Часть вторая прощание с домом

   37
Здесь пауза по теме для услады:
лирическая часть на полчаса,-
о, пение стихов, когда бы их рулады
проктоседилом опустились в телеса,
чтобы унять ту тягостную боль, которая в них завелась, как моль.
  38
«Гусарскую балладу» вспоминая,
(прощание Азаровой с родным),
подумал я, зачем судьбу пиная,
я превращаю, что имею, в дым,
особенно до боли стало странно, что не увижу многогранного стакана
39
Куда? Зачем? Триумфам переездов
я должное с лихвой давно воздал,
и поездов без записи в реестрах
я помню многоликость, как вокзал,
с гудками всех прощальных голосов, лязгом колес и тенями особ.
40
А рукописи, мне куда их деть?
В них столько понаписано живого,
что их оставить, значит, умереть,
хотя и с ними – лишь одна изжога,
что мучит тем, когда же их издам и этим жизни строчкам своим дам,
41
когда в мой мир за внешней оболочкой
я поселю читателей за то,
что в скуку их не бросит в строчке точка,
что чтение продолжат с запятой,
и в нем они достигнут эпилога, по рельсам строчек строя путь с пролога.
42
Ах, станции, ах, вехи на пути,-
их было в моей жизни слишком много!
Куда ни поверни, как ни крути,
всегда упрешься в семафор итога,
а там смотри сам – продолжать или опять куда – нибудь бежать.
43
Когда гитары звонкая струна
с мажорной ноты сходит на бемоль,
как в солнце растворяется луна,
как от душевного тепла проходит боль,
тогда я верю: мир пребудет цел, какой бы кризис на него ни сел.

44
Или природы грани с кругом лиц:
то дождь и слякоть, то жара и сухость,
то снег с сосульками – короной для цариц,
то в таянии всех снегов – припухлость
земли от набегающей воды. В урочный срок нам грани те видны.

45
Оставить это все – и сгинуть где-то
среди нечистой силы и греха,
не видеть ни зимы, весны, ни лета,
ни осени, не вымолить стиха
у этой почвы череды явлений, растящих семена грядущих поколений?!
46
А как же…Нет, так не пойдет.
Я заболтался, лирики так много,
что полиглот даже с ума сойдет
от словоблудия былинного такого.
Пора, мой друг, пора поторопиться, к тому же не успел я освежиться!
47
Я стал манипулировать с лицом:
все то, что под глазами, я разгладил
отличной маской – молоком с яйцом,
и так с мешками под глазами сладил,
что стал похож на летний белый день, где все еще не устоялась тень.
48
Затем, я принялся за нос. Его
пытался выпрямить, в ноздрю засунув спичку.
Не получилось, - он висел носком.
Подумав, из очков я сделал перемычку,
чтоб этим нос немного поддержать и, вместе с тем, к губам его прижать.
49
Проделал махинации со лбом,
бугристость выпрямляя той методой,
когда лоб в зеркало упрется под углом
одним, потом другим, и - следуя за модой,
покрасил волосы я краской «Wella tone». (Мне позавидовал бы сам Алан Делон).
50
Чтоб дрожь проклятую из тела мне убрать,
чтоб вновь почувствовал, что я - орел и лев,-
присел раз двадцать или  двадцать пять,
прочистил горло, «Гимн России» спев.
А, впрочем, есть для этого рецепт, он очень прост, и это – «Алько зет».
51
Закончив эти все приготовления,
оделся поприличней, паспорт взял,
и, как актер, к началу представления
предельно был готов. Я вышел в зал.
Там оказался Черт сидящим в кресле, короче, пребывающим на месте.
52
Увидев облик мой, прищелкнул языком,
вскочил, рванулся срочно жать мне руку
руками волосатыми, и ими, как замком,
так сжал ее, что, испытав в том муку,
моя рука в вибрации зашлась. А Черт, смутившись, в сторону вдруг – шасть.

53
«Ах ты, поганец! – соскочило с уст.
Ты что: на голову - больной, на ум – опасный?!».
Он мне в ответ: «Простите, я от чувств-с,
ведь я так рад узнать, что вы согласны».
Хотел я отдавить ему копыто, да посчитал, пусть будет все забыто.
54
Меня он к зеркалу подвел, не отпустив руки,
мы оба посмотрели в него разом.
Шепнул Черт что-то, и в глазах - круги,
потом возникли и в сосудах спазмы,
конечности, все тело охладели, - ужели умер я на самом деле?!