Жизнь продолжается...

Жизнь продолжается,
наклон,
дни майские перелиставших
(без семи оставшихся
до лета),
листиками возмужавшими
так быстро,
крон -
мне, знающему дату
твоего рождения,
Иосиф, -
живой
тебе поклон!

И скромность ложную,
и панибратства тон - отбросим,
мой взор,
просветы в кронах
этих, привечая
моей изученностью их -
благославляет всё,
что мы теряя -
не теряем.

Я представляю,
как ты ранний,
шагая, данным мне
рождением по Божьей воле
в нём - полынным и ковыльным
на степном раздолье
краем,
палимый зноем -
ощущал
ту жажду,
что в гортани
сродни песку с истоптанной полынью,
чтобы сказать однажды -
духовное
для личности
моей пророчество:

"...слишком
хочется
пить в Казахстане." -

к словам твоим,
позднее я добавил -

из упоминаний
о Марине,
Анне,
Осипе,
Иосифе -

уж так дослышал -

я не носитель
шлейфов почитаний,
не плодитель подражаний -
высот вне иерархий
имя -
для меня -
ориентир врастаний
в структуру языка -
моими
возможностями -
волей Божьей
и судьбой моей
земною - данными.

Так облака
притягивают взор
и поднимают
сердце
в целокупный,
завещанный
всем жаждущим -
врасти в простор
духовный.

Всё условно,
но вехи
есть,
что помогают -
неуклонно
сквозить душой
в объединяющее
воспевающих высоты
горние,
землёй на выживание
проверенное слово.

Клонится солнце
к западу,
чтобы рассвет
раскрыть с востока.

Вот-вот и мыши
возле моей крыши
небо обживут,
как птицы -
среди всенощной
поэтической
с её балконно-сигаретным
дымом -
создания почти
мистические,
бархатно снуют,
почти лица
касаясь
и касаясь лиц,
тенями ставших,
дорогих -
моих,
любимых -
твоего лица,
что стало частью
неба,
как стих твой -
частью речи
языка
великого
величием
его небоязычия,
его врастания во всё,
что выше жалкого:
"Моё!" -
вневременность
и кругосветность
у русских,
у больших поэтов -
в обычае.

Мной сказанное
ныне,
здесь,
сейчас -
в беседе задушевной
с другом
старшим -
подтверждает
щебетанье птичье,
сочетающее
радость жизни
с пашней памяти
о павших
в равнодушной к певчему
существованию отчизне,
об этом говорил
ты, вторя Мандельштаму
в своих СТАНСАХ
с островом Васильевским
и мне коль
Троица в чести
по человечески,
согласно Христианству -
к лицу,
поднять слова сии
и знаменем
спасённым
их нести
с известной
долей горечи
среди всё той же
спеси
и того же чванства,
не слышащего
вечности,
поющей в нищей,
привечающей
листок тетрадный
и неважно
вида какого
певчее перо -
горсти -
духовной жаждой
полной -
в миновавшей неизбывное струение  живой воды
пустыне.

Прости
за возникающее
поневоле лишнее -
как петь
без личного?!

Вот-вот
и канет
день в небытиё -
двадцать четвёртое сегодня
мая -
тебя я с днём
рождения
бессмертный
поздравляю!

Ах, слишком
жажда мучает
духовная
в родном
мне Казахстане,
как впрочем
и везде -
на этом
свете,
где слышат
чаще голос хлеба
насущного,
но дышащие небом -
им и дышат,
объединяемые
позабытым Фебом,
ставшим статуэткой
в нише храма
с картинки книжной,
помнящей
полёт свой в пламя,
разожжённое толпой,
гулявшей площадями
знаменитыми
большими топорами,
обрубающими
вместе с головами -
вирши...



----------------------------------------------------------

*
      Уезжай, уезжай, уезжай,
     так немного себе остается,
     в теплой чашке смертей помешай
     эту горечь и голод, и солнце.

     Что с ней станет, с любовью к тебе,
     ничего, все дольешь, не устанешь,
     ничего не оставишь судьбе,
     слишком хочется пить в Казахстане.

     Так далеко, как хватит ума
     не понять, так хотя бы запомнить,
     уезжай за слова, за дома,
     за великие спины знакомых.

     В первый раз, в этот раз, в сотый раз
     сожалея о будущем, реже
     понимая, что каждый из нас
     остается на свете все тем же

     человеком, который привык,
     поездами себя побеждая,
     по земле разноситься, как крик,
     навсегда в темноте пропадая.

(Иосиф Бродский, 1961)