали вконец.
Ждали царского чуда! И чудо пришло:
Море хлеба! Бесплатным стал хлеб целины
В ресторанах, столовых, буфетах, кафе!
Ели хлеб, рассыпая его и кроша!
Ели хлеб и делили его со свиньёй!
На портретах, как солнце, сиял коммунист -
Царь Никита, добрейший, крестьянский мужик!

У майорши сынок, мало-мальски учась,
Потихоньку добрался до корок спеца.
Только он знаний лишних из книг почерпнул,
Сам ответы на тайные тайны искал.
То у матери спросит про это, про то,
То майора заставит порядком вспотеть,
Стал неблагонадёжным. И время пришло,
Стали думать, что делать, в самом КГБ.

Царь Никита был крут, но и был справедлив,
Уважал он в природе один реализм, -
Если дерево есть, значит, есть и плоды,
А бесплодное дерево рвать приказал.
И сгустилась незримо над парнем беда!
Мать майора ласкала всю долгую ночь,
Измождённый майор утром выдохнул: - Да!
У полковника долгим был их разговор,
И сошлись на одном - парень, явно, дурак!
Что спросить с дурака? Пусть болтает и впредь.
И приставкою было к парнишке - больной!
Скажет то же, что Партия, благодарят,
Скажет то, что народ, хмурит бровь коммунист,
Скажет то, что придумал, хохочут - "дурак!"
Так дожил он до новых, лихих перемен.

За Никитой пришёл новый царь - Леонид.
Был он добр, лобызался с премьерами стран
И читал монологи о славных делах.
И при нём за майором никто не пришёл,
И никто не позвал по старинке служить.
Стал уж он стариком, тихим ангелом стал.
Стала злою майорша - надежд никаких,
А её сын женился, девицу привёл.
Как любители выпить, девица глупа,
Но себе на уме, молчалива змея!
Лишь шипеть научилась - озноб проберёт.
Так и жили. Плодилась изрядно семья.

Но однажды майор вызван был в КГБ.
-Дело ваше - табак! - произнёс генерал.
-Понимаете ль, вы, что жены вашей муж
Из Австралии шлёт ей горячий привет?
Я надеюсь, без брака живёте? Ну, вот!
У майора забегали быстро глаза:
-Как же так? Как же так? Был мой личный приказ!
-Ну, приказ, это - да, но случайный снаряд,
Конвоиров - в куски, ну а тот - к немцам в плен.
Мы, конечно, привет этот здесь, под сукно,
Но и вы понимаете, что и к чему?

И майор потихоньку под вечер ушёл.
У майорши вопрос не слетел с языка.
И недолго майор головёшкой дымил,
С небывалой тоски очень быстро итлел.
У майорши на внуков все силы пошли,
А у сына защита исчезла, и он
В КГБ фигурировать заново стал.

Под портретом Дзержинского - сам генерал,
За широким столом - подполковников круг.
Стали план создавать, сплавить как за рубеж
Диссидента, что стал нежелателен им.
Ну, во-первых, девицей смазливой сманить
В Волгоград, в Ленинград или даже в Москву!
Ну, а там, к зарубежью - дальнейший этап.
А жена? Она - дура. Её - совратить!

И семейный костёр стали сплетни тушить.
Было много соблазнов для глупой жены,
Всё о принце мечтая, наев телеса,
Молодая жена загуляла вовсю!
Ну, а муж-диссидент всё катался в Москву,
Там терзали красавицы сердце его,
Но был стоек уралец, улыбку дарил,
Сохраняя и сердце, и плоть для жены.

В это дело вмешался всесильный Обком, -
Глупой бабе обещана сладкая жизнь,
И жена убежала от мужа с детьми!
Бились власти над этой проблемой не год,
Но нежданно скончался и царь - Леонид,
И за власть началась снова злая борьба -
За Кремлёвской стеной шёл портфелей делёж.

И вдруг будто взревел над Москвой небосвод!
Слава богу - свобода крамольных речей!
Обо всё и про всё можно что-то сказать,
И мудрёное - гласность - в газеты пошло,
Ну, а там, по газетам, шагал Президент:
-Если думает кто-то, то думает зря!
-Если кто-то надеется, что ж, хорошо!
-Мы живём бедновато? Кто это сказал?
-Я согласен, да, бедно, но это - этап!
-Задохнулась система? Неправда! Для нас
Нет другого пути, только - социализм!
-У второго этапа период? Сто лет.
-Очень долго? А что вы хотите в ответ?
-Мы реалии видим, хитрить не хотим,
-Мы вам дали свободу! Не надо? А что?
-Больше сахара? Мяса? И женских сапог?
-Да, на трудностях наших у нас иногда
Спекулируют люди, но лет через сто...

И пошло, и пошло! Словоблудий вагон
Есть на завтрак, на ужин, на тощий обед!
И для тех, кто не спит, телевизор - всю ночь!
Развлекательный праздник к покою зовёт.
А базары, как митинги, там - миллион,
И рублей миллиарды - духовный распад.
Диссертацию пишет здесь рвач-рэкетир,
Теневой экономике жизнь подарив.
И история делает вновь поворот -
Всё, как было при Ленине - НЭП!
Оживилась торговля, два кукиша - рубль,
А за тысячу - джинсы из США, ФРГ.
За двадцатку - обед, за тридцатку - сто грамм.
Но, простите! Ведь это - кооператив!
Здесь дешевле нельзя! Где? В "рыгаловке" той?
За углом? Что ж, приятно покушать, привет!

А сынок-диссидент? Он обласкан опять,
В дураки вновь зачислен на длительный срок.
-Нет, в "психушку" не надо!, - сказал им Обком,
Тем, кто власть охраняет, ну им, КГБ.
И сыночку майорши - домашний арест
До конца "перестройки" - просила так мать.
Ей сказали, конечно, о муже живом
Там, в далёкой Австралии. Ясно, богат!
Диссиденту дай волю, к отцу поспешит.
Что ж, неплохо бы было, загвоздка лишь - мать,
Всё ж майоршей была, а майор был - боец!
Защищал с револьвером в руке "ленинизм".
Дай бог каждому Родине так вот служить!
Правда, нынче кричат - "враг народа" - не враг!
Ну, да лес когда рубят, то щепки летят.
Если каждый десятый был точно - шпион,
Значит, пользу принёс нам и НКВД.
Мы б в то время сыночка - в концлагерь Берлаг!
Пусть бы там сочинял, что на Западе - жизнь!

И вот дома опасный писатель сидит,
С Ломоносовым - вровень, и Пушкину - брат.
Год за годом проходит, в избе - ералаш.
Печь разбита и греет зимою едва.
Диссиденту на блага, комфорт наплевать,
Он строчит на бумаге строку за строкой
Об ошибке истории горькой и злой,
О несчастьях страны без любви и стыда.
Пишет он для того, чтобы чем-то помочь
Тем, кто следом придёт строить лучшую жизнь.
Ну, а там, за окном, слышен плач или смех,
Ну, а там, за окном, птичий посвист и гам!
Только в комнате тихой без отдыха мозг
Дать готов на любые вопросы ответ.

Диссидент в стране бедной уборщиц бедней -
На столе - хлеб и каша, ещё соль и лук.
Каблуки на ботинках вот-вот отпадут,
Да и свитер нечаянно к шее прилип,
По весне удалось по кускам его снять!
Временами сынок, всё в морщинах лицо,
Свою старую мать от души материт.
Об отце он не знает, иначе бы жизнь
Для него стала адом, ведь бедность - не Рай.

Диссидент знать не может, что пишет шедевр,
Не пришёл ещё критиков искренних год.
И читателей нет, нет друзей, нет родни,
Только дом, рядом мать, магазин, туалет.
Ну, а чтобы не умер он, три Ильича
Красным профилем смотрят с советских рублей.
Месяц летний и зимний - рубль рваный на день!
Молоко, огурец, макароны, горох,
Маргарин или масло - подсолнухов жим -
Жизни образ чудесный, писать лишь роман!
Кто из наших писателей может вот так?
Утром спит диссидент до двенадцати дня,
И до часу дня с ручкой в кровати сидит.
Час он пишет и встанет, чтоб чаю попить,
А затем в телевизора смотрит экран.
Ломоносову труден домашний арест,
Да и Пушкину в Болдино ссылка скучна,
И шедевры пришлось поневоле рождать.
Диссиденту домашний арест - пустяки!
Он газеты читает и слушает съезд,
Иногда даже думает, что он - поэт,
Потому что никто не мешает ему.

Престарелая мать, ощутив в сердце боль,
разбудила его стуком палки о пол.
Сын спросонья готов был её поругать,
Но, узнав об отце, речи дар потерял.
-Да, сынок мой, ты знай, твой отец не погиб!
Он - предатель! В Австралии. Пишет - богат!
Сейчас можно писать, можно съездить к нему.
Я стара и боялась тебя потерять.
Но, наверно, умру, и тогда поезжай!

Диссидент подошёл к этажерке и стал
Среди книг своих Атлас усердно искать.
Вот он Атлас раскрыл и поплыл в океан.
"Боже, как далеко! Почему же - не в США?
Или лучше - в Париже, но лучше - в Москве?"
Он сидел на кровати, смотрел на экран.
Болтуны пели псалмы о жизни страны,
Лицемерная глупость гремела в ушах,
А Австралия в дальний поход не звала.
Да и что он сказать мог отцу своему?
Что - предатель, то - ясно, не ясно - богат?
Это странно звучало, он это не знал!
Чтоб один тот владел парком личных машин?
Для чего? Разве мало, чтоб ехать, одной?
И потом говорить на каком языке?
Диссидент знал английский не так, чтоб "ол райт",
Мог сказать речь на пару коротких минут -
"Ай спик инглиш э фью, ай кэн нот вери вэл",
И ещё - "ю плиз ми, ай лав ю" и "сэнк ю".

Престарелая мать умирала три дня.
Не дожив до конца "перестройки", она
Умоляла три дня сына ехать к отцу.
После дня похорон не прошло и двух дней.
Вызван сын в КГБ и письмо получил,
Прямо там, в кабинете письмо прочитал:

    "Здравствуй, милый сынок!
Шлю горячий привет!
    Лягу телом у ног
У твоих в склоне лет!
    Ты прости старика,
Что помочь не сумел,
    Не страна далека,
Как предатель, не смел!
    Был я взводным тогда,
В отступленье был взвод.
    И случилась беда -
Был глубок в речке брод.
    Батареи злой залп
Нас рассеяв, топил,
    Немцев лающий гвалт
Сдаться в плен торопил.
    Случай спас нас в беде
С парнем юным вдвоём.
    Ждал нас в НКВД
Очень тёплый приём!
    Был кровавым допрос -
Почему не погиб?
    Лейтенантовый трос
В локтевой метил сгиб.
    Ты запомни, сынок,
Его звали вот так!
    Не забыть тот станок,
Не забыть тот верстак!
    А потом... а потом -
Без суда на расстрел!
    Да снаряд прямо в дом
Со мной рядом поспел.
    Ты ответь мне, сын мой, -
Ну, куда мне идти?
    Путь закрыт был домой,
Нет и к немцам пути.
    Но, изранен, избит,
Выбор я не искал.
    Вынут был из-под плит,
К немцам в плен я попал.

    Приезжай, дорогой!
Здесь твоя к счастью дверь.
    К жизни этой, другой
Ты привыкнешь, поверь!"

Диссидент дочитал, задрожала рука -
Лейтенант и майор именами - родня!
Неужели такое случиться могло?
Диссидент вспомнил вечно уклончивый взгляд,
И на сердце безмерная тяжесть легла.
Престарелый отец там имел дочерей
И мечтал видеть сына как можно скорей.
Был в конверт вложен чек, не накопишь за год!
И полковник учтив - перед долларом он
Был бессилен с советской "капустой" - рублём.

Диссидент опустился на стул у стола,
Обхватил свой затылок руками, вздохнул:
-"Поздно, папа, прислал ты и чек и письмо!
Исполняется сыну весной шестьдесят!"
Не зовёт в этом возрасте дальняя даль.
Больше хочется просто сидеть и лежать,
Вспоминая прожитый бездарно свой век!
Правда, есть три поэмы, ещё вот стихи,
Есть роман без конца, дописать бы конец.
Да и бедность привычна, как старый костюм.
Тратить доллары эти сложней, чем писать.

Вслух сказал диссидент: - Ехать нет моих сил.
Разрешите, полковник, письмо написать?
-Ну, а что делать с чеком? - Пошлите назад!
-Что ж, пишите! - полковник в раздумье сказал,
Диссиденту в глаза посмотрев через стол.
"Да, поэт этот, правду сказать, слишком стар,
Будто десять лет тюрем бедняга прошёл!
Виноват в этом сам, не писал бы стихов,
Не кричал бы, что плохо и бедно живём!
Вот сегодня пиши, вот сегодня кричи!" -
Так подумал полковник не вслух, про себя.

Диссидент дело сделал, конверт заклеил,
Положил на просторный, двухтумбовый стол,
На котором раскрытый лежал чемодан.
-Чемодан этот - ваш! - тут полковник сказал, -
Здесь вот список на вещи, проверьте, прошу!
Здесь вот подпись поставьте. Желаю всех благ"

Диссидент тихо вышел на солнечный день.
А навстречу шагал посуровевший люд.
Только птицы чирикали праздничный гимн.
С горьким чувством домой зашагал диссидент,
Нёс нелепо изящный в руке чемодан,
Что совсем не вязался с одеждой его.
В чемодане лежали костюм и бельё,
Но размер всё не тот, было всё велико.
Видно, думал отец, что сынок весь в него,
Но военные годы уменьшили рост.

День за днём телевизор питал его мозг,
Речь за речью о счастье с экрана лились!
Как лет десять и двадцать назад - Президент
Обещал Коммунизм, и просил потерпеть!
Вслед за ним, как сороки, болтали умы
О делах судьбоносных несчастной страны.
Не смолкали их речи и в праздник большой.
Ну, а время секунды сжимало в года.

"Что же это такое творится в стране?
Натворил сколько горя Ульянов - Ильич?" -
Думал, глядя в экран, диссидент -
"Мой отец за границей, как сокол, был гол,
А сегодня - богач, не босяк - господин!
Чек обратно не взял, а стране подарил,
Одноразовых шприцев сто тысяч прислал!
Стала Родина злою чужбиной ему
Лишь за то, что в плену он немецком побыл!
При царе был Ульянов свободней, чем я,
Посешать мог Европу и жить, где хотел.
Словом "социализм" озаборил страну!
Строил социализм, а построил тюрьму!
Если - социализм, значит - счастье и смех?
Значит, каждый - товарищ и любящий друг?
И как праздник - наш труд? Но тогда почему
Околючен свободный, советский завод?
Почему есть и вор, и убийца и страх,
Наркоман, проститутка и пьянства разгул?
Обвинять в бедах Сталина модно теперь,
Ворошилов, и тот не во всём был хорош,
Оказалось, что был и Будённый в грехах!
Ну, а Берия, тот просто - жуткий шпион?
И кого бы ни взять - сбоку, сзади и в лоб -
Плох и тот, плох и этот партийный вожак!
Среди этого месива Партия лишь
Пирамидой египетской - рук миллион,
Подняла над собой Мавзолей с Ильичом!
Фараон Эхнатон не был в почести той,
Что Ульянову Партия в дар принесла.
И не важно, что так устарели тома!
И не важно, что их не читал коммунист!
Лишь бы был новый бог, всем - надежда в борьбе
За тот путь в "никуда", что завещан нам был.

Диссидент впал в незримую, злую тоску,
И спустя три недели скончался поэт!
Хоронили соседи, кто мог чем, помог.
Старый дом был под снос, и бульдозер пришёл,
Напряжённо завыв, расщепил на куски.
И нечаянно в небо взлетел чемодан.
Тут зашмыгали дети найти что-нибудь.
-Посмотри, чемодан! В чемодане - листки!
-Много макулатуры сегодня сдадим!
И снесли дети в школу поэта труды.

В тот же день в этом месте прошёлся старик.
Был чудно он одет, с очень тёмным лицом.
Любопытство детей он разжёг, и они,
Старика распросив, принесли чемодан.
Старец сел на бревно и, забыв обо всём,
Лист читал за листом, помечая слезой.
А затем детям дал по монетке такой,
У которой рисунок им был незнаком.

Через год с небольшим вышла книга стихов.
В ФСБ - так теперь был назван КГБ -
В ФСБ изумились: -Вот это - талант!
Не чета диссиденту, что глупость писал!
Ой, фамилия та же! Возможно, что - он?
Перестройка идёт, мы - не против, мы - за!
-Что, он умер? Ну что же, печально и жаль,
Не дожил до печатных романов, поэм!
Но, позвольте, простите, курирует кто?
Ах, отец? Из Австралии? Сто один год?
Напечатано там, а затем и у нас?
Ну, дела! Но как пишет стервец!
Ну, сегодня он нам не по нашим зубам!
-Раз в Австралии вышло в печать, извини!
Да и умер, а значит, не пишет уже.
Ограничим тираж, подписным издадим
И по номенклатуре всё распределим!

Век двадцать первый, двенадцатый год.
Зелень чахлых деревьев чуть выше домов.
Город пуст. Ни собак, ни порхающих птиц.
Катастрофа! Смело всё живое вокруг!
Воздух резко насыщен стал газами вдруг -
Производства какого-то с химией связь.
Не осталось свидетелей, даже клопы
Постарались не тратить энергию зря.
Но остались квартиры и тысячи книг
В дорогих переплётах со строгим шрифтом:
"Перегоним Америку!" "Социализм!"
"Будем жить завтра лучше, чем жили вчера!"
"Самый крупный завод"! "Самый крупный канал"!
"Самолёт небывалых размеров!" И вот
Только ветер в дверях не закрытых поёт.
Телевизор не выключил кто-то, и в нём
Президента лицо - скорбный взгляд его строг:
-Город Эн! Мы все - с вами, сочувствуем вам!
Всё правительство в скорби. Прибудет из США
Самолёт с кислородом, крепитесь, друзья!

Но все спят непробудно в постелях, в кафе!
Спят в трамваях и лифтах, в подъездах, в кино!
Догорает глазунья на чьей-то плите,
И вода из квартир заливает подъезд!
Вся страна в немом шоке, смертей - миллион!
А на полках тираж диссидентовых книг,
Не прочтённых никем, в магазинах лежит!

В. П. Мухачев,
Ижевск, 1990 год 


Продолжение следует