Гагатовый лев, пропавшая повозка

Я шел на встречу с Геннадием Свининым, главным маркшейдером "Южного Кузбасса". Геннадий Егорович в этой системе работает давно. Многие знают его, и сам он многих знает. Подскажет несколько фамилий тех, кто и на работе хорош, и после работы интересен своею жизнью и увлечениями. Все так. Но получится ли ярко описать этих людей?

Как я ошибался в своих сомнениях!

...-А что, - сказал Геннадий Егорович, - сам я, бывало, обманывался, судя о человеке только, допустим, по его работе. Потом бывали приятные разочарования. Работал я в 1968 году в Монголии на разрезе "Шарынгол". Все промышленно осваиваемые места похожи друг на друга. Степь там была знатно разрыта. А рядом, как теперь говорят, с градообразующим предприятием - поселок. И в поселке - клуб. А в клубе...

 Тут я должен одно сказать: был на этом разрезе один парень, из местных, конечно, из монголов, слесарем работал. Так вот, он в клубе расписал задник на сцене: всю эту, нами разрытую степь, на заднюю стену сцены поместил. Нет, что я говорю... Он все нарисовал в том состоянии, когда еще не был первый колышек забит, когда мы ее еще не тронули. "Чтобы память была, - говорит, - когда уголь вынем, посмотрим на эту картину и все так же  сделаем, как было".

Вот когда человек задумывался о будущем - в самом начале. А я даже имени его не помню - обычный слесарь.

И правильно, что о наших собрались писать. Человек - у него много сторон. Бывает, так блеснет!

-Но ведь, пока на том разрезе уголь добудут, задник-то изотрется вконец.

-Всё вспомнят! Там, в степи особое отношение к старым вещам.

Мы с Геннадием Егоровичем обсуждали, о ком возможно написать, и все время так получалось, что оставалось, кого вспомнить. Один - рыбак, великолепно знающий рыбьи повадки, другой пчеловод, третий - берестянщик.

Но... сам Свинин... Пока мы прикидывали, что и откуда возьму для будущих статей, я между делом осматривал комнату. В ней стоял запах красок, привычный для его хобби - он пишет пейзажи... Но к этому "художественному духу" примешивался еще один оттенок!

-Егорыч, чем это пахнет?
-Красками...
-Нет, еще чем-то.
-Ага! Унюхал. Закрепителем пахнет для угольных рисунков, только особым.
-Так я когда-то тоже немножко рисовал углем. Жидким раствором желатина побрызгаешь, и уголь закрепляется.
-А я - без хлопот. Желатин еще разводить надо... Я вон - лак для волос к этой цели приспособил.

Хозяин взял баллончик. Направил на рисунок, стоящий тут же, на мольберте. Пахнуло парикмахерской.
-Вот. И лишних хлопот не надо. А то - жди, пока высохнет...

... У самого окна, на полках старого серванта за стеклом лежали камни. Это еще одно увлечение хозяина. Возникла коварная мысль: "А сам-то он? Советует: об этом, мол, напиши, да о том... Словно отводит глаза от своей персоны - хитренько так. Вот с него бы и начать мою портретную галерею! Конечно, мы в своей газете о нем писали уже, как о художнике... И как о маркшейдере - тоже. Но, оказывается, - вот еще, что в нем есть!"

-Егорыч, мы уже говорили о твоих картинах, а свою коллекцию минералов ты, видать, мало кому показывал.
-Ну почему же, если бы не показывал, она бы не пополнялась. Ну-ка, скажи, что это за камень?
-Неужели... асбест?
-Он...

Камень, зеленовато-синеватый, полупрозрачный. Но, когда я провел пальцем по кромке его грани - от нее стали отслаиваться белые, как шерсть, волокна. Этакое стекло, от которого отделяется... вата! Это же - невозможно...

-Минералы знаешь?
-Постольку-поскольку...
-Найди мне тогда на полке флюорит.

Ну, этот камень, называемый еще плавиковым шпатом, я знал. Еще в семидесятом году надышался я его едкой пылью, когда пришлось подрабатывать разнорабочим на Запсибе, дробя флюсы, чтобы заработать на подарок невесте моего приятеля. Подарок был на день рожденья. Не помню, что уж подарил он своей Надежде, но заработали мы в тот день около тридцати рублей. Зеленый,словно речной лед, флюорит трудно дробился кувалдой, разбрасывая яркие искры с особым, "жареным" запахом. Мы тогда нагрузили целых четыре контейнера яркими цветными глыбами. А один кусок, стеклянно блестящий, с прожилками, видными в глубине его, друг взял на память.

-А вот такой флюорит видел - сиреневый?
-И тоже - флюорит?

Камень был того нежного цвета, который открывается, когда отдерешь чешуйку у недозрелой, только что сваренной кедровой шишки. Такого флюорита я раньше не видел. Подумалось: как же мы богаты! Великолепный поделочный камень, умеющий менять цвета в кипятке, словно хамелеон, использовали в качестве флюса! На шлак переводили!

А Свинин продолжал показывать экспонат за экспонатом из своей домашней коллекции.

Вот - ташелгинский мрамор. Словно кусок сахара из-под щипцов. Опять поразило противоречие между благородством материала и варварством его добычи. Вывалился, видать, "бутак" после взрыва. А его потом перфоратором попротыкали да и взорвали еще раз. Вон на боку округлая канавка - след шпура (скважины малого диаметра). И в этой канавке видно, какой был бы роскошный рисунок, если бы не дробить камень аммонитными патронами, а осторожно распилить.

Ташелга...В самом слове слышишь хруст каменной осыпи и шуршание шелка мраморной поверхности.

- А это что?
Подает мне друзу черных кристаллов, впаянную в бесформенный кусок породы. Черный гранат - меланит, редкий камень из семьи железистых гранатов. Вот такой камень следовало бы описывать Куприну в знаменитом "Гранатовом браслете". А он описал зеленый гранат из той же группы андрадитов - демантоид... Впрочем, кажется, были в браслете и черные вкрапления. Меланит - траурный камень - украшения с ним надевают во время траурных церемоний.
 
...Тут были и яшма, и пириты, и... много чего. Об одном минерале мы заспорили:
-Это кварц, - сказал Геннадий Егорович.

На одно он не обратил внимание: слой белого, как налет инея на испарителе холодильника, минерала обволакивал какое-то железистое включение с блестками пирита - явный осколок пещерного сталактита. Есть такой, похожий на кварц, минерал - осадочный, мягкий. Это - кальцит. Говорю:
-Попробуем на стекле?

На оконном стекле камень оставил черту.
-Вот видишь, - улыбнулся Егорыч.

Я провел пальцем по черте и стер ее.
-Вижу, сам минерал крошится, а на стекле - ни царапины.

Кварц мы нашли в образце самородной меди. Это, собственно, и был кварцевый камешек с зеленым налетом патины. Он оставил на стекле след, как от стеклореза.

-Часть коллекции - с Урала, - рассказывал мне Свинин, - часть сибирская. Но есть особые экспонаты.

Он прошел в соседнюю комнату и достал с полки черную статуэтку льва.

Этот поделочный камень называется гагат. Не агат, а именно гагат. Как-то, листая определитель ювелирных камней, я наткнулся на его описание в самом конце главы о поделочных минералах. Он - тот же самый уголь по составу. Только плотный, а в тонких срезах полупрозрачный и коричневатый. Еще его зовут черным янтарем за способность накапливать электрические заряды и особый, благородный смолянистый блеск, получаемый при полировке.

-Этот лев, - сказал Геннадий Егорович, - сделан из угля, только из особого. Во Вьетнаме такой встречается.
-Я слышал, не только во Вьетнаме. Слышать слышал, а вижу впервые.
-Так ты - знаешь?
-Знаю, это - гагат.
-Мне этот гагатовый лев достался, как благодарность. За то, что мы, наша бригада, очень хорошо здесь отнеслись к одному человеку. К нам сюда приезжал замминистра угольной промышленности Вьетнама. Сработались хорошо. Вот он некоторым из нас, коллег, и оставил подарки.

-А куда идет такой "уголь"?
-Как - куда? Топить электростанции. Линзы этого минерала встречаются в бурых углях.

...Вот так. Гагатовый лев стоял в черной траве и хлестал себя хвостом по бокам. Грива посверкивала антрацитовыми блестками. В благородном устремлении отстоять от чужака свой охотничий участок, он даже не интересовался, какой прозаической участи избежал. Полированные бока зверя смолянисто лоснились - в нем копилось электричество.

По-своему поняв мой ошалелый вид, Геннадий Егорович усмехнулся.

-Да что тут такого? На Востоке люди вообще с вечностью "на ты". Хочешь - одну вещь покажу?

С той же полки хозяин достал холщовый мешочек и высыпал на журнальный столик множество деревянных фигурок.

-Это уже не о коллекции разговор будет. Шахматы. Мне их директор Шарынгольского разреза подарил, Дондов. Гляди...

Там были верблюды, бонзы, сидящие на собственных пятках, зайцы и тушканчики с причудливо изогнутыми хвостами прижатыми к спине и с ушами заячьими. От старого дерева пахнУло простором.Захотелось спросить: "А правда, что верблюд, пока не напьется - боли не чувствует?"

-Эти шахматы сделал еще прадед Дондова, монгольский табунщик. Потом они достались деду.Дед во время одной из кочевок потерял две ладьи. И - смотри, что он сделал. Вот - старая ладья. Это - повозка, в которую запрягают верблюда, а не башня, как у нас, европейцев. Дед взамен потерянных сделал две новых ладьи. Смотри:

-Ну и что?
-Так старая ладья - верблюжья повозка. Новая - автомобиль!

Точно. На ладони стояли два маленьких автомобильчика. Модели годов, этак, двадцатых... Сантиметра два высотой.

-Я же говорю: монголы, китайцы, вьетнамцы - они "на ты" с вечностью. Сто лет вперед, сто лет назад... Какая разница! Нам бы так!

...Напоследок, вернувшись к разговору о коллекции, Свинин сказал: "По моему ощущению, кристаллы, минералы - это тоже форма жизни. Они растут. Информацию вбирают? Ого! Вдруг в том куске сталактита осталась запись древней сцены, как человек в этой пещере впервые огонь добыл? Только прочитать эту запись мы пока не умеем. Лишь одного минерала не будет у меня в коллекции...
-Какого же?
-Воды. Она не просто живая, она - сама жизнь.

...Возвращаясь после беседы, я почему-то вспомнил одно из сказаний о детстве богочеловека Кришны.

Однажды младенец Кришна, устраиваясь подремать на коленях у матери, широко раскрыл рот, чтобы зевнуть. И в зеве младенца мать увидела... звездное небо. Мать была внимательна, и не удивилась, зная, что уж в ее-то младенце обязательно дремлет Вселенная. (Впрочем, в глубине души в чем-то подобном уверена каждая мать.)

А мы? Проходим мимо человека. Нет, чтобы заглянуть в него заинтересованно. Нам бы, всем живущим - такое же родственное внимание друг к другу!