Игра в непонятки, или Критика по наитию

Учить и учиться воспринимать поэзию

«Единственный достойный уважения случай, т.е. «единственное законное» неприятие вещи – неприятие ее в полном знании». Это строка из дневниковых записей поэта серебряного века Марины Цветаевой о поэзии.

Именно с точки зрения «непонимания» оценивается большинство творений поэтов при отборе в печать. Как вам нравится замена редактором наречия «рядом» на наречие «сзади» в одной из строк моего стихотворения «В зеркале»? Аргумент замены неубедителен и даже смешон: якобы отражение в зеркале можно видеть, лишь находясь сзади того, кто в него смотрится. Иначе - не понятно? Стихотворение же от замены теряет лиричность, автор – голос и стиль, а слово «сзади» рисует грубоватую картинку.
Запомнилось колоритное выражение на сей счет: грубо выправить авторский текст, означает «набродить» в стихах, то есть «намутить». Да еще и «на люди вынести», «опозорить», без авторского ведома. Потому многие не отдают свои творения в печать. Мол, пусть лучше будут «родными, своими», чем испорченными. Приведу по этому поводу слова известного писателя Сергея Залыгина: «…Дело тут даже не в том, что лучше или хуже. Свое, и больше ничего».
Критика – вещь малоприятная. Публиковаться, минуя ее, практически невозможно. Но если правка на пользу, вряд ли авторы ее не примут. Профессионализм и вкусовщина - разные вещи. А пока у нас, к сожалению, преобладает вторая.
Писатель Илья Эренбург упоминает об истории с негритянской скульптурой разъяренного слона. У того, якобы, были подняты вверх бивни. Одному европейцу показался непонятным уход от действительности, и он стал поучать негра: «Почему это у слона подняты бивни? Хобот слон может поднять, а бивни – это зубы, они не двигаются!». И негр послушался, изменил образ слона. В результате – «зубы на месте, но искусство кончилось…». Известный советский критик Дмитрий Стариков (кн: «Перечитывая классику») оправдывает расхождение, противоречие изобразительной стороны произведения с действительностью, считая, что это происходит «под давлением выразительной (порой даже чисто стилевой) своей нагрузки». И «далеко не все здесь можно объяснить не только «небрежностью или неряшливостью», но и «невниманием к «отдельным деталям». Напротив, «детали» эти могут быть по-своему целесообразны и в этом отношении точны и незаменимы».
В пушкинской притче 1829 года (видоизмененный древний рассказ), высмеиваются  критики «по наитию»:
Картину как-то раз высматривал сапожник
И в обуви ошибку указал;
Взяв тотчас кисть, исправился художник,
Вот, подбочась, сапожник продолжал:
«Мне кажется, лицо немного криво…
А эта грудь не слишком ли нага?»…
Тут Апеллес прервал нетерпеливо:
«Суди, дружок, не выше сапога!».
Как отмечал лингвист Л. Щерба, «всякая конкретизация образа плоха, потому, что она обедняет его», и «при этой операции очень легко можно способом выражения оскорбить деликатные художественные чувства читателя».
И Л. Выготский тоже обосновывал несостоятельность прямолинейного подхода к художественному словесному произведению «от печки» языка практического. Но не могу не согласиться с комичностью зарисовки Е. Лыкова: «Я пройду через вахту с Доскою почета», что еще раз убеждает в том, что и авторам надо более внимательно строить строку.
Много было «непоняток» относительно поэзии (особенно раннего) А. Вознесенского - вплоть до характеристики его стихов как «бреда сумасшествия»! Один из примеров: «Многое в нем (в поэте), мне не понятно… художественный образ его зачастую, как айсберг, пять шестых поэтической силы скрывает в глубине недосказанности» (просто читатель). Или взять Юрия Кузнецова, суть произведений которого понимали единицы… Возможно, нужна другая, более высокая квалификация для понимания поэтического слова и образа? До него надо дорасти. Ведь «…наборно-перечислительным» способом, построчно, поэтические произведения разбирать нельзя», читаю у З. Паперного.
У Чехова в записной книжке есть заметка: «Когда я перестал читать стихи или романы, то говорю: не то, не то!». И вывод: «Боже, не позволяй мне осуждать или говорить о том, чего я не знаю и не понимаю». Среди жителей России на сегодня остается менее 30% читательской аудитории! А ведь зачастую читатель берет на себя обязанность критика, бравируя своим непониманием. Достойная ли это оценка творческих произведений («по наитию» и «непониманию») судите сами.
«Наивно представлять, что Жуковский, Пушкин, Лермонтов писали только правильно, четко, мерно, а потом появились Маяковский, Цветаева, Асеев и все «разломали». И у Жуковского, и у Пушкина, и у Лермонтова, да и у Тютчева наряду со стихами «правильными»» есть самые вольные опыты…» (З. Паперный). Маршак на эту тему говорил: «Поэт может пойти на любую смелость, вольность, нарушение. Это как тормоз в поезде. Можно разбить стекло и нажать – но только из-за большой, значительной причины».
Поэт не может не писать. Поэзия для него – как воздух.
Открываю сборник стихов «Поэтесса из города N” М. Сысоевой:

Не давайте поэту бумаги,
Запретите чернила и перья,
Чтоб он вывел своею душою
Песню…

---
Кольнуть при случае удобном:
«Тебе посредственность плодить –
на большее ты не способна»…

Поразило высказывание подростка Саши Войтенкова: «Я сам себе напоминаю запертый сундук. Каждый день я туда что-нибудь кладу, но никто ничего из него не берет. А ведь этот сундук может взорваться…».

Не упиваясь словесами,
Жизнь убеждает нас опять:
Талантам надо помогать -
Бездарности пробьются сами.
(Поэт Лев Озеров)