Ненаписанное письмо Маяковскому

Владимир Владимирович,
разрешите представиться -
это я.
Пусть без имени пока,
и не поэт вовсе.
Видите,
не дошли мы до
социалистического далека,
вот,  лежим теперь тут,
утомленные солнцем:
под однообразностью
строений бетонных,
на небритости
городских площадей.
Да и в сердце нету
даже стука,
не то, что стона.
Утомлены мы,
кажется,
не только солнцем —
жизнью всей!
В говне
потомкам
не пришлось рыться:
вас видно,
в общем-то,
издалека.
Но вы –
единственный
из тогдашних
футуристов,
на кого
у моих современников
память легка
Конечно,
зря о современниках
я плохо:
живем все в той же
спирали и пружине.
Я просто знаю,
лет через пятьдесят скажет кто-то
вот, мол,
полвека назад -
лучше жили!
Да не лучше —
нет!
Не по-другому,  даже.
Я всего на 100
моложе вас.
Если
полчаса назад
хватились о пропаже,
никто
уже
не вспомнит
через час.
Я о том,
что
будущим живем.
Вам,
впрочем,
объяснять не надо.
Одна  проблема —
настоящего не переварить
объем.
И прошлое —
вдогонку —
кирпичом из-за ограды.
Про меня раз слово уж заброшено,
можно и о планах вам во всей этой
возне:
я не буду выбирать что сложно,
буду делать что
«значительно трудней».
Одного я не хочу –
скатиться в цитирование;
Мне бы все успеть вам рассказать:
сейчас в жизни важно что –
«самоориентирование»,
Чтоб,
          подвыпивши,
попасть, хотя бы, на вокзал.
Чтобы жизнь,
когда подбросит палки
в колесо фортуны,
вставить эти ветки
вместо поломавшихся там спиц.
И если даже головой об арматурину
жить еще сильней начать, а не спиться.
Впрочем,
  это о житейском
  и о бренном.
Гораздо важнее другое,
  пожалуй.
Надо меньше
  говорить о проблемах,
можно утонуть,
  иначе,
  в море жалоб.
Ставить задачи:
  так и так мол,
и работать над ними
  до конечного решения.
При перегревах выдумать только тосол
и мазь от самоотрешения.
Мазать себя каждый день,
  с утра и вечером:
осторожно втирать в шею и грудь.
Чтобы после несколькогодичного курса
  всех советчиков
заткнуть.
Тут не столько даже
  о каких-то самоцелях:
тут у каждого,
  так или иначе,
  свое.
А скорее о
  процессе просветления.
Если в общем брать.
  Ну, как самолет,
парящий огромной белой птицей
на оборванных пространствах
  неба.
Или как...
  а,
      было уже про спицы...
А чего еще не было?
Как луч солнца,
  из-за туч стреляющий;
как белый дом
  на серой площади;
Как человек мечтающий,
в парке,
  полном одиночества.
Сентиментально,
  но и не получается же
  по-другому:
не всем же быть стогом сена
  в бочке с громом.
А если говорить о вас конкретно,
лучше промолчать совсем.
Пустословить, сами знаете, ведь, вредно.
Чтобы пожать слова
  - нужно мысли посеять.
А люди,
бегая по
вашим
лестницам,
поскальзываясь
о краткое
«мне» и «я»,
подумают о
самодовольстве
и самонадеянности.
Но не поймут
ненужность этого
мнения.
Знаете,
взять бы все ножницами,
да и вырезать —
уходя по дороге
с ветром —
всю неурядицу и
всю бессмыслицу
сделанного!
Впрочем,
  тут такой дело,
  Владимир Владимирович:
(все-таки скажу)
превосходной степени, наверное, будет мало.
Поэт-Маяковский убил
  Маяковского-гражданина,
но не убил он самое главное.
В щенка смиренном львенке
рвущуюся наружу душу;
большого медведя-ребенка,
которому и в этом теле душно.
Не умерло то, что пережито,
и возродится, и живет совсем.
И сотню раз еще будет перешито
в новые страницы новым временем.
Немного неуверенно,
но все-таки попробую,
закончить правильно все и по-доброму.
Любовной лирики
пронзительные выкрики
задыхаются в толще бумажной,
не превратить жизнь в сплошную
агитку -
вот что важно.
Не сдаваться,
  когда игра стоит свеч,
  а выделка овчины.
Не нарушить
  тайные законы
  водосточных труб
  и лязгающих механизмов.
И все так же ненавидеть
  конъюктурщину и мертвечину;
и полюбить само существование
  жизни.
Какое-то не письмо получилось, а исповедь.
Вы уж простите, что время отнял.
Что вам там часок-другой ведь –
сами говорили. А, может, я не правильно понял.
Я надеюсь, правда, очень сильно,
что не будете смеяться там, другим показывая.
Потому что искренне внутри меня засилье
всякого. Вот только – ни воображения, ни разума.

2010-2011