Московская незнакомка по вечерам над ресторанами а

Кабачок, что Елоховской церковью скрыт,
мне знаком был по духу и вере
так, что если он только был утром открыт,
я уже отворял его двери

и входил в полумрак, и смотрел на столы,
как гробницы на кладбище польском
возвышались они, и ступал на полы,
и на мокрых полах было скользко.

Выбирал я тогда стол у самой стены,
средь других столов шествовал мимо,
пробираясь туда, где был мрак и в нем сны
прижимались друг к другу незримо,

и, плечами протиснувшись в призрачный строй,
и присев, и глаза закрывая,
вспоминал всегда только, как виделся с той,
что была из далекого края.

Хоть была незнакомка тиха и скромна
и вуаль старомодно носила,
но почувствовал я, как прекрасна она,
и какая в ней женская сила.

Просидели весь день. Говорили без слов.
Лишь туман с полумраком сгустились,
она встала неслышно без скрипа полов,
в зеркалах с отражением слилась,

и исчезла…И вот вечерами в ту даль
меня тянет смотреть вместе с ними, -
знать, быть может, увижу опять ту вуаль,
что она для меня приподнимет.

И сижу, и смотрю сквозь кирпичную кладь,
словно тщусь разглядеть свою долю.
А вокруг собралась вечно пьяная рать,
накрестившись на воздухе вволю,


а вокруг и не окрики, а только шум:
ратник правду стаканами мерит.
И я с правдой внутри свой стакан подношу
к пересохшим губам. И не верю…