Майский поток

«Всего доброго», «всего хорошего» говорить гораздо приятнее, чем «до свидания». Попробуйте как-нибудь.

К теме это не относится, и стихи – это отсечение всего лишнего от кристальных смыслов. Значит, это и не стихи вовсе. Поток сознания, пребывающего в восторженном поэтическом состоянии ясным майским днём – вот, что это. Тогда нельзя умолчать и о том, что метафизическая амнезия моя прогрессирует. И счастье становится возможно. Ведь было же время – только вчера буквально: когда все мысли обдуманы-пересосаны, и никто из философов-литераторов-художников не может помочь. Когда всё решено шопенгауэровским пессимизмом, кантовским субъективизмом. Когда все любови излюблены и друзья издружили себя. Да сегодня ведь всё по-прежнему, однако дурацкое детское счастье – свершившийся факт. Без причины. Кроме загадочной метафизической амнезии, стёршей всё, что передумано, перечувствовано. Без последствий. Кроме того, что где-то далеко впереди мерещится какая-то великая радость, которая оправдает все «за» и «против», снова разделит жизнь на «до» и «после». Как будто забыта безнадёжность, неизживаемая боль, как будто мне и вправду 19, а не 90. И даже идущие навстречу дети с лицами злых стариков не ослабляют влияния майского Гипноса. Подвиньтесь, Эрос и Танатос! Вы не знаете, что словом можно доказать, что угодно, что «всё знают и всё понимают одни дураки да шарлатаны». Что Хронос издевается над живым из одной только любви к развлечению, что Топос один имеет великий смысл. И это майское солнце равно счастью. Закатится – и отпустит, должно быть. И навалится прежней же тяжестью Логос, порабощающий логикой, утверждающий форму выше, требующий стихов.

Но пока ещё вечереет предсумрачный майский день, поспешу рассказать тут сюжет, тот, что мог бы сгодиться в пищу всеядному Логосу. Тот, что мог бы стать стихотворением, но не станет. Поспешу, пока он не пришёл.

Вечером мглистым я шла по пустому метро и вслушивалась в стихи, лившиеся из наушников синих. Раньше в стихах этих было всё искренне, а теперь только фальшь да душевная грубость. Мимо пьяного, вдоль стены растянувшегося, прохожу равнодушно, не спеша предложить ему помощь, как раньше. И во всём так. Мне думалось: даже печенье в сумке, спечённое для меня специально Настасьей, отчего-то кажется ненастоящим. Как будто не может быть искренна добродетель, сочувствие, интерес к кому-нибудь, кроме себя. Чем больше проходит времени со дня нулевого рождения, возвращения, перерождения, тем меньше видится вокруг честности и правды. И со стыдом вспоминается, как когда-то просила для незнакомой бабули с васильковыми плачущими глазами милостыню – украли пенсию. Выпросила у какого-то молодого человека, и забыла сказать «спасибо» – так засмущалась. Одно самолюбование и желание быть тем, кем не свойственно, теперь видятся в этом. Однако ж бабуля тогда смогла купить хлеб. Так шла я и думала, как вдруг –

женщина, прямо передо мной, застыла в неестественной позе: на полушаге, занеся ногу над первой ступенькой лестницы.

Вариант №1.
Вселенная проявляет неизученные законы времени. Время этой женщины остановилось, и она замерла на оставшийся для Земли миллион лет, как тот манекен, что голый стоял: без головы, зато с грудью, за стеклом, неподвижно. Теперь её унесут отсюда физики и будут, недоумевая, изучать-изучать-изучать. Не найдут никакого объяснения данному явлению и состряпают новую физику, специально для этой женщины.

Вариант №2.
А вдруг, замерла не одна эта женщина. Вот, выхожу я сейчас из подземки, а замерло всё: таксисты стоят, выпучив стеклянные глаза в застывшей ссоре, стоит поток машин, и не меняется свет светофора жёлтый. Зависла мушка в воздухе.

Вариант №3.
А раз остановилось время – не значит ли всё это, что просто напросто я умерла? Идя по переходу в наушниках, в столь поздний час, я не услышала звук выстрела. Шальная пуля долетела до затылка и вышла чуть-чуть ниже носа, там, где раньше была ямочка. А я не заметила, иду себе дальше, слушаю стихи, ямочка на месте, мысли в голове, а не на пыльной плитке перехода. Вот только время остановилось. Такая она, смерть, оказывается. Можно ходить в застывшей секунде, заглядывать в лица окаменелых людей – хоть бы в лицо этой женщины. Вот только трогать ничего не получается. И кушать не хочется. И спать. И любить. Хочется только ходить и ходить. Может, пойти в Африку, посмотреть Сахару?

Вариант №4.
А может, это просто я сошла с ума?

Не успела я во всей полноте развернуть четвёртый вариант, как женщина, напрягшись, выдернула-таки свой каблук из жадной прорези в решётке перехода и поцокала вверх по лестнице.

А  огромный этот текст появился здесь потому, что не рассказать о сегодняшнем потоке поэтического сознания было невозможно – такое случается редко. Так как рассказать было особо некому, а метафизическая амнезия не дремлет, пришлось записать. Почему не стихами?
Потому что надоела рассудочная, идейная поэзия. В прозе все смыслы понятнее оформляются, хоть и чуть многословнее. Это раз. А два – это то, что верлибры, по мнению той же вездесущей Насти, у меня получаются лучше. Так, рифма за рифмой, ямб за хореем, амфибрахий за дактилем, метафора за эпитетом, анафора за аллитерацией рассыпается мой поэтический мир. Слиплись вот теперь все строчки. Зато впредь свободна от Логоса, написала для себя новую творческую программу. Но об этом как-нибудь в другой раз.

2011.