В окаянности

На осеннем перепутье,
в тишине печальных грёз
я повержен был не сутью –
суетой сермяжных гроз.
По-простому – бытовухой,
неуклюжестью взахлёб
с опохмелкою сивухой,
растирая крепкий лоб,
я скажу себе в отместку,
мол, до света не дорос.
Нанизав печаль на леску,
словно ожерелье рос
зазвенело состоянье
безмятежности земной.
И насмарку все старанья,
и тому успех виной,
состоявшихся трагедий
и комедий тишины.
Остальное, люди, бредни –
своеволье суеты
осермяженной свободы
на осеннем берегу,
где свои ласкает воды,
то чего не берегу.
Память лёгкой нестыковки
с новым взлётом за молвой
распоясавшейся ковки
осиянной синевой
на осеннем перепутье
в перемене без дождей
голубою моет мутью
неизменных падежей
под предлогом упованья
на избыток через край
золотого ликованья,
словно бы попали в Рай
мы с тобой, печаль-отрада,
по дороге в тишину,
где вставал и снова падал,
не вписавшийся в волну
однозначных уравнений –
уравниловки сплошной,
и нелепых дуновений
в окаянности земной.