воспоминание о Пушкине

Век девятнадцатый, бедовый,
дуэли, Дельвиг и любовь.
Век благодушных и бредовых,
готовых на любую кровь
тираноборческих тирад.
Пяти казнённых силуэты.
Уже погашены кенкеты.
Пустеет оперный театр.

Век ловеласов и балов,
где так пленительна Наталья.
Она приглашена на танец,
а гений мрачен и суров.

И замирают стайки женщин,
когда, оправив свой наряд,
смеясь, выходит из горше'чной*
стремительный кавалергард.

В больном бреду каких идей
такое чувствуют и пишут:
«Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
с жестокой радостию вижу...»

Неужто мог предвидеть так
юнец мечтательный и бледный
конец Романовых и крах
империи тысячелетней?

Неужто гений, чернь и зло
вполне совместны в жизни лживой,
неужто и ЕГО несло,
как всех, волной неудержимой?

Наташа, дети... Лёгкий крен
умов в либерализм опасный.
Уж Аннушка проли'ла масло,
увы. Уже кропает пасквиль
барон Луи де Геккерен -
христопродавец и масон.
«В заботах суетного света
тяжёлый крест – жена поэта», -
напишет Долли Фикельмон.

«Теперь сходитесь!..» - пять простых,
скрипя снежком, шагов и – вечность.
А мог бы жизнь прожить овечкой,
и всех понять, и всё простить.

Что наша жизнь? – исчадье сна.
И вот точь в точь повторена'
из оперы «Онегин» сцена.
Фатальный фат стрельнёт прицельно
сквозь все сердца и времена.

Вот и обитель чистых нег,
слепящий свет в туннеле тёмном.
Поэт оружие уронит,
рукою опершись на снег.

В вечернем полумраке дня
глухие конские копыта.
«Барин убит!», «огня, огня!..»
И вздох участливый: «Никита**,
грустно тебе нести меня?..»

Столетья терпим эту грусть,
но те'плим и за здравье свечи.
Ни черни злой, ни Чёрной речки
ещё, допустим, нету пусть.

Пусть выстрел после прозвучит.
А ныне, в городе вечернем,
под снега плавное верченье
пускай он всё ещё творит.

Пускай домашние уснут,
виденья явятся из мрака.
Пусть он склонится над бумагой
ещё на несколько минут.

Я вижу – вот он над столом
привстал, за книгой потянулся,
бормочет что-то, улыбнулся,
коснулся пухлых губ пером,

как будто что-то вспоминает,
что он лишь знает на земле.
С трескучей свечки воск стекает
и застывает на столе.

Всё гуще мгла вокруг, а там
и царь Салтан, и донна Анна,
Тазит и Пиковая дама,
и шумная толпа цыган...

А снег шуршит всё тише, тише.
В окне на Мойке – льда налёт...
Россия спит
                и  Пушкин  пишет.
О, сохрани его Господь!
_________________________________________________

примечания:
* "горше'чная" - так во времена Пушкина называли сортир. Поскольку никакой "централизованной канализации" тогда не было, дамы в изысканных бальных платьях и кавалеры, участвовавшие в балах, справляли нужду в отдельных комнатах, усевшись на горшок. По свидетельству современников, именно в горшечной Пушкин впервые познакомился с Дантесом.
** Никита Козлов - слуга А.С.Пушкина, не покидавший своего барина от колыбели до могилы.