Таковский - письмо - минипоэма

Написать письмо бы брату,
да поздравить, пожелать
жизни долгой без заката,
книгу памяти послать.
Пусть читает опус этот,
может всё-таки поймёт,
как легко не быть Поэтом
и не ставить перемёт
на слова в осенней дали,
на излучине реки,
где меня кусты хлестали,
пели дивные пески
колыбельную ночами,
убаюкивали днём.
Выпи странные кричали,
и пылал закат огнём.

2.
Может, вспомнит о далёком
незабытом далеке,
и в Москве зазывно блёклой
в золочёном кузовке
обнаружит песни грусти,
что над Обью прозвучав,
полетели по-над Русью,
нарушая тот устав,
что написан за стеною
белокаменной Москвы
безмятежностью степною
вопреки худой молвы.
И признаться брату всё же,
что письмо не получал
с просьбой лёгкою к Серёже,
что обжил не свой причал.
Не достал деталь я брату,
было что ли недосуг?
Но к былому нет возврата,
хоть и жизнь всего лишь круг,
по которому мы ходим,
и не ведаем о том.
Возвращаясь, хороводим,
забывая отчий дом,
от которого осталась
лишь крапива да полынь,
памяти душевной малость,
августовская теплынь.

3.
Попрошу прощенья, может,
брат, подумая, простит,
потому что Душу гложет,
портит нашей жизни вид
необдуманность поступков,
безответственность и гнев.
Только память незабудкой,
в поле грусти разомлев,
источает горький привкус
неизвестности степной,
где туманов странный фикус,
расползаясь, пеленой
заполняет всю округу
поглощая тишину.
Постигая жизнь-науку
брат стремился на войну,
понимая, что ошибка
может жизнь его отнять.
Мамы лёгкая улыбка
охраняла, не понять
трудно даже карапузу...
В междометиях судьбы
попадали прямо в лузу,
словно белые шары.
И награды за уменье,
и за смелость убивать,
защищая власти мненье,
за стремление летать
на пределе высшей меры,
пронося злой термояд,
но без Бога и без веры...
По другому-то, навряд
ты бы смог идти в атаку,
пронося смертельный груз.
И, допрыгались однако,
развалили свой Союз,
и в наследство передали
непонятную страну.
Крутят будто бы педали,
но ни с места, не пойму,
почему такое сталось,
почему вот так стряслось?
На твоём лице усталость,
прахом всё и всюду вкось.
Побеждённые герои,
не носите ордена!
Защищали вы устои,
отплатила вам страна:
по бутылке водки в день Победы,
по медальке за войну,
и застолья, и обеды,
чтобы смыть свою вину,
власть устраивает часто,
ветераны рады, но
на войне осталось счастье,
а несчастие в кино,
онемевшее от злости
бьёт по нервам пулемёт,
словно родины вы гости,
словно пасынки времён
отгремевшие во славе,
не во славу жизни всей,
но журчит ручей в канаве.
Словно в грусти соловей
распеваете застольем,
распивая по сто грамм
и, всё, жалуясь на долю,
проклинаете бедлам
сотворённый вами в годы
горькой юности своей
в лагерях пустой свободы
при лампасах поновей.
Пожинаете посевы:
злобы, ненависти, зла...
коммунизм пошёл налево,
и направо вся Земля.

4.
Занесло меня в куда-то,
извини, за слово, брат,
я, как видишь, без мандата,
и, наверно, виноват
перед памятью Отчизны,
развалившейся дотла.
Мы присутствуем на тризне,
золотятся купола
над Москвою ненасытной,
озверевшей, спасу нет,
своевластной и элитной,
и так скорой на запрет.
Я живу и барнаулю,
песне радуюсь опять,
вспоминая жизнь былую,
вижу часто в белом мать
на откосе по-над Обью
в листопаде тишины,
смотрит грустная с любовью
с синезвёздной вышины.
А отец всё горько плачет
у костра забытых лет
и лицо в фуфайку прячет,
и ни слова мне в ответ
на вопрос сугубо личный:
– Отчего случилось так?
Этот случай нетипичный,
потому что в свисте рак
потерял желанье видеть
безответственность степей.
Не хочу тебя обидеть,
но прошу тебя, не пей
за здоровие и даже
за помин Души степной.
Водки нет уже в продаже,
продаётся сок земной.

5.
Будь здоровым, брат московский,
да смотри ты, не хворай.
Остаюсь при сем, таковский
я на весь Алтайский край.