Глумленье дьявола
Глумленье дьявола
- Твоя океанская ворожба. М. напомнила историю одного разведчика:
- Еще до войны его готовили к немцам. Он выучил немецкий язык и свою легенду,
долго тренировался в высшей супер-школе, достиг совершенства.
И вот настал момент истины - его запустили в разведку.
Приехал он ночью в Мюнхен. Вышел - туман, вокзал, перрон, никого... тишина,
и вдруг пробегает мимо человек, наткнулся на него:
- Где вокзальная касса?
И он отвечает:
- Вот здесь! ... по-русски!!!
Сказал и почувствовал - все рухнуло! Провал. Все труды! Он стоял в оцепенение,
ждал - сейчас повяжут... Не успел, ничего в жизни не сделал, не смог, вот так
сразу, с первой секунды!...
- А потом?
- Потом он долго служил в разведке, но ни что, кроме этой сумасшедшей истории,
не запомнилось мне из той книжки.
- Глумленье дьявола - подержал судьбу над рельсами... и бросил на перрон.
Жена литературоведа и "Ранетки"
Потом мы с М. позвонили Б. поздравить Мессерера с днем рожденья.
Его не было, говорили с Беллой. М. читала Белле ее же стихи:
«Жена литературоведа -
Сама литературовед…»
М. трепетала от того, что говорит с эпохой, а у меня в телевизоре скулили «Ранетки»
(подростковая певчая группа), славные, поют будто им мешают гласные:
Я р-нетка, ты всер-но бушь мой!
Под рукой не оказалось выключалки.
После связи с Беллочкой долго разговаривали с М. о детстве.
- У меня было сказочное детство, - сказала М. - Мы жили в Беличах. Помню
смородиновый куст, тишина, бабушка, дедушка - глухие, речка течет, и сад цветет...
Как в раю! Бабушка меня учила шить, вязать, я играла в цветочнике, чисто,
спокойно, птички поют.
А в школу пошла - шум, гвалт. Меня же глухие растили, после той тишины школа -крик, ад.
Мы говорили по-украински, и я дружила с девочкой Олэнкой. Однажды мы пошли после
уроков к ней домой, они жили не по-городскому как мы (буфет, комод,), а по-деревенски.
Я впервые видела другое жилье, и оно потрясло меня. Мне показалось так красиво:
пустая комната, посреди длинный деревянный стол и лавки вокруг. В углу иконы, рушныки
(вышитые полотенца) и цветы красные - бумажные маки.
Я их нищеты не поняла, удивилась (такие праздничные стены, иконы, цветы бумажные) как
люди живут. Это сложило мое первое представление о красоте. Я потом сестре сказала
(мы по-украински говорили):
- Я у Олэнкы у хати була! Там квиты! А у нас ничего - буфет та и усе..
Но сестра старше была, ее красота Олэнкиной избы не впечатлила.
Я всю дорогу школу не любила, в 14 лет, после 8 класса, поступила в мед.училище.
Когда в училище принесли на занятие скелет, я была счастлива - наконец что-то
настоящее изучать!
Было так интересно! Например, человек падает в обморок, отключается, а это
оказывается он спасает свою психику, чтобы не рехнуться от стресса.
Защитные реакции организма! Во как! Мы видели операции, реанимации, кровь -
это было что-то настоящее!
Раны... к этому надо с детства приучать, чтобы потом жить в профессии.
Я хотела хирургом быть - резать нравилось. Обожала стерильность, кипятила бинты.
Среди нас были деревенские девочки, а я городская, продвинутая, мы говорили о сексе.
Они к этому нормально относились. Вокруг секса не должно быть запретных тем,
это же часть жизни.
- А что для них было нормой, когда в деревенских понятиях постель и венец спаяны?
- Почти всех насиловали на сеновале. Это и было нормой.
- Разве так бывает?
- Да, это зависит от понятий! Кому-то хочется, чтоб его завалили, а кому-то,
чтоб его на небо несло. А в деревне схватил, заграбастал, ну сгреб, как в природе.
- Бог мой! Дикость!
- Мы очень молоды были, и энергия была колоссальная, как у моего сумасшедшего кота -
он скачет каждую секунду, жрет все подряд и кошек метит.
У нас девчонка была Стелка – огонь! Мы с ней схлестнулись. Крепко дружили.
Деревенские девочки такие песни пели - ничего красивее не слышала в жизни.
Я на гитаре научилась играть, и мы пели:
Я ж тебе, рыбонька, аж до хотыночкыыы...
Сам на руках виднесу!
М. допела. В то время у нас в медучилище одна девочка Оленька забеременела.
Парня ее посадили, она из деревни, вернуться домой не могла - «гулящая»!
Отец убьет, мать проклянет. Она комсомолка была, и ее выгоняли из училища.
Идет собрание: стол, скатерть красная, речи гневные, обличающие, и было мне так
понятно, что ее выгоняют - она плохая (забеременела).
И вдруг Стелка как вскочит:
- Она же будет матерью! - да как зарыдает. - За что? За что? Ребенка ждет?!
Она старается, она же хочет быть мамой, она хочет учится, а вы ее гоните как негодяйку!
И от этих слов мы все зарыдали в голос. Стелка была за правду, за справедливость -
нормальной честности человек.
В школе все врали, а тут мы честнее были. У Стелки, позже, у самой ребенок умер через
три дня как родился, и она так плакала, она его уже кормила, а он умер.
- И что выгнали Олю?
- Да, выгнали, как подлую, недостойную, и она не стала медсестрой, работала нянечкой.
Она была в отчаянье, родила девочку. Мы были малые 14, 15 лет, и все носились с ее
малюткой и целовали ее. А эта стервь, что выгнала ее из училища, стала ненавистна нам, и
мы третировали ее.
А потом я встречаю Ольгу, ее муж вернулся, они жили в бараке, родили еще ребеночка,
им должны были жилье дать. Тогда на квартиры жеребьевка была - вытянешь бумажку, а там
или комната в коммуналке, или квартира отдельная.
Ольга рассказала, что эта училка оказалась в совете по квартирам, и что когда бумажку
надо было тянуть, она подсунула Оле бумажку с квартирой. Очень помогла ей.
Тогда я поняла, что учительница эта бедная тоже была заложницей системы, а в душе
переживала. Она не могла оставить Олю в училище - ее бы саму выгнали.
___________________________________________
"ЛИСТ ПЯТИПАЛЫЙ"
http://www.stihi.ru/2011/05/16/4741
_______________________________________________
В начало "Крешение"
http://www.stihi.ru/2011/04/25/312
Свидетельство о публикации №111051604182