Грустный день в апреле

   Много на свете всяких праздников: и личных, и местных, и российских, и всемирных. Могут так же праздники быть государственными с красной датой в календаре, а могут быть и неофициальными. Особое место в этой череде занимает день первого апреля. День шуток, смеха, дружеских розыгрышей – как только не называют его. По логике в этот день нужно быть радостным и веселым, а вот на меня в этот день с утра нападает грусть. Тому есть определенные причины. Главная из них – это воспоминания, а они уводят меня в далекую весну 1949 года.
   Жили мы в ту пору на Рязанщине в зажиточном прежде селе Горяйново на берегу реки Вожи. Тяжелая послевоенная пора отражалась и на облике села, и на укладе жизни сельчан. В запущении стоял церковный храм. Теплилась жизнь на колхозном подворье, с раннего утра звоном и стуком извещала о своей деятельности сельская кузница.  Школа-семилетка по будням оглашала окрестности гомоном детворы. Село раскинулось на нескольких недлинных улочках домов по двадцать. Наша улица сбегала по склону к самой реке. В каждом доме, как правило, обитало многочисленное семейство. Есть такое расхожее выражение – семеро по лавкам. Это прямо-таки в точку про нас. В нашей семье народилось к тому времени как раз столько. Отец работал в кузне, выколачивал трудодни, но, конечно, прокормить такую ораву было проблематично. Поэтому одна из разновидностей подсобного хозяйства, свиноматка Машка, жила с нами под одной крышей и даже в одном доме, огороженная тесовой перегородкой.
   Надо же было такому случиться, что именно в ночь на первое апреля Машка опоросилась! С вечеру заглядывал я: как бы с утра в этот день быть настороже  и не попасться на обман, самому приколоть кого-нибудь, а тут все из головы вылетело. Мы, дети, с радостным возбуждением лезли на перегородку, чтобы увидеть героиню Машку, которая принесла потомство в четырнадцать малюсеньких бесхвостых поросяток! Один, совсем маленький, был в сторонке, и мы все старались подтолкнуть его к материнским соскам. Нашей радости не было предела. Насилу оторвала меня мать от возбужденной детворы и дала поручение сбегать к отцу и позвать его на завтрак. День был весенний, но по ночам здорово подмораживало, и получался веселый (для нас, детворы) скользучий гололед. Я не столько бежал, сколько скользил до самой кузни. Только здесь, на берегу, я вспомнил, какой сегодня день, а я еще и обмануть никого не успел. Как назло, никого из ребятни по дороге не попадалось.
   Итак, в кузню я влетел, имея три намерения: пригласить отца на завтрак, сообщить ему новость и все же как-то пошутить. Все это так перепуталось в моей голове, что вылилось в одну триаду, и поэтому с порога я заорал:
   - Па-а! Мамка на завтрак зовет, наша чушка родила, хочет поросяток сожрать!
   Выпалив все это единым духом, я подспудно чувствовал, что чушь спорол, поэтому, сознавая опасность всяких вопросов, моментально выскочил за дверь и опять на полусогнутых, в лихом скольжении заспешил домой. Скользкая дорога для меня была как семечки. Совсем по-другому воспринимал это препятствие мой отец, инвалид войны на деревянном протезе вместо ноги. Ему-то в голову не могло прийти связать мой дикий бред с первым апреля. Он-то знал, что свиноматка вот-вот должна была опороситься. Знал и дикий норов свиней, когда при неправильном уходе они могли уничтожить свое потомство. Гибель каждого поросеночка представлялось для него ущербом для нашей полуголодной семьи.
   Разумеется, эти умозаключения пришли ко мне позже, а тогда я просто не осознавал всего этого. Примчавшись домой, я вообще забыл обо всем на свете и заигрался с сестренками. Тем неожиданней было появление отца, взлохмаченного, без шапки, в расстёгнутой одежде, запыхавшегося. Грудь его ходуном ходила, как кузнечные меха. Бросился он сразу к перегородке и увидел мирную картину. Машка, довольная, похрюкивала лежа на боку, а поросятки гроздьями облепили материнские соски и сладко почмокивали.
   Насмотревшись на блаженствующую семейку, отец, конечно, все понял и, не совсем еще отдышавшись, повернулся ко мне:
   - Ну и сынок, так наколоть, и кого, отца родного! – произнес он с придыханием и отвернулся. Не отлупил, не отругал, вот только такие слова и произнес, которые я запомнил на всю жизнь.
   И каждое первоапрельское утро звучат эти слова, словно из динамика магнитофона, громко и печально. Оттого мне и не радостно утром этого праздника