Сборка стихов

Размышления о строении мира

Премудро всё в мире устроено:
Молекулы правильно собраны,
Моря гениально раскроены,
И люди придуманы добрыми,
Подвешено солнышко правильно,
И созданы птицы беспечные,
Кометы кружиться отправлены,
И люди придуманы вечными,
Придумана радуга пёстрою,
И так замечательно сделано,
Что зимы сменяются вёснами,
И люди придуманы смелыми,
И сосны натянуты струнами,
Дорогам начала положены,
Цветущими травы придуманы,
А люди придуманы Божьими.


             Володя

У Володи – аврал на работе,
На Володю начальник орёт,
Аллергия терзает Володю,
Жизнь ключом разводным его бьёт.

А он кружится, не унывает,
Молодой, озорной инженер,
И с улыбкой он едет в трамвае
К ребятишкам своим и жене.

На Володе висит ипотека,
И хромает он – был перелом,
Выручает одно человека –
Золотой девяностый псалом!

Кое-кто над Володей смеется,
Осуждает его бывший друг,
А он молится и не сдается,
И проблемы решаются вдруг.

Ведь секрет очень прост – будь свободен
От грехов, чтобы сгинула грусть.
И читай, как читает Володя,
Девяностый псалом наизусть.


           Карусели

Кружатся звезды в темноте,
Кружат циклоны и трамваи,
И, утро с кофе начиная,
Мы закружимся в суете.

Хлебая щелочь беззаконий,
Вкушая горький хлеб грехов,
Несемся в суете веков
По кругу, словно в цирке кони.

Молитесь же за нас, святые!
Мы сами не порвем цепей,
Вертясь на каруселях дней,
Мы видим только сны пустые.

Но там, над бешеным круженьем,
Над временем, что жжёт мосты,
На нас взирают с высоты
Три ангела - одно спасенье.

Три ангела в едином свете
Ждут так, как может ждать Отец,
Когда ж вернутся, наконец,
С аттракционов Его дети?


                Шоколадка

Дочка вернулась в слезах с дня рожденья,
Я ее грустной такою не видел.
«Кто так испортил тебе настроенье?
Кто-то обидел?» «Да нет, не обидел».

И рассказала как есть, по порядку –
Пост на дворе, а она и забыла,
Съела молочную там шоколадку –
Вроде бы мелочь, а вот, согрешила.

Как для тебя этот грех много значит!
Я на пороге застыл пораженный,
Солнце, не плачь, а не то я заплачу,
Ядом греховным до плоти прожженный.

Самая грустная девочка в мире,
Вместе на исповедь, значит, нам надо –
Я понесу свои глыбы и гири,
Ты - свое перышко из шоколада.

Что ж, привыкай, эта битва надолго,
В этом пути не всегда будет сладко.
Мир, то крича, то тайком, втихомолку
Нам предлагает свои шоколадки…


           Женское сердце

Больше всего хранимого храни сердце твое,
потому что из него источники жизни.
(Притчи 4:23)

На работе опять ты до вечера,
А наутро в 6.30 подъём.
Вдруг нахлынет тоска бесконечная -
Не держи её в сердце своём,

Шеф орёт, муж с друзьями встречается,
Офис, рынок, трамвай, снова дом…
Суета эта век не кончается -
Не держи её в сердце своём,

Вспомни, как еще маленькой девочкой
Шла вдоль берега с мамой вдвоём,
И весь мир каждым камнем и веточкой,
Каждой птицей пел в сердце твоём.

Ведь бывает же - всё вдруг устроится,
Разольётся небес водоём,
А над ним - светлый лик Богородицы,
Сохрани это в сердце своём.


      Дальнобойщик

Наверное, жены одни
Гаишников любят в России
Работа такая. От них
Не скрыться шоферу Максиму,
На каждом посту тормознут
КамАЗ его – в зной или стужу,
По тридцать, по сорок минут
Терзают водителя душу.
Но хуже, чем все ДПС
Его донимали маршрутки
«Воронеж - Москва», каждый рейс
Водилы шутили с ним шутки –
То вдруг подрезают они,
То мчатся по встречке – ведь «круто»!
Максим матерился на них,
Максим ненавидел их люто.

Был вечер, ноябрьская грязь
И месяц над трассой двурогий,
И вдруг, ну откуда взялась!
Старуха стоит на дороге.
На миллисекунды отсчет
Пошел. И в сознании Максима
Мелькнуло: собьет ведь, собьет!
Он руль крутанул что есть силы,

И в черную бездну с шоссе
Слетела Максимкина фура,
Взорвав чернозёма кисель,
Неслась многотонная дура.
И вдруг – тишина… В черной мгле,
Дрожащей от дальнего света,
С разбитым лицом на руле
Лежал дальнобойщик, а где-то
Пилили ножовкой металл,
Его чтоб достать через крышу.
И кто-то истошно кричал:
«Скорее! Пока еще дышит!» 
В больницу Максима забрал
Водитель маршрутки – так вышло,
Той самой – «Воронеж - Москва».
А кровь для него сдал гаишник…


      Лягушата в сметане

Странные все же они, христиане –
Топчутся, как лягушата в сметане,

Тонут, но каются, снова всплывают,
Жижу болотную в камень взбивают,

Искренне верят, что топь под ногами
Станет полянами, станет лугами
Там, за туманом, в сияющем мире.

Верят, что сбросив грехи, словно гири,
Смогут покинуть пробитый Титаник,
Гибнущий в сладкой греховной сметане.


      Гель для души

Вдоль магазинов, аптек
Странный ходил человек,
Всех он вопросом смешил:
«Есть у вас гель для души?»

Думали люди – дурак,
Думали, шутит он так,
Гнали его продавцы:
«Здесь вам, мужчина, не цирк!»

Да не смущался он только,
«Вы же не знаете сколько
Зла в жизни я сотворил» -
Людям он так говорил.

«Мне б свою душу отмыть,
Мне бы ту мерзость забыть,
Дайте мне гель для души!»-
Маялся бедный мужик.

Кто бы ему подсказал,
Гель этот может он сам,
Сделать, рецепт его прост –
Вера, молитва и пост.


                Александр

Новгородское вече уже не шумит,
И растаял в глубинах озёр Китеж-град,
Но у князя душа, как и прежде, болит,
Когда кровь русских воинов красит закат.
Как и встарь, азиатские кони рвут ночь,
Грозно дышит кострами Великая степь.
Александр, тебя умоляем помочь -
Нам тевтонцы готовят ошейник да цепь.
Как и прежде, на Русь идут с разных сторон,
Давит с юга Орда, слева - рыцари-псы…
Александр, слетаются стаи ворон,
До решающей битвы остались часы.
Князь, прошу, помоги, не оставь нас одних -
Перед нами врагов миллионная тьма,
Нет единства и веры в потомках твоих,
Язвы похоти в нас, озлобленья чума.
Нам на вече б собраться, да всем протрезветь,
И просить тебя снова быть князем у нас,
Чтоб в морозное небо смог снова взлететь
На знамёнах твоих побеждающий Спас,
Чтоб на крыльях летела дружина твоя,
И ломался бы лёд под ногами врагов!
Лишь бы нам научиться за правду стоять,
Веря в силу Христа и в Пречистой покров.


         Молчание

В океанах неба стаи птиц,
На ладонях ветра облака,
Лисий след в снегах лесных страниц,
В пойму уходящая река,
Лебеда, пробившая асфальт,
Волчьи стаи, мчащиеся в ночь,
Воробьев неугомонный альт
И дворняга, что все гонят прочь,
Серебро сентябрьских дождей,
В речке лягушата, пескари,
Табуны монгольских лошадей
И бурьян, что любит пустыри,
И цветок на подоконнике твоем -
Всё в природе радостно кричит,
Славит Господа, ликует и поет!
Почему же мы тогда молчим?


              Окраина

…темнеет. Дремлет мутный месяц
В зеленоватом льду пруда.
Как рыбий глаз блестит вода
В ковше. На хлебе уже плесень,
В лампадке масла на две трети, 
Мороз рисует на окне,
Старик читает в полусне
Псалмы. В трубе гуляет ветер.

И, кажется, так было вечно -
Спал месяц над стеклом пруда,
Стояла в ковшике вода,
И старый кот лежал на печке,
И не было расстрелов, стонов,
И не летала никогда,
Как птица чёрная, - беда
Над тихой Иловлей и Доном.

Но было это, и пожаром
Охвачен был казачий край,
Кипели смута и раздрай.
Старик тогда был комиссаром.
В Сибирь товарные вагоны
Ползли, набитые людьми,
Страна вставала на крови
И на поруганных иконах.

Горячий, молодой, отважный,
Он с колокольни сбросил крест!
Был кровью залит весь уезд.
Дед помнит всё – и как, однажды,
Расстрелянных бросал в телегу,
И добивал потом штыком,
Детей, бегущих босиком
По кровоточащему снегу.

Но комиссару Бог отмерил
Довольно лет, чтоб все понять,
То, что отталкивал - принять,
Поверить в то, во что не верил,
Как царь Давид прозреть от Слова,
Увидеть бездну впереди,
Чтоб рвался ночью из груди
Псалом пятидесятый снова!

…стемнело. Злится в трубах вьюга,
В окрестье тонет лай собак.
Ложатся блики звезд на лак
Небесного пустого круга.
В лампадке масла треть осталась,
Сопит старик, уткнувши нос
В подушку, мокрую от слёз,
Во сне чему-то улыбаясь.


 Courchevel delenda est
(антикризисный вальс)

Россия сегодня, ребята, не та –
Гламур на обложке, внутри нищета,
Одним макароны, другим – Куршевель,
Куршевель должен быть разрушен!
В заплатках рубаха, в кармане дыра,
Скромней становиться давно нам пора,
Живем же в кредит, но летим в Куршевель,
Куршевель должен быть разрушен!

А в Нижнем Тагиле закрыли завод,
В Перми ждут зарплату почти уже год,
Людей сократили в Твери и в Москве,
Куршевель должен быть разрушен!
В семье Иванова – кредитов не счесть,
Детишкам Андреева нечего есть,
А кто-то отправил детей в Куршевель,
Куршевель должен быть разрушен!

(хор)
Душа нам дана, чтобы строить в ней храм,
А мы строим сауну и ресторан,
Упрямо возводим в душе Куршевель,
Куршевель должен быть разрушен!!!


              Воины неба

Встанем выше, чем лень и похоть,
Выше, чем гордость и блудная спесь,
Сквозь мегаполиса адский грохот
Сможем услышать ангелов песнь.
А если страх холодный, цепкий
В душу стучится в полночный час,
Святый Боже, Святый Крепкий,
Святый Безсмертный, помилуй нас.

Воины неба в обороне,
Масло в лампадах, как порох в стволе,
К миру спиной, лицом к иконе,
Кого нам бояться на этой земле?
Время дни молотит в щепки,
Но мы для мира ничто сейчас,
Святый Боже, Святый Крепкий,
Святый Безсмертный, помилуй нас.

Души людские – поле битвы,
Жизнь на земле – нескончаемый бой.
Льются слова общей молитвы,
Раны грехов омывая собой.
Рвутся решетки, цепи и сетки,
Полночь не скроет блеск наших глаз,
Святый Боже, Святый Крепкий,
Святый Безсмертный, помилуй нас.


  Кто-то молится обо мне

Однокурсники смылись на пати,
Там купаются в красном вине,
Я простывший лежу на кровати –
Кто-то молится обо мне.

Ее муж на неделю оставил,
И мы встретились бы при луне,
К счастью ногу сломал я в суставе –
Кто-то молится обо мне.

Опоздал! Без меня в самолете
Улетели сто тридцать теней;
Аэробус взорвался в полете –
Кто-то молится обо мне.

Мчатся дни по неведомой трассе,
И становится мне всё ясней –
Кто-то хочет, чтоб я все же спасся,
Кто-то молится обо мне.


                Виталий

Вдоль домов, что от жары устали,
Сжав в кулак мешочек с серебром,
К проституткам шёл монах Виталий,
Зная, что подумают о нём.

Он работал, словно раб бездомный,
Чтобы, затянув сильней ремень,
Поздним вечером опять нести в притоны
Всё, что заработал он за день.
Запирался на всю ночь с блудницей,
Падал на колени он без сил,
За пропащих начинал молиться,
За погибшее он Господа просил,
И крошилось на осколки время,
Пред молитвой верного что устоит?
И душа блудницы словно семя
Прорастала сквозь грехов гранит.
Грязная, увязшая в разврате,
В летаргии огненных ночей,
Плакала на вытертой кровати,
И грехи её стояли перед ней.

Скольких он отвёл от адской бездны!
Женщины бросали ремесло,
Что несло им скорби и болезни,
Но толпа над ним смеялась зло.
Как жестока же молва людская!
Все плевались в сторону его,
А Виталий, ничего не объясняя,
Говорил: «Не осуждайте никого…»

И однажды ночью у притона
С юношей столкнулся он в дверях,
По щеке ударил тот святого,
Закричал: «Позор тебе, монах!»
Но пощечинам смиряются святые
И Виталий улыбнулся не в злобе:
«Знай, проснется вся Александрия
Когда твой удар вернут тебе».

Мчались дни, пришло монаху время
Раствориться в вечности, как дым,
Умер он перед иконой на коленях,
Взял его Господь - своих к своим.
В тот же миг явился страшный демон
Перед отроком, что скорым был на суд.
«Вот тебе удар, держи, - взревел он -
От монаха, что Виталием зовут».
От удара юноша свалился,
Начал биться об пол и кричать,
Так, что город среди ночи пробудился,
Он вскочил и бросился бежать. 
Он бежал по улицам и плакал,
Щеку жёг огнём бесовский знак,
Он бежал к светильнику из мрака
И шептал: «Какой я был дурак!»
Вот и келья старца, дверь закрыта,
Дёрнул он сильней - сорвалась дверь,
Чтоб открыть то, что до срока было скрыто,
Чтоб узнали о монахе всё теперь.
Юноша, что в судорогах бился,
За руку холодную схватил
И мгновенно от болезни исцелился,
И Виталий юношу простил,

И ушел, как в ночь уходит время,
Как плывут в осенний сумрак стаи птиц,
Не успев сорвать всех объявлений
С телефонами сегодняшних блудниц,
Опоздав на вечеринки в клубах,
На обочины дорог, где в свете фар
Красят девы ярко-красным губы,
Предлагая дальнобойщикам товар.
Что же ты сейчас не в Амстердаме!
Ждут тебя и Гамбург и Москва.
Погаси молитвой страсти пламя,
Чтоб расслышать нам твои слова:
«Господи, спаси Твоих пропащих,
Всех пропавших без вести в грехах,
Дай молитв им крепких, настоящих,
Дай им покаяние и страх».

Молится за мир святой Виталий,
Мир лежит блудницей близ него.
«Бог спасет, отнимет все печали,
Лишь... не осуждайте никого».


    Тонкие нити апреля

Слышишь, дрожат, словно струны,
Тонкие нити дождей?
Бродит апрель вечно юный
Среди машин и людей,

Прячется в тьму подворотен,
Входит украдкою в сны,
На миллионах полотен
Пишет пейзажи весны.

Спорить с апрелем – что толку,
В сумерках розы несу.
Тучи – свинцовые волки
Бродят в небесном лесу,

Бродят, пророчат нам встречу –
Будет любимая ждать,
В маленькой кухне под вечер
Встретимся с нею опять.

Пусть неприглядно пространство,
Сфера небес пусть темна,
Счастье мое – постоянство:
Тополь, два желтых окна,

Счастье – бежать к ней по лужам,
Воздух холодный глотать,
Знать, что любимой я нужен,
И остального не знать,

Вместе гулять и молиться,
Вместе смеяться, любить,
У лебедей научиться
Верность друг другу хранить.

Кто бы подумал, что счастье -
Просто по лужам бежать,
Там, где в апрельском ненастье
Тонкие нити дрожат.
               

                Пятница

Вдруг стало всё просто, куда уж ясней -
Готов уже крест и подобраны гвозди…
А нам что с того, нас заботит сильней,
К кому мы на Пасху отправимся в гости.

Два бруса концами уходят в простор,
Навек примирив человека и небо,
А нам всё равно, мы не видим в упор, 
Из крови вина и из мускулов хлеба. 

Да вздрогните вы - Бог прибит на кресте!!!
Что вы всё о ценах и грязных подъездах?
Вселенная в ужасе, мы в суете -
Кулич пригорел, сериал интересный…               

В толпе супермаркета, в давке метро
Не чувствуем Бога, сердца наши дремлют.
Вонзил уже сотник копье под ребро,
И кровь Иисуса стекает на землю.

Коллеги в кафе, а я что, хуже всех?!
Ведь пятница, вечер, ну как не напиться?
Здесь крутят попсу, здесь веселье и смех,
Никто не скорбит и никто не постится.

Господь призывает: «Воскресни со Мной!»
Но в шуме кафе не расслышать Христа.
Кончается день - на такси и домой…
Стемнело уже. Его сняли с креста.


             Отпуск в ноябре

Так вот чего нам не хватало летом -
Коротких дней, несущихся к зиме,
И в тучах снеговых промоин света,
И долгих разговоров в полутьме.

Где на двоих – одна свеча и время,
Не стиснутое стрелками часов.
Июль застыл в малиновом варенье
Веселым звоном птичьих голосов.

Там впереди – мороз, декабрь, вьюга,
А здесь – мы двое в позднем ноябре,
У темного окна обняв друг друга,
Чего-то ищем в звездном серебре.

И вспоминаем вдруг, что за полгода
Не исповедались ни разу – всё дела…
Как вовремя, осенняя свобода,
Наш повседневный плен ты взорвала!


       Современный язычник

Ты живешь, как тысячи людей,
Веришь в гороскоп, в судьбу и слухам.
Дух безверья, мастер злых идей
Открывает разум твой злым духам.
Чудище по имени Комфорт
Пожирает жертвоприношенья:
Твои деньги, время, все, чем горд,
Сыновей, убитых до рожденья.

Крест Голгофы вновь уходит в небо,
И Висящий на кресте раскинул руки,
Отдавая Тело вместо хлеба,
Обнимая мир в предсмертной муке.

Жизнь твоя ничтожна, словно пар,
Раб земли, не знающий свободы.
Все, что ты имеешь – это дар
Ждущего тебя все эти годы.
Он стучится, стоя у дверей,
Кто Ему откроет, тот спасется,
Сбросит маски бесов и зверей,
И для жизни в Вечности проснется.


                Матушка

Вспомни, вспомни это все сейчас,
Что годами в глубине души хранила.
В сентябре пошла бы в первый класс
Дочь твоя. Но ты ее убила…

Кайся, кайся, милая и плачь,
Твоя дочка тоже так кричала
В чреве мамы, а жестокий врач
Ручки ей кюреткой отрывала.

Снится, снится тот же сон опять -
Девочка с ржаными волосами,
Утром снова смотрит на тебя
Богородица печальными глазами.

Падай, падай на колени перед Ней,
Она Мать сама, Она утешить сможет,
И среди детдомовских детей
Твою дочь Она найти поможет.


       Из Вавилона в небо

Против теченья всегда тяжело -
Что-то придется терять.
Сколько друзей, усмехнувшись, ушло,
И не всегда с тобой мать.
Но ты рванул на голос небес,
Правилам наперекор,
Словно воскрес ты с Тем, Кто воскрес,
Вырвался с Ним на простор.
Пост и молитва – два белых крыла,
И, словно воздух, любовь.
Та, что горит и сжигает дотла
Тысячи наших грехов.

Как долго ждал тебя добрый Отец,
Но ты не помнил о Нем,
Пил раскаленный греховный свинец
В мире пустом и больном.
Тонет в грехах Вавилон и смердит,
Но здесь тебе выпало жить,
Чтобы помочь тем, кто сбился с пути,
Чтоб научиться любить.
Миру не будешь своим ты теперь,
Что ему с нищего взять?
Трудно стучаться в небесную дверь,
Но не стучаться нельзя.

Вавилон.
Здесь святых забивают камнями,
Здесь себя убиваем мы сами,
Каждый день распиная Христа…


             У бабы Вали

И в Париже, и в Египте мы бывали,
Но душевнее всего - у бабы Вали,
В деревянном доме в три окошка,
Где на теплой печке дремлет кошка,

Где над крышей Млечный путь нарисовали,
И стучится клен в окошко бабы Вали,
Понимаешь вдруг, что жить легко и сладко,
Когда теплится в углу избы лампадка.

В Ла-Рошель нам свежих устриц подавали,
Но вкусней всего картошка бабы Вали,
Потому, что сварена с любовью
И молитвой чистой, верной, вдовьей.

На бразильском буйном карнавале,
Нет той радости, что есть у бабы Вали,
Где душа летает словно птица,
Где легко и радостно молиться.


          Женщина закурит…
Рече безумен в сердце
своем: несть Бог.
Пс.13
Женщина закурит, спросит нервно:
«Что вы дурите всех чудесами?
Что дает реально эта вера?
От чего ваш Бог людей спасает?»

А над нею будет ангел плакать,
Будет о душе её молиться,
Чтобы заблудившейся во мраке
Дал Господь возможность возвратиться.
 
«Книги, по которым вы живете»,
Она скажет – «написали люди.
Люди, как и мы из грешной плоти.
Кто им верит, кто читать их будет?»

Вся в дыму от тонкой сигареты,
Бедная и не заметит сгоряча,
Кто эти вопросы без ответов
Ей нашепчет из-за левого плеча.

Она скажет: «Мертво христианство,
Правды нет и не было на свете!»
Но Создавший время и пространство
Тот же, что и в древнем Назарете.

Она скажет: «Люди изменились…»,
Но не сможет привести примера,
Что сегодня в людях появилось,
Чего не было до нашей эры.

Озлобленье и слова пустые
На земле как были, так и будут.
Как и встарь уйдут в леса святые,
Как и прежде вновь предаст Иуда.

Не вмени ей в грех все это, Отче,
Что творит, она сама не знает.
Через много лет безлунной ночью
Ее слезы покаянья оправдают.


        Взяли мальчишку!

Мартовский вечер – серый платок,
Первая встреча. Здравствуй, сынок.

Верь нам, не бросим, не предадим.
Месяцев восемь он был один,

Ждал свою маму, плакал и ждал,
Дни-телеграммы шли в никуда.

Сколько сомнений, сколько тревог,
Дней и сплетений мокрых дорог.

Чует машина - едем домой!
Ты держишь сына, шепчешь: «Родной!»

Радость вплывает солнышком в дом,
Пусть он не знает слова «детдом».

Взяли мальчишку! Как же не взять
Сёстрам братишку, нам благодать.


          Зона спасения

Время ночное натянуто в нить,
Рвутся минуты и нервы.
Бьют на допросах. А, если не бить,
Как отфильтруешь неверных?

Срок приближается, короток век -
Лезвие – ночь, а день – плаха.
В камере тесной готовит побег
Узник тревоги и страха.

Все мы пожизненно здесь на земле,
Где иногда так несладко,
Но в этом холоде, в карцерной мгле
Веры сияет лампадка.

Время, баландой зачем кормишь нас?
Рыбы подай нам и меда!
Ждущим амнистии мир не указ,
Верным и в зоне - свобода.


                Кризис жанра

Исписался. Не мучайся зря, так порою бывает,
Не туда повернул и потоком в тупик занесло.
Чуть помедли, смирись, не гонись за ушедшим трамваем,
В этой осени много еще и мелодий и слов.

Изнемог. Так хотелось без помощи выиграть битвы,
Те, в которых погибли прапрадеды наших отцов,
Но мы врем и лукавим. И если б не чьи-то молитвы,
Не носила б земля окаянных и гордых лжецов.

Изорвался. Бежал напролом через тёрн и шиповник,
Затяни свою память жгутом – кровоточат грехи.
Бывший блудник и пьяница, чей-то давнишний любовник
Собирает в ручьях своих слез самородки-стихи.


      Не снимайте траур

Не снимайте траур ни на день,
Ироду такое и не снилось:
Нерожденных тысячи детей
Отправляем каждый день в могилу.

Не снимайте траур по стране,
Через век ее уже не будет.
В незаметной дьявольской войне
Своих деток убивают люди.

Не снимайте траур, черный цвет
Нам к лицу, все знающим и гордым.
Долго ль будет нас Господь терпеть,
Убивающих детей ради комфорта?!


              Просительная

Стараться, искать, беспокоиться,
Да верить, что все устроится ходатайством Богородицы
Дай, Господи, людям Твоим!

В смирении прожить, да в радости,
Молитвы читать до сладости и блуда не знать до старости
Дай, Господи, людям Твоим!

Понять, что мы вместе, но разные,
Забыть разговоры праздные, увидеть, что жизнь - прекрасная
Дай, Господи, людям Твоим!


          Ноябрь России

Дверь на ключ и души на засов,
В этот край ушел когда-то Каин,
Где подростки, словно стаи псов
На просторах городских окраин,

Где застрял, сломался календарь
В непогожем вечере осеннем.
Русские больные города
В бездне ноября ищут спасенья,

Но глухая, земляная злость
Проворачивает годы в мясорубке:
Дети спились, счастье не сбылось,
Кровоточат души, как обрубки.

Лень и злоба - две родных сестры
Вяжут скотчем русские пространства,
Лень диктует правила игры,
Злость рождает в сердце окаянство,

Юность без башки и тормозов,
Старость без смирения и веры,
Стойте! Нет, толпа идет на зов
Вечно привлекательной химеры.

Злые лица - русские идут
В новый мир, от героина сонный,
Где дрожит в горячечном бреду
Воздух, SMSками пронзенный.

Боже, хинной пыли нам насыпь,
В наше тесто брось свою закваску!
Чтобы нам понять, как нужно жить,
Сумерки раскрасить яркой краской,

Миллиард секунд потратив зря,
Вдруг сказать: «Как мог я жить так, Боже!?
Дай мне в этой бездне ноября
Разглядеть весну в глазах прохожих».


               Час жизни

Не для нас этот мир, не для нас -
Мы так скупо, бездарно живем.
Зимы, вёсны промчатся за час,
Будут звать нас «отжившим старьем».

Век намотан на стрелки часов,
Все разменяно, скрыт небосвод…
Обвинит одряхлевших отцов
В легкомыслии новый народ.

Как наивно ныряем мы в муть,
В грязный ком бытовых передряг!
В дальних странах искал я свой путь,
Все пропил, прогулял, как дурак.

Мне б вернуться успеть в милый дом
И, рыдая, Отцу прокричать:
«Разреши мне Твоим стать рабом,
Недостоин быть сыном опять!»

Спотыкаясь, бежим, сети рвем,
Нам бы только успеть, чтобы нас
Не назвали «отжившим старьем»,
Промотавшим подаренный час.
 

              Мозаика

Время пестрой цыганской толпой
По дорогам Вселенной идет,
Все мелькает, кружится юлой –
Короли и шуты, чёт-нечёт.

Разноцветная смальта эпох,
Мешанина событий и стран,
Что мозаикой складывал Бог,
Обнимая людской океан.

Свой шедевр творит и поныне
Вседержитель и Мастер мозаик.
И ложатся осколки цветные,
Где-то весело, где со слезами,

Самоцветами ярко блестят
Сквозь столетия и километры
И Венеции пышный наряд,
И Магриба горячие ветры,

Светлый терем, где так же в окне,
Ярославна стоит вся в слезах,
Берег Темзы, на крепком ремне
Режут руны Хенгист и Хорса.

А на небе – сияющий крест,
Константину броня и награда.
Замерзают солдаты СС
В беспощадных степях Сталинграда.

Хан Батый ставит на ночь шатры,
Пленный князь умирает от ран,
Полыхают вдали как костры
Города непокорных славян.

Ветер с Балтики, ветер свободы,
Осень в небе кружащейся синью,
Молодой Петербург, вестник моды
Пробуждает хмельную Россию.

Утро гасит оплывшую свечку,
Вновь поэт пишет старенькой няне
О заботах, зиме, Черной речке,
Что ему нагадали цыгане.

Дранг нах Остен, солярная гарь,
В снежном ветре расправлены крылья,
Время мчится сквозь свой календарь,
Пилит ржавые цепи Бастилии,

Рубит лес на голландских верфях,
Оседает чаинкою в чашке,
Что несет нежно гейша в руках,
Пьет портвейн в кухне пятиэтажки.

Истуканов из Киева – прочь!
Князь над Русью простер крест Христов,
Старой Англии выросла дочь
На плечах темнокожих рабов.

Мавританский акцент все сильней,
Приручает Европу ислам.
Ловит рыбу апостол Андрей,
Петр ходит босой по волнам.

В кабаках пропивают добро,
Не боясь ни чертей, ни стрельцов,
Как разгульно звенит серебро
В кошельках у ростовских купцов!

На восток, вдаль к святыням седым
Крестоносцев поманит дорога,
На Лютецию, Гамбург и Рим
Льется солнце с полотен Ван Гога.

Иноземцы в торговом ряду,
И блаженный босой и с подковой,
Спят бояре, сквозь окон слюду
Льется тусклое утро Московии.

Рёв толпы, бык покажет свой нрав,
И тореро, что ищет – найдет,
В край безмолвия и горьких трав
Моисей свой уводит народ.

Над Днепром, над плацдармами снег
Глушит белым ковром песни пуль,
На сверкающем диком коне
Сквозь столетья летит Беовульф.

Жестью бьется фонарь на ветру –
Дирижер петербуржских метелей.
Снова грязный трактир, поутру
Снова холод промокших шинелей,

Забайкальских просторов тоска,
Санный путь, дружный смех декабристов,
Синий вечер, паек, ГубЧеКа,
Тусклый свет и озябшая пристань.

Двое в штатском, в зубах папиросы,
Воронок тормознет у подъезда,
Бьют наотмашь. Этапы, допросы
Колесом закрутились железным.

Ночь метет, вьюга лижет следы,
И не вспомнишь, что помнить бы надо,
Но горят золотые щиты
На прогнивших воротах Царь-Града,

Но пылает пожаром Москва,
Черным веером брошены карты,
Как с похмелья болит голова
У прозревшего вдруг Бонапарта.

Днепрогэс, Уралмаш, целина,
И грохочут вагоны, но…тише,
Юный Моцарт заснул у окна
В тишине зацветающей вишни.

Клавесин чуть дрожит сквозь орган.
На просторах гравюр и картин,
У причалов уделов и стран
Ветер рвет паруса бригантин.

Разнозвучная пестрая речь,
Дым интриг, слава битв и позор,
Инквизиции огненный меч,
Ренессанса полетный простор-

Все сливается в звездном кружении.
От начала времен до конца
Каждый вздох, каждый взгляд и движение –
Всё лежит на ладони Отца,

Всё от Бога: пространство, покой,
Звезды, время, закаты, тревоги…
Ночь уставшей цыганской толпой
Спит в повозке у пыльной дороги.


                Вопросы

Великий пост. Молчат колокола,
Озябшие от сумерек весенних.
Душа спешит очиститься от зла,
Еще надеясь на свое спасенье.

Откуда мы, идем мы все куда?
Словами Покаянного канона
Вплывает в сердце благодать поста,
И улыбаются святые на иконах.

Великий пост. Так хочется теперь
Понять в чем смысл дороги нашей пыльной -
Неужто просто ждать, когда тебе
Мобильный номер сменят на могильный?


      Игумен земли русской

В дальнем ските, за кромкой озёр,
Там, где в сосны вплывает прохлада,
За весь мир, за полночный простор
Инок просит при свете лампады.

Он сейчас, как столетья назад -
На коленях в бревенчатом храме.
Святой Сергий, открой нам глаза,
Научи нас сражаться с врагами.

Как и раньше с нас требуют дань,
Но уже не ордынские ханы -
Наша лень, наша злость, суета
Тащат к пропасти нас на арканах.

В городах наших снова чума -
Пиво с водкой, да марихуана,
Святой Сергий, над Русью - туман,
Как в то утро перед лютой бранью.

А конца этой битве всё нет,
Мы изранены, руки ослабли…
Отче Сергий, где твой Пересвет?!
Помоги нам, дай в помощь Ослябю!


 Электричка февраля

И смеяться нет причин,
И не вяжется беседа,
За окном простор равнин
Поглощает удаль ветра.
Электричка, как змея,
В бездне гаражей, котельных.
Так стоять бы, да стоять
И дымить в простор метельный,
Слушать ветра откровенья
И колес замерзших стук.
Зимний вечер. Возвращенье
Из негаданных разлук,
Из февральского ненастья,
Из глухих краев, куда
Я на день ушел за счастьем,
Ну а вышло - на года.
И Господь хранил глупца
В городах, портах, вокзалах,
В разговорах без конца
И в знакомствах без начала.
Столько лет Он ждал, когда
Я сорву с себя все маски!
Сквозь чужие города
Я вернусь в закат февральский.
За метелью где-то там,
Ясный месяц, синий вечер,
По замерзшим проводам
Я вчера шепнул: «До встречи...»
И ты ждешь и греешь чай –
От простуды и разлук…
Все ж неплохо помолчать
Под колесный перестук.


              Хранитель

Сколько раз я тебя предавал,
Как в запои, ныряя в грехи,
Смрадом мыслей своих отгонял,
Дни сжигая, как в детстве стихи.

Сколько раз я тебя обижал,
Да не как-нибудь там невзначай,
Издевался, толкал, унижал,
Ты молился, терпел и молчал.

Ты любил, несмотря ни на что,
Сильный, как девяностый псалом,
Шел ко мне сквозь грехов моих шторм,
Укрывал меня белым крылом.

Мои рваные раны лечил,
Отгонял бесов злых вороньё,
Ты молился, и Бог вразумил
Недостойное чадо Своё.

Ангел мой, будь со мной и прости!
Мой не спящий и верный дозор,
Помоги, мне так нужно дойти
В дивный край родников и озер.

Пусть искрится твой огненный меч!
Где-то там, за туманом и тьмой
Меня ждут…
Помоги же сберечь
Мою душу в дороге ночной.


                Exodus

Надо уходить, пока мы живы,
А не то люминесцентный свет
Выест нам глаза, а в наших жилах
Растворятся строки из газет.

Мы и так уже почти подонки,
Бледные рабы квартирных стен.
Сколько пыли в спальне на иконке!
Сколько скверны в нас миллирентген!

Голову в песок, и нет проблемы,
Прячемся от солнца, от восхода,
А Господь, прекрасно зная, где мы,
Ждёт от нас библейского Исхода.

Что в Египте этом мы забыли?
Где счастливыми нам век не стать,
Где мы крылья в нефти промочили
И не можем над землей летать…

Мы уйдем, зажав в ладонях ветер.
Пронесем через границу Зоны
Крест из континентов и столетий
И последнюю молекулу озона.

Мы прорвемся разношерстной ратью
В край исповедальной тишины,
Что звенит нездешней благодатью
И вплывает в наши суетные сны.

Мы сбежим вслед мартовскому ветру,
И Господь благословит капелью
Тех, кто сквозь ночные километры
Проползли. Тех, кто спастись успели…


               Суженая

Благодати полон мир сейчас -
В нем есть всё – твои слова и взгляды
И сентябрьская облачность заката,
Там, где солнце гаснет, как свеча,

В нем случайное касанье рук,
Узких улиц гулкие пространства,
Где заря уходит в постоянство
Ржавых крыш, и ветра, и разлук.

Теплых пальцев добровольный плен,
Двое в зеркале витрины мокрой,
Дождь рисует кобальтом и охрой
На мольбертах монолитных стен.

Мне ли недостойному дано
Быть с тобой в осенний этот вечер,
И накинуть свой пиджак тебе на плечи,
И идти куда неважно, всё равно…

Лишь бы вместе. Пусть плывут года
Мимо, как разлившиеся реки.
Как Февронии с Петром в текущем веке,
Дай нам, Боже, вместе быть всегда.


                Бей!

Бей, медный колокол, бей,
Громче, навылет, навзрыд!
Голос тревоги твоей
Пусть слышат все, кто не спит.

Звон твой пусть полночь пробьет,
Пусть проберет до костей
Русь, что по-черному пьет
И убивает детей.

Слышишь, Воронеж и Пермь,
Звон, что пространство взорвал?
Вздрогни, Самара и Тверь,
Встань тихий Дон и Урал!

Плачь, Кострома и Кубань –
Живы, но только едва,
Псков, поднимайся на брань,
Кайся в гордыне, Москва!

Бей, благовестник, до слез,
До покаянных молитв.
Небо здесь соком берез
Плачет о людях земли.

Бей, разгоняй вороньё,
Звоны пусть в сумрак плывут,
Где пофигизм и враньё,
Где матерщина и блуд.

Бей прямо в душу, и пусть
Твой не устанет звонарь
Верить – поднимется Русь,
Духом сильна, как и встарь!


            Круги

Море свинцовым крылом
Бьётся о лезвия скал,
Тысячи лет об одном
Ветер бормочет пескам.

Всё постоянно вокруг,
Нет обновленья Земли,
Вновь замыкается круг
Солнцем и морем вдали.

Нет ни поводьев, ни пут
В бездне пространств и времён,
В следующем круге придут
Новый Колумб и Зенон.

Дремлет циклический мир,
Замкнутый сам на себя,
Прячется в стенах квартир,
Время на капли дробя.

И миллионы людей
Вязнут в себе, как в песке,
В сводках дневных новостей
Ищут замену тоске.
       
Время потоком несёт
Жизнь, что скучна и пуста,
Как же бессмысленно всё,
Если не веришь в Христа!


                Успение

Как быстро в августе меняются недели!
Илья пророк, Преображенья горний свет,
Промчались дни, как птицы пролетели,
Прессуясь в толщу месяцев и лет.

И вот – Успенье Богородицы Пречистой,
Печаль апостолов и пенье высших сил,
Свет благодати – яркий и лучистый
И неподвластный тьме земных могил.

Высокой нотой жизнь уходит в бесконечность,
Взмывает ввысь, смотри же, Иерусалим!
Не в смерть, а наконец-то к Сыну, в вечность,
Чтобы за всех молиться перед Ним.

Толпа людей – печальных, злобных, напряженных,
«Несут, несут!» - раздалось. И в бессилье ад
Застыл, словно Афоний пораженный,
Не смея тронуть Гефсиманский сад.

И тленная земля не удержала тело,
Той, Что смиреньем победила этот тлен
И ужаснулась смерть и не сумела
Забрать Ее в свой сумеречный плен.

Исходит лето, в окна тянется прохлада,
Горят над миром, как лампадные огни
Слова надежды, радости, услады:
«Теперь Я буду с вами во все дни…»


             Седьмой сын

Звёзды летают над шиферной крышей.
Август. Час ночи. В окне горит свет.
Молится мама о сыне чуть слышно -
В армии он, долго весточки нет.

Ей пятьдесят. На усталые плечи
Столько забот и печалей легло!
Муж был живой - пьяным был каждый вечер,
Да и с работой ей всё не везло.

Сын - её радость, сейчас на Кавказе,
Служит в десанте почти уже год,
«Год - не царапины, лишь бы не сглазить!»-
Мама ночами вздыхает и ждёт.

А в новостях сплошь горячие точки
Жгут нас окурками наших грехов.
Рвётся страна на клочки, на кусочки,
Платит за мерзость своих городов.

Ей невдомёк, ей бы сына дождаться,
Только бы он не ушел в те края,
Где его братья, где старшие братцы
В звездной долине живут у ручья.

Их было шесть, но они не родились -
Вырваны с мясом кюреткой врача,
Все эти годы за маму молились,
Маму, безумного их палача,

Маму, что больно их так предавала.
И каждый год уходили они
В небо, что их, словно мать, обнимало -
Маленьких жертв бесконечной резни.

Мама Россия, не соком брусничным -
Кровью младенцев испачкалась ты,
Не в жемчугах, а в халате больничном
Над черной бездной стоишь у черты.

Звезды трассируют над перевалом,
Август. Час ночи. Внезапный обстрел.
Утром в живых их останется мало,
Тех, кто проснуться средь ночи успел.

Сволочь-война смотрит злыми глазами,
Даже на тех, кто погиб без вины,
Из-под Орла, из Москвы, из Рязани
В горных ущельях лежат пацаны.

Их убивали не снайперы в спину,
Их разорвал не дорожный фугас -
Наших грехов, нашей злости лавина
Смертью накрыла Москву и Кавказ.

В цинковых ящиках едут мальчишки
Мамам записки отдав медсестре.
Их, словно вырванных с мясом детишек,
Тащат в испачканном кровью ведре.

Маме расскажут про подвиг солдата,
Сын её не опозорил десант,
Спас он друзей, закрыв грудью гранату,
Вслед своим братьям ушел в небеса.

Звезды летают, и нет им приюта.
Август. Час ночи. И льются из глаз
Как материнские слёзы минуты,
Боже…,
Помилуй её и всех нас!


               Город над миром

Из дряхлой зимы вдруг пробилась весна
Сквозь мутную толщу спрессованных дней,
Сквозь сумрачный пласт равнодушья и сна,
И мы, как вином разговляемся ей
И вдруг оживаем; нам чудно и страшно,
Мы словно и не были здесь никогда -
Над старою крышей, над стужей вчерашней,
Протаяв сквозь лёд, зеленеет звезда.
И пОля и неба распахнуты двери,
И нам с высоты улыбается Вечность,
Мы, как молодые и сильные звери,
До хруста в костях распрямившие плечи.
Поднявшие головы, чтоб видеть город,
Летящий над миром, в пасхальном убранстве.
Земля, просыпаясь, дрожит от напора
Живительных сил, раскачавших пространство.
Заоблачный город нас грешных, земных
Купает в потоках небесных энергий.
Мы пьем из ладоней волшебные сны -
Тягучий настой горьковатый и крепкий.
И зимних депрессий крошится слюда -
Взрывается лёд на разбуженных реках,
Всё вмиг - облака, тёплый ветер, вода,
Весна - как мгновенье, зима - как полвека.
Весна в синем платье с охапкой цветов
Простой акварелью раскрасила крыши,
Кирпичные стены и тощих котов,
Прохожих, что смысл всегда в жизни ищут,
Но глаз оторвать от асфальта не могут.
А небо мечтает всем людям открыться,
Чтоб каждый увидел к спасенью дорогу
И город, летящий над миром, как птица.


                Лебеда

Жил мужик – ни то, ни сё,
Да бесило его всё.
Начитался он газет,
Говорит: «Порядка нет,

Говорит: «В стране бардак!»
Сам устроил кавардак:
Вся квартира кверху дном,
Это свалка, а не дом!

Сеем рожь, да вот беда –
 прорастает лебеда!»

«Нами правит криминал!» -
Он в истерике орал,
Но частенько сам, злодей
Бил супругу и детей.

«Нет духовности» - твердил,
Сам же в церковь не ходил.
Плачет: «Спился наш народ»,
Ну а сам запоем пьет.

Сеем рожь, да вот беда –
прорастает лебеда!»

Злится, что дымит завод,
Сам же курит круглый год.
Возмущается мужик,
На работе слышен крик:

«Вы зарплату у меня
Задержали на три дня!»
Сам соседу уже год
Сто рублей не отдает.

Сеем рожь, да вот беда –
прорастает лебеда!»

Жил мужик – ни то, ни сё,
Возмущало его всё,
А получше посмотри:
Что снаружи – то внутри,

То, что бесит нас в других,
То сидит и в нас самих.
Посторонних не суди,
Своих бесов победи!


               Две зимы

Помню я трамвай и зимний вечер,
В мягком свете фонарей дома.
Показалась пустяком тогда мне встреча.
«…провожать не надо, я сама…»

И ушла. А синие метели,
Слуги января, стёрли следы.
Я забыл твой адрес. Дни, недели
Понеслись, но мне всё снилась ты.

Год прошел. Опять в январских вьюгах
Я ищу, да и тебе одной
Грустно ждать, когда однажды с юга
Птицы пролетят над головой.

В зимних сумерках горит в углу лампада,
Я молюсь, чтоб мне тебя найти.
В этом мире нам всего-то надо
Повстречать любовь свою в пути.

Я ищу тебя в трамвайных желтых окнах,
Жёлтый цвет - к разлуке, говорят…
И тебе сейчас темно и одиноко
В снежных переулках января.

Две зимы, две девочки-сестрицы,
Загадай в одну,  и сбудется к другой.
Я найду тебя, и, возвращаясь, птицы
Пролетят у нас над головой.


              Оттепель

Вдруг теплынь, и бывшие Зэка
Рукавицами не закрывают лиц.
Обалдевшая держава из силка
Отпустила не летавших птиц.

Море скорби здесь впитал песок,
Где по норме выдавали много лет
Пайку хлеба, ленточки дорог,
Да кривые строки из газет.

С Бутово, Лубянки, с Соловков
Прямо в рай проложены шоссе,
Стёртые от тысяч башмаков,
Что в крови промокли, как в росе.

Словно Лот шли, не смотря назад,
Где остались дети и слова,
Где зиял, словно ворота в ад,
Вавилонской башни котлован

Стены поднимались на костях,
И бетон мешался на крови.
Сколько земляков на небесах
Молятся, чтоб впредь нам жить в любви!

Тает лёд и на Камчатке и в Кремле,
Тёплый ветер в форточку летит,
Папиросы, кружка чая на столе,
Фотокарточка отца в углу висит.

В небе птицы, в мыслях кутерьма,
Ветер воли сладок, только лишь
Почему после зимы опять зима
Над бараками, над морем серых крыш?


                Ева

Она помнит Эдем, помнит руки Творца,
И как вздрогнула плоть, начиная вдруг жить,
Согреваясь как солнцем дыханьем Отца.
Помнит грех свой, который и рада б забыть.
Из окна её комнаты вид на Париж,
А за дверью её – антарктический лёд.
В её сад опускаются сумерки с крыш,
Мавритании солнце ей волосы жжёт.

И ей дарят моря, если хочется пить,
Ей включают зарю, коль читать ей темно.
Для неё ты готов эту полночь купить
Вместе с тёплыми крышами, морем, луной.
Она вслед декабристам уедет в Сибирь,
Она раненых тащит на Курской дуге,
Она слушает рок и читает Псалтырь,
И опять горько плачет о давнем грехе.

Дон Кихот с Дон Жуаном о ней говорил,
Её видел Ньютон в своём яблочном сне,
Да и ты до неё никого не любил,
И не будешь любить, коль расстанешься с ней.
Она та, кого ты в переулках искал,
Она та, кто родит для тебя сыновей,
Та старушка, которой ты мелочь подал,
Та девчонка с косичкой из школы твоей.

В её честь зажигают седую луну,
И коты по весне ей орут, что есть сил.
Она знает, что любишь её ты одну,
Ведь ты свой первый стих ей одной посвятил.
Она в каплях дождя, в отраженьях витрин,
Она там, где морозы сменяет весна,
Она в сотнях Татьян, и Елен, и Ирин -
Где есть хоть одна женщина, там и она.


               Судили врача…

Судили врача, гинеколога в прошлом,
И был он ужасным, и был он хорошим,
А место глухое, и он здесь впервые,
Болота, овраги, да сосны кривые,
Какие-то цепи и чаши весов,
Налево чудовища с лицами псов
Кричат ему, что он неправильно делал,
Направо - высокие юноши в белом,
И те и другие все помнят и знают,
Одни убивают, другие спасают,
И если б отсюда кто мог убежать!
Качаются чаши, собаки визжат:
«Он сотни младенцев в утробе сгубил!»
А юноши спорят: «Незлобным он был,
Он жизни младенцам на родах спасал».
«Он малых детей на кусочки кромсал!»-
Чудовища-псы заливаются лаем.
Что стало с врачом тем, увы, я не знаю,
Мы сами однажды к весам попадем.
Не знаю, молчите…молитесь о нем…


                Поэт и Математика

Мы извлекали кубический корень беседы,
Я разбивал твои фразы - ряды логарифм.
Ты - математик, я чем-то похож на поэта,
И не достичь нам слияния чисел и рифм.

Мне доказала она теорему разлуки,
Векторы мыслей, столкнувшись, ушли в никуда.
Кто был тот икс, что вчера целовал твои руки,
Я не узнаю уж точно теперь никогда.

Синус угла между нами растет и, наверное,
Модуль числа наших встреч будет временем стёрт.
Все аксиомы мои оказались неверными,
Все интегралы потеряны, кто их найдет?

Ты доказала мне всё методом «от противного»,
Я так и знал, что противным и глупым был я.
Свои обиды в квадраты, в кубы возводила ты,
Чтоб уходить без сомнений, шутя и смеясь.

Боже, скажи, как найти мне любовь в бесконечности,
Дай мне освоить её непростой алгоритм…
Мы извлекали кубический корень из вечности,
Я разбивал её фразы - ряды логарифм.


                Сыр

Тоску о небесном, печаль о земном
Смешать в неглубокой посуде,
Поставить туда, где тепло и темно,
И ждать, что из этого будет.

Добавить закваску – хороший сюжет,
Закрыть и укутать смиреньем.
Вот так, постепенно, в глубинах, в душе
Рождаются стихотворенья.

Они, словно зреющий в погребе сыр,
Крестьянский, душистый и добрый.
Но прежде, чем сыр этот выкатишь в мир,
Кусочек отрежь и попробуй,

Ведь если на срезе не будет слезы
Любви, умиленья, тревоги,
Бросай его свиньям (какой это сыр?),
И снова замешивай строки!


           Праздники России

                ***
…а многотонный колокол звенел.
И звук его густой, живой, тягучий
Плыл вдаль, туда, где лес терялся в тучах.
Дрожало олово сырых, осенних дней.

Покров над Камой. Нас бы, москвичей
Сюда б почаще, вот она где сила,
Связующая то, что будет с тем, что было,
Играющая в пламени свечей.

Туман над Камой. Чувствуешь нутром
Глубинную энергию Отчизны,
Здесь родники, что Русь питают жизнью
И звон Покрова в воздухе сыром.

Привыкшие к стесненности в Москве,
Мы замираем, видя с косогора,
На север уходящие просторы
И маяки бревенчатых церквей.

Сбежать бы от столичных казино,
От офисных интриг и нервотрепок.
От суеты в метро, дорожных пробок
Отгородиться б ельника стеной,

Гулять вдвоем по мокрому песку,
Встречая зимы, провожая лета…
Да только уже куплены билеты,
Мы завтра возвращаемся в Москву.

                ***
Двенадцать ночи, но никто не спит,
И словно колокол огромный свод небесный,
Вокруг кричат: «Воистину воскресе!»
Ликует жизнь – росток пробил гранит.

Знамена в небо – сердце вслед знамен!
Здесь полночь пахнет молодой полынью,
Благословенье опускается теплынью
На меловые горы, спящий Дон.

И нет сомненья, смысл в жизни есть,
Речным туманом укрывается долина,
А мы ликуем, словно Магдалина,
Что ночью принесла благую весть.

Как это верно – «смертию смерть поправ…»,
Ведь только так могло придти спасенье,
Восходит солнце. Славит Воскресение
Простор, одетый в разноцветье трав.

Казачий край трезвонит и шумит -
Царь праздников и торжество Вселенной
И долгожданное спасение из плена,
Святая Пасха в каждый дом стучит.

Нам разговеться бы и можно по гостям -
Мы не были сто лет в родной станице,
Сбежавшие из суеты столицы
В донских лугов нерукотворный храм.

                ***
Семь дней мелькали ёлки за окном,
Летел состав по Транссибирской магистрали.
Весна – на склонах пятнышки проталин,
Амур сияет матовым стеклом.

Как удивительно слагаются порой
Случайные, казалось бы нам, вещи –
Нас Благовещеньем встречает Благовещенск,
И мы гуляем, опьяненные весной.

Амур – граница, за рекой Китай,
Не государство – человеческое море,
И, даст Господь, в его глубинах вскоре
Зажжется Православия звезда

Не зря же Благовещенском зовем
Мы этот город, веря и мечтая -
Великое Крещение Китая,
Когда-нибудь потом начнется в нем.

И просветится многочисленный народ,
Трудолюбивый и смиренный, словно дети,
И, наконец, святитель Иннокентий
Со славой в Поднебесную войдет!

Пора домой, в Москву, и время есть
Еще до поезда, и мы, хоть и продрогли,
На берегу Амура пишем иероглиф,
Обозначающий «Благая весть»…


         Марфа – бизнес-леди

Как не вовремя закончилась помада,
И звонят зачем-то бывшие мужья.
Утро – значит вновь бежать куда-то надо,
Бизнес-леди - уж какая тут семья…
Как извилиста судьбы твоей дорога,
Что ведет тебя то в небо, то на дно,
Марфа, Марфа, ты заботишься о многом,
А реально тебе нужно лишь одно.

В среду – на массаж и обработать ногти,
В пятницу – английский и ремонт авто,
Не успевшие за ней кусают локти,
Не догнавшие, вы для нее – никто,
Жизнь раздарена заботам и тревогам,
Все обрыдло, словно кислое вино,
Марфа, Марфа, ты печалишься о многом,
А спасает тебя каждый раз одно.

Пишешь SMS сестре своей Марии,
«Еду в Лондон, лишь бы с визой повезло»,
Ищешь дочери сережки золотые,
А ей нужно просто мамино тепло.
Дни твои – взбесившиеся кони,
Укроти же их молитвой и постом,
Марфа, Марфа, снова нет тебе покоя,
А всего-то тебе нужно – быть с Христом.


           Своими словами

Отче, расплавь милосердьем Своим
Смертных грехов гранит,
Как тает воск, исчезает дым,
Так пусть исчезнут они.
И просвети меня светом небес -
Я заблудился во мгле,
Сбился с дороги – болота да лес,
Силы мои на нуле.
В душу вонзаются стрелы огня,
Жжет грехов кислота,
Я не справляюсь, помилуй меня,
Боже, прииди сюда!
Я недостоин об этом просить,
Но кто меня спасет ?!
Мне без Тебя и Пречистой не жить,
И я стучусь у ворот…
Боже, прости дерзновенную речь,
Сжалься, ведь мы – Твои,
Дай нам Твой щит и духовный твой меч,
Здесь каждый день бои…
Здесь можно выжить лишь тем, кто небес
Силу готов принять.
Дай мне служить одному лишь Тебе,
Боже, помилуй меня.


   Наташины сны

Измучил Наталью сон –
Чудовища лезут из стен,
На ножках паучьих слон
И черви длиною в постель.
А ближе к утру – опять
Монах за оконным стеклом,
Он что-то хочет сказать,
Но рёв сотрясает дом,
И ей лишь понятно, что
Он знает всех этих существ,
Что прячутся в складках штор,
Увидев в руках его крест.
Наташа кричит: «Прошу,
Отсюда их всех прогони!»
И слышит сквозь адский шум:
«Не бойся, и сгинут они…»
Но как не бояться тут,
Когда до рассвета кошмар,
И каждые десять минут
Бросает то в холод, то в жар.

Нашла в Интернете она
Сонников штук двадцать пять,
Но смысла этого сна,
Никак не может понять,
Ходила она к врачам,
Снотворное горстью пила,
Но вновь и вновь по ночам
Творились лихие дела.

Подружка, узнав о том,
«Не плачь,- говорит, - погоди,
Тебе освятить бы дом,
И в церковь, наверно, сходи.
А как началось, с чего?»
«Да где-то месяц назад,
Стал сниться монах, и он
Мне что-то хочет сказать,
Да только вот в том беда,
Что он за оконным стеклом,
Не может войти он сюда,
А чудища лезут в дом».
Наташа сжалась в комок:
«Какой-то замкнутый круг!»
«А может это урок?»
Спросила подруга, и вдруг
Вспомнилось – вечер, друзья,
Зашла о соблазнах речь,
О том, что сейчас нельзя
Себя от грехов уберечь,
Наталья и говорит:
«Монахам вот проще жить,
Уйдут в свой пустынный скит,
Там-то легко не грешить,
Там-то соблазнов нет,
А здесь искушенья кругом,
Мы все грешим, не секрет
Не в этом, так в чем-то другом».

Сказала и все. С тех пор
Прошло где-то месяцев шесть,
Этот хмельной разговор
Никто и не помнил уже,
И все б хорошо, но так
Устроен наш мир – в нем живет
Наш каждый поступок, шаг,
И время, увы, не сотрет
Из вечности все слова,
Что мы говорим сгоряча
Уйдет людская молва,
Мы сами забудем подчас,
Но все, что сделали мы
Старательно в книги внесут
Ангелы света и тьмы –
Ох, страшен для нас Божий суд…

Наталья, да, как и все,
Жила в ожидании весны,
С работы – домой, подъем в семь,
Но вот начались эти сны…
Мелькают зимние дни,
А ночи во власти зверей,
И с каждым разом они
Становятся злее и злей,
Как волки чувствуют кровь,
Так бесы чувствуют страх,
Она просыпается вновь
С царапинами на руках.
И плачет словно дитя:
«Ну как я могла так сказать!
Я ж говорила, шутя» -
Она повторяет опять.

«Все, завтра поеду в храм»,
Решила она, наконец,
Но в ванной потек вдруг кран,
Потом слег с инфарктом отец,
Самой ей нехорошо
Потом было несколько раз.
Так целый месяц прошел,
Наталья совсем извелась,
Пружина сжималась в ней,
И как-то уже весной,
В один из будничных дней
Она возвращалась домой
В маршрутке в самый час пик,
Не пробки – какой-то кошмар,
Наталья почти что спит,
И вдруг, словно в сердце удар –
Церквушка вдали, кресты,
Пешком до нее – полчаса,
«Эй, что придумала ты?»-
Ей внутренний голос сказал,
«Да лучше давай пойдем
В субботу в нормальный собор,
Давай не сейчас, потом…»
Кроваво горел светофор,
Секунды – будто века,
Какой-то невидимый скотч
Связал по ногам и рукам
Наталью. «Немедленно прочь!»-
Мелькнула молнией мысль,
Пока не погас красный свет
Из смертного плена – в жизнь,
Из ночи греховной – в рассвет
Открылась маршрутки дверь.
Взрывая сомнения лёд,
Как будто раненый зверь,
Наташа бежала вперед,
И слезы текли из глаз
У всех на виду, что с того?
В церквушке в вечерний час
Темно и почти никого,
Но ей только нужен Тот,
Кто создал однажды ее,
И так же однажды возьмет
Любимое чадо Свое,
Один Он может помочь.
Пусть в джинсах, да без платка
Наталья стояла, и прочь
Ее уносилась тоска.
Разжалась пружина. Вмиг
Все то, что копилось в душе
Прорвалось в беззвучный крик,
Но только не страха уже,
А в крик покаяния, в стон,
Взмутивший грехов старье.
Наталья молилась, и Он
Внимательно слушал ее.

Сколько минут – десять, пять
Прошло так, а может веков,
Она не могла понять,
Но стало легко-легко,
Уже у порога она
На миг оглянулась назад:
Тот самый старик из сна
С иконы смотрел ей в глаза,
Смиритель чудовищ злых
Смотрел так, как будто живой.
Старушку, что мыла полы,
Спросила она про него,
«Монахов наставник он,
Антоний Великий зовут».
Наташа из ста икон
Нашла не во сне, наяву
Защитника своего,
Отшельника древних времен,
Не раз на него одного
Демонов шёл легион -
Длинные черви, слоны
На тонких, паучьих ногах
Лезли к нему из стены,
Но не пугался монах,
Только молился сильней,
Ставя на стены кресты,
Полчища адских зверей
Падали перед святым.
И не однажды к нему
В келью входила она –
В сердце несущая тьму,
Женщина с чашей вина.
И танцевала в ночи,
Вся извивалась змеей,
Только молитвенный щит
Ставил пред нею святой.
Воин Христов, и сейчас
Мир защищает от зла,
Молится он о всех нас.
Наталья вдруг поняла,
Как он тяжел и велик,
Этот монашеский крест,
Всем искушеньям Земли
Вечную жизнь предпочесть.

«Мы закрываем уже»-
Наталья услышала вдруг.
Вышла из церкви. Свежей
Воздух стал. Тихо вокруг.
Свободой марта дыша,
Вдоль уличных ярких витрин
Наталья шла, и душа
Как птица пела внутри.

Стемнело, сверчкам тепло,
Поют, знай… О чем? О ком?
Июльского неба стекло
Испачкано вновь молоком.
Стрелки на старых часах
Куда-то спешат опять,
У Господа на руках
Так сладко и радостно спать,
На полке молитвослов,
И смотрит всю ночь с иконы
Старик из забытых снов,
Святой Великий Антоний.


         Между вечером и утром

… не знала даже простеньких молитв.

Пирует осень в северных просторах,
Предзимний сумрак в ельниках разлив,
Бруснику раскидав на косогорах.

… и разбрелись, впрок собирая манну.

Где вечер, а где утро не понять -
Закрыта полумесяцем туманным
Небесная ночная благодать.

…читает громко, длинно, нараспев.

Над колокольней веселится ветер,
Как благовест гудит его напев,
И не понять где утро, а где вечер.


          www.odnoklassniki.gde

Сайт «Одноклассники». В возрасте тётя,
Это соседка по парте?! Атас!
Время, куда ты? Замедли в полете,
День растяни наш хотя бы на час.
За восемнадцать лет все изменились,
Приобрели кто авто, кто брюшко,
Пили коньяк, разводились, женились,
Как тут отмыться, каким порошком?
Столько наломано дров, столько яда
Выпито было назло небесам.
Годы несутся, и смерть ходит рядом,
Время сверяя по древним часам.
Кто встрепенется, кто вздрогнет от страха,
День свой растянет, чтоб всё было в нем:
Соль покаянья, молитвенный сахар,
Храм и дорога, работа и дом.
Где одноклассники, где они, Боже?
Вытащи их из сомнений и смут,
Пусть видят Свет, и покаются, может.
В школе учили, увы, не всему…


             Крестики-нолики

Ветер в клёнах.
                Каждый раз я убеждаюсь -
Те, кого всерьёз мы любим, к нам жестоки.
Тот, с кем ты гуляешь, улыбаясь,
Завтра тоже будет очень одиноким.

Ковш над крышей.
                Прожит августовский вечер
В ожидании того, чему не сбыться.
Тот пацан, что обнимал тебя за плечи,
Завтра точно так же будет ждать и злиться.
         
Лунный ветер.
                В мире всё по Божьей воле,
Есть, наверно, в этом смысл, что мы не вместе.
Там, где крестик у меня, у тебя – нолик,
Где рисую нолик я, ты видишь крестик.


              Отец

Дорога в гору, сзади город,
А впереди – снега, снега…
Отец молчит, не хочет ссоры,
Сын сигарету мнет в руках.

Отец вцепился в руль и мчится,
Мелькают елки да мосты.
Летит девятка словно птица,
Летит в Высоцкий монастырь.

Отец не то, чтоб верил в Бога –
Перекреститься не умел,
А тут, взял сына, и в дорогу,
Тот даже пикнуть не посмел.

И те, кого коснулась лично
Беда такая, все поймут.
Все начиналось, как обычно –
По вечерам пивко и блуд.

Отец ругал в шутливой форме,
И сыну нравилось шутить,
И для него вдруг стало в норме
Под утро пьяным приходить.

Тогда отец забил тревогу –
Гипноз, уколы – всё не впрок,
Пытались заниматься йогой,
Но пил запоями сынок.

Отец отчаялся и плакал
В бессилье: «Да когда же власть
За блеском, за кремлевским лаком
Увидит, что страна спилась!

Стоят ларьки на каждом метре,
И круглосуточно, без сна
Торгуют горюшком и смертью,
Прощай, великая страна!

А пиво плещется и льется,
И кажется, что лишь когда
У президента сын сопьется,
Просохнут наши города.

Отцу сказали на работе:
«Езжайте в Серпухов скорей.
Высоцкий монастырь найдете,
Красивый, белый, на горе,

В нем есть чудесная икона,
Которой молится народ
За близких, за друзей, знакомых,
За тех, кто колется и пьёт –

«Неупиваемая чаша»,
На ней - Заступница Руси,
На ней – Целительница наша
С Младенцем Богом. Попроси

Ее помочь, Она поможет,
Ты только сам хоть каплю верь.»
Отца иголками по коже
Пронзило: «Верю я теперь!»

Ему сказали – он поверил,
Как верят дети в то, что мать
Укроет от любого зверя,
Услышит – стоит лишь позвать.

Кто б написал икону эту
Размером где-то до луны,
Чтоб от нее потоки света
Текли во все концы страны,

Чтоб и в Москве, и в Магадане
Все осознали – хватит пить!
Чтобы к Пречистой, словно к маме,
Спешили те, кто хочет жить.


          Вечер в Токио

Свет фонарей и реклам на стене,
Лодки в заливе, кричат рыбаки,
Ты говорила о чем-то мне.

Тень твоя спит у меня на плече,
Мятой бумагой летят облака,
Как мотыльки к желтой лунной свече.

Мы в лунном свете, как будто в воде,
Две дивных рыбы. Ведь, Бог есть любовь -
Он в каждом звуке и в каждой звезде.


  На сумеречных улицах

Спешат с работы женщины,
Не замужем, не венчаны,
А так. Спешат, сутулятся
По сумеречным улицам.
Не молятся, не каются,
В субботу отсыпаются,
А жизнь то жжет, то колется,
Но все равно не молятся.
Спешат, бегут, надеются –
Все в жизни переменится,
Но год от года прячется
От них тропинка к счастьицу.
Заступницы две, матушки,
Матронушка да Марфушка,
Святой молитесь Троице –
И все у них устроится,
Уйдет тоска бесовская,
И даст Господь молиться им.
Матронушка московская,
Да Марфа из Царицына,
Без вас они заблудятся
На сумеречных улицах,
Молитесь, исповедницы,
О наших современницах,
Здоровых и простуженных,
Печальных, гордых, круженных,
О венчанных, невенчанных,
О всех российских женщинах!


      Дом на краю Вселенной

Сгорает время в пламени свечи,
Скрипят полы от тяжести раздумий.
И нет тепла от каменной печи,
И белой птицей в окна бьется полнолунье.

В копилку жизни брошен зимний день -
Не золотом – фальшивою монетой,
Но там – в небесной черной высоте
За каждый день от нас потребуют ответа!

Над домом холод сжал крупицы звезд,
И этот мир не может дать отпора -
Прошитый беззаконьями насквозь,
Притихший блудник в ожиданьи приговора.

Он сдался этой тьме, она летит,
Клубясь на поворотах звездной пылью,
Выхватывая на своем пути
Тех, кто о долге перед Господом забыли.

Дом на краю. Здесь были все хоть раз,
Где прямо от крыльца шагаешь в космос,
Где ночь взорвал Нерукотворный Спас,
И тьма в бессильной ярости качает сосны.


          Небо на земле

Жил однажды праведный монах,
После смерти он был взят на небо,
И в благоухающих садах
Встретил он Луку, Бориса с Глебом,
Моисея, Павла смог узнать,
Кланялся Андрею и Предтече,
Но никак не мог он повстречать
Богородицу в садах тех вечных.

Он искал так долго, что без сил
Опустился у большого древа,
И взмолился он, и Господа спросил:
«Почему здесь нет Марии Девы?
Где найти Владычицу мою?»
И услышал инок безутешный:
«Не ищи Пречистую в раю,
На земле Она спасает грешных…»

Само Небо ходит среди нас,
Чтоб ослепших отвести от ада.
Каждый, кто молился Ей хоть раз,
Чувствовал: Она стояла рядом.
Она видела, как ты отдал
Нищим людям у ворот больницы
Деньги, что так долго собирал,
Чтоб купить себе крутые джинсы.
Она рядом с мамами ребят,
Взорванных фугасом в БТРе,
Среди обезглавленных солдат,
Что не изменили своей вере.
Она там, где гибнут малыши
В ежедневной мельнице абортов –
Двести в час. Они хотели жить.
Да зачем они нам злым и гордым?!
Она просит не вбивать гвоздей –
Сын Ее распят, а нам все мало!
Она среди плачущих детей
В духоте бесланского спортзала.
В лагерном бараке рядом с тем,
Кто подушку промочил слезами,
Кто, словно разбойник на кресте
Видит свет прозревшими глазами.
С девочкою, грустною опять,
Что уснуть не может вечерами –
Ждет когда придет поцеловать
Ее папа, надоевший маме.
Только папа с мамой развелись,
И теперь к ней папу не пускают…
Глупая, не плачь, молись, молись –
Она слышит, Она помогает.

Божья Матерь сеет чудеса
На земле, придавленной грехами,
Хочется порою рассказать
О всех бедах Ей, как в детстве маме.
Ведь пока вращается Земля
Согрешим еще и не однажды,
Милостью Пречистой утолять
Дай нам, Боже, покаянья жажду.
Пусть заря пока еще во мгле,
Ее сила будет тайно с нами,
До тех пор, пока здесь, на земле
Небо с васильковыми глазами.


     Монархи пыльных книг

…и тоска, и лист бумаги смятый-
Ксерокс осени зажевывает дни.
Мы с тобой монархи пыльных книг,
Растерявшие всех подданных когда-то.

Всё достало: тени серых зданий,
Вкус вина, сороковаттный свет.
Безысходность пачкой сигарет
Замыкает в кухне мирозданье.

Дальше – больше, там еще страшней,
Что же мы не каемся, безумцы!
Гордостью прибиты, как трезубцем,
Две тряпичных куклы на окне.

Что же медлим, кто за нас прорвет
Серые холсты осенних улиц,
Где годами ходим мы, сутулясь,
По кольцу, а верим, что вперед…

Рвись, душа, ты создана святой!
Ослик-плоть, вези душонку в небо,
От земли, да от тушенки с хлебом
К горным родникам с живой водой.

…и слова, что будут во спасенье,
То ли шепот, то ли сердца крик.
Мы с тобой монархи пыльных книг,
Открывающие благодать служенья.


                Тайна

В скалах гранитных на краюшке света
Дерево жизни борется с ветром,
Дерево древнее - столб на границе,
В нем тайна жизни от века хранится.
Корни, как пальцы, стертые в кровь
Знают клыки озверевших ветров.
Черные ветры сорвались с цепей,
В ярости бьются о пики ветвей.
Но не узнают те ветры никак:
Пока под землею родник не иссяк,
Дерево выстоит в бешеной мгле,
Чтобы продолжилась жизнь на Земле.
Жизнь, что равняет людей и деревья -
Мы точно так же находим спасенье
В чистых ключах покаянья и веры,
Спрятанных в нас от ревущего ветра.


           Мусульмане

А нравятся мне мусульмане
За то, как встречают гостей,
За то, что на праздники к маме
Съезжаются десять детей!
За то, что не трогают водку,
Эх, если б такое да нам –
Чтоб в руки не стопки, а чётки
Хотелось бы взять пацанам.
За ненависть их к пресыщенью,
За детскую веру в Творца,
За то, что для них так священны
Взгляд мамы и слово отца.
В мечетях у них не старухи,
А тысячи крепких парней,
А мы всё в духовной разрухе,
Хоть строим немало церквей.

А нравятся мне мусульмане –
Они научить нас хотят
Тому, что считалось нормальным
В России лет двести назад.
И хочется просто сказать им:
Спасибо, Муса и Ахмед!
За дружбу троюродных братьев,
За девушек без сигарет,
За то, как своим они рады –
Помочь каждый чем-то готов,
За то, что гей-клубы, парады
Не пачкают их городов,
За то, что трепещут пред Богом,
И, в общем-то, не удивлюсь,
Что скоро (осталось немного)
Они унаследуют Русь.

«Проснитесь!»- Господь кричит людям,
Гудит православный набат -
Что с вашими внуками будет,
Когда создадут халифат
На месте великой России,
Сгоревшей до пепла в грехах.
Проснитесь, ведь есть еще сила
Страну удержать на руках,
И есть еще малое время
Подняться, вдохнуть, протрезветь,
И крест – благодатное бремя
Нести сквозь соблазны и смерть.
А нравятся мне мусульмане!
Дай Бог нам жить в братской любви
И вместе бороться с врагами,
Грехи побеждая свои.


 День, в котором будем мы вдвоём

Там, где небо пьёт зарю,
Где у ног улегся вечер верным псом,
Я искал по календарю
День, в котором будем мы вдвоём,

День, что прячется от нас
Островком среди разлившихся озёр.
Небо цвета твоих глаз
Ждет меня за цепью снежных гор

Там, где в золоте река,
Где в твоих волосах запутался закат,
Ты ждёшь и смотришь в облака,
Что бредут по небесным дорогам наугад.

Гаснет день – он так устал,
Как вчера, лампадка осветит твой дом -
Просишь ты, чтоб скорей настал
День, в котором будем мы вдвоём.

Я найду тебя на исходе апреля,
Я найду тебя в переулках весны,
Где на окнах спят ветки белой сирени.
Я найду тебя, пусть сбываются сны!


Мне бы святости чуть-чуть…

Через улицу открыли
Со стриптизом казино
Там, где раньше книги были
Продают теперь вино,
На плакате чьи-то груди,
Жирный крем на них блестит,
Хватит, хватит этой мути,
А не то меня стошнит!

Мы дымимся все сильнее,
А нам кажется – парфюм,
На парад выходят геи,
Почему же я угрюм?
Нам кормушку бы пустую
Вседержитель наполнял,
А мы в Пятницу Страстную
Все пойдем на карнавал!

Нас реклама поит пивом –
Пей, беспечная страна,
Ты хотела жить красиво,
А теперь кому нужна?
Колбасы и водки вдоволь,
Да обрыдла эта муть -
Мне б водицы родниковой,
Мне бы святости чуть-чуть…


             Братья

Непослушный стал сынок,
Мама с сыном сбилась с ног,
То истерику устроит,
То испачкает обои,
В папу с мамой бросит мячик,
И капризничает, плачет
Непонятно отчего.
Может, сглазили его,
Иль игрушек не хватает?
Да он сразу их ломает!
В цирк, в кино его водили
И к психологу ходили.
Был же добрый, милый сын,
Нынче плачет без причин.

Мама, жаль, не понимает –
Дети всё на свете знают,
Да и как же им не знать,
Вот и плачет сын по брату,
По любимому братишке,
По убитому мальчишке,
Что по глупости решила
Мама просто не рожать.


          Улица Ленина

1.
А сколько по России улиц Ленина!
И на одной из них прописан я.
Не оттого ль живет во мне стремление
К захвату власти в уличных боях.

Мои друзья (я редко вижусь с ними -
Они на Тихомировской живут),
По выходным с детишками своими
В театр, аквапарк, в поход идут.

А мне вот так по-доброму не хочется,
Меня бес революции зовет,
Я злобу затаил на власть и общество,
И цель моя одна - переворот.

Меня из университета выгнали,
Меня преследуют агенты ФСБ,
Но знаю – моя партия не сыграна,
И мы еще напомним о себе.

Мы из последних снова станем первыми -
По улице Чекистов марш вперед!
С Дзержинки, Энгельса, с проспекта Свердлова
Мы соберем озлобленный народ.

Нам с Запада проплачено наличкою -
За слезы русских платят там сполна,
За то, что снова кровью, как водичкою
Умоется великая страна!


2.
На Маркса и на Кирова живущие,
Мы дети серых улиц городских.
Чего вы ждете, лица, власть имущие,
Скорее переименуйте их!

Пусть улица моя зовётся Спасская,
Тогда, глядишь, спасется наш народ,
И засияет вдруг лазурной краскою
Над Богородицкой небесный свод.

Весной ручьи помчатся по Давыдовской,
На Мономаха будут строить новый дом,
И вечером, гуляя по Демидовской,
На чай к друзьям на Пушкина зайдем.

По Благовещенской пройду с любимою,
Прислушайтесь, какая благодать!
По Бла-го-ве-щен-ской…да под рябинами,
А там до Тютчева рукой подать.

И будет Русь моя звенеть как колокол,
Лететь над миром, словно белая стрела,
И засияют на рассвете золотом
Таблички на домах и купола.


P.S.
Какие жили бы ребята
На улице Евпатия Коловрата!
На улице апостола Луки
Неглупые бы жили мужики,
И был бы полон утреннего света
Проспект монаха Пересвета.


      Менеджер по сбыту

Просто парень с городских окраин,
Менеджер по сбыту - славный малый,
Ты уверен: жизнь сейчас такая -
Делать деньги, чтоб на все хватало.

Главное - схватить судьбу за жабры,
Взять джек-пот, а дальше - будь, что будет!
Мы живем в кредит, и часто напрочь
Забываем о небесной ссуде,

За работой, встречами, делами
Путаем соленое со сладким,
Но молитвы мытаревой пламя
Где-то в сердце теплится украдкой.

Нам открыты в небо коридоры,
Не прервался трафик благодати,
Как и встарь святые движут горы,
Как и прежде нас хранит распятье.

И старухи нищие все так же
Милостью торгуют и свободой,
Небо ждет заблудших, и однажды
Ты поймешь, на что потратил годы,

И, объевшись зрелищами с хлебом,
Современный менеджер по сбыту,
Вспомнишь вдруг о долге перед небом,
И заплачешь, как и древний мытарь.


             Сезон дождей

Нам рай открыт, но нет туда моста,
А радуга не выдержит неверных,
Тех, кто не видит, что уже настал
Сезон дождей. Дождей горящей серы.

Уже затянут гарью горизонт,
И наготове ангелы печали.
Все знали, что придет этот сезон,
Но что так быстро мы не ожидали.

Какой-то час, а может полчаса
И вспорют землю огненные плети…
Нам рай открыт и ждет Эдемский сад
Тех, кто прорвет грехов стальные сети.


          Державная

                Икона Божией Матери "Державная" явилась 15 марта
                1917 года в селе Коломенском под Москвой в день
                отречения от престола царя-мученика Николая II

Царский трон опустел,
В коридорах темно,
Больше нет новостей
Со станции Дно.
Боль, восторг, где-то страх,
«Царь отрекся. Беда…» -
Шепчут бабы в церквях,
И молчат города,
Над проспектами – дым,
А над ним, в высоте
Плачет Мама, чей Сын
Всё висит на кресте.
«Пожалейте Его»-
Она просит людей,
Но у них для Него
Миллионы гвоздей,
Но у них – новый бог
И разгула весна,
В черных лужах дорог
Погибает страна.
Вздыблен лед её рек,
Страшен гул новых слов,
Стоптан лаптями снег
Петербуржских мостов.
И несется во тьму
Окаянная Русь,
Со времен прежних смут
Тащит ярости груз,
Скоро, скоро взревет
Мясорубка ЧК,
И погонят вперед
По этапам ЗК,
Скоро бесы взорвут
Над рекой белый храм,
Скоро в небо воткнут
Острия пентаграмм,
И не кончится бой,
И не счесть всех смертей –
Отварной лебедой
Не накормишь детей,
И Царица небес,
Зная все наперед,
Зная, сколько скорбей
Русь безумную ждет,
Над страной-сиротой
Раскрывает покров
И крестьянке простой
Чередой странных снов
Открывает, что есть
В одном храме подвал,
Сколько лет, уж не счесть
Там никто не бывал,
Там икона в пыли –
Царский трон, а на нем –
Всецарица Земли
Со младенцем Христом.
Нет у русских царя –
Лишь безбожная власть,
Чтоб народу зазря
В этой тьме не пропасть,
Богоматерь берет
Под защиту Свою
Православный народ,
Что стоит на краю
Страшной бездны. И трон
Был недолго пустым -
Та, что с древних времен
Помогает простым,
Добрым людям, пришла.
Госпожа, и сейчас,
Мы грешим без числа,
Вразуми же всех нас
И помилуй людей,
Что взывают к Тебе,
К душам царских детей
В покаянной мольбе,
И прими наш поклон
И позволь попросить:
До скончания времен
Будь Царицей Руси!


                Из плена
                Тамо убояшася страха
                идеже не бе страх
                Пс.13
Нужно стричься, да нельзя – растет луна,
И вороны раскричались не к добру,
И астрологи твердят нам, что весна
Перепутать наши планы может вдруг.

Я боюсь садиться на углу стола,
Не могу долги я вечером раздать,
Кошка-дрянь опять дорогу перешла,
Оттого-то мне удачи не видать.

Я искал любовь по линиям руки,
По кофейной гуще, трещинам камней,
Только зря. Упавшей ложке вопреки,
Не вернулась моя женщина ко мне.

Из-за гороскопа мы расстались с ней,
Да и как ужиться вместе, если я -
Красный бык (ведь ненавидит он свиней),
А она была типичная свинья.

Как устал я от бесчисленных примет,
От боязни сделать что-нибудь не так,
Бьются чашки, только счастья так и нет,
Снятся горы, а жизнь катится в овраг.

Я пытался все приметы позабыть,
Я послал подальше свой астропрогноз,
Но как страшно-то и как тоскливо жить
В пустоте без суеверий и без грёз!

И тогда, взорвав ночной тоски эфир,
Я взмолился из глубин, объятых тьмой,
В небеса, к Тому, Кто создал этот мир
С его кошками, воронами, луной.

Он ответил. Где-то в глубине души,
Как подснежник, моя воля расцвела,
«Все, что хочешь, делай, только не греши.
Все, что хочешь, кроме мерзости и зла».

И мне хочется собрать весь белый свет,
И всем людям рассказать скорей о том,
Как избавился я от ярма примет,
И, как стал свободным со Христом!


                эРэФия

                Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный;
                яко умалишася истины от сынов человеческих.
                Пс.11
1.
Схватились крепко противоположности,
Святая Русь с эРэФией сошлись.
Какой там политес, да осторожности -
На лицах кровь, по всей округе визг.
Орет эРэФия и матерится блудная,
Дочь окаянной и хмельной Руси,
Молчит святая, молится, да трудно ей
Держать дурную, что над пропастью висит.
Кто ж перетянет? От тебя зависит всё,
Пойдет Россия в рост или в закат,
Для нас вдали вершины рая высятся,
Для нас глубины адские горят!

2.
Сколько праведников нужно, чтобы Ты пощадил этот город?
Где гашиш по цене шоколада,
Где на детях срывают злость женщины, возвращаясь с работы,
Где в Страстную неделю салют, где повсюду окурки с помадой.
Как спасти этот город, если он отвернулся от Твоей любви?
Растворился в сигаретном дыму.
Инфицированный злостью, он выплюнул все лекарства Твои,
По шоссейным дорогам мимо пьяных путан он уходит во тьму.
Сколько лет, (а может быть месяцев, дней) Ты отпустил России?
Что пытается выстроить счастье
На крови нерожденных невинных детей, на водке да пиве,
На ошибках великой державы, разбитой сегодня на части.

3.
Светает. Во Вселенной тишина,
Январский снег пока никем не тронут,
Со сцены в зал – в пространства тёмных комнат
Глядит актриса бледная, луна.
Начало года, самый первый день,
Дворы и парки – чистые страницы,
Над городом летят куда-то птицы,
Пустынно – ни трамваев, ни людей,
К обеду только встанут, не поймут
Всей свежести и чистоты начала.
Да лишь бы не тошнило, не стучало
В виски вино и новогодний блуд.
«Какой там пост? О чем вы?! Пиво есть?»
В тарелках грязных сморщились окурки,
И в телевизоре вчерашние придурки.
Темнеет. Снег уже испачкан весь…


         Пограничник

Это было не в Древнем Риме,
А в лихих девяностых в Чечне.
Это было с парнями простыми,
Повзрослевшими на той войне,
Где их предали командиры,
Где в плену они были сто дней.
Их пытали, смеялись, твердили:
«Отрекитесь от веры своей,
Крестик снимешь - отпустим из плена»,
Но молчали подобно святым
Рядовой Родионов Евгений
И которые были с ним.

Они слышали ангелов пение,
Им светились в тоннелях огни,
И кровавые реки терпения
Протекли сквозь весенние дни.

Парни русские – светлые лики,
Ко Всевышнему в небо ушли,
Оставляя последние крики,
Каменистым ущельям земли
И сейчас, как и в смутное время,
За всех воинов просят они,
Их молитва верней АКМа,
Их защита надежней брони!
Души мучеников – бастионы,
Уподобились римским святым
Пограничник, боец Родионов
И которые были с ним.


          По разбитым дорогам

Дороги в заплатках и души в заплатках,
Мы все Ахиллесы со стрелами в пятках,
И сами их вытащить просто не можем –
Наследство Адама мы носим под кожей.

Печальные клоуны с каменным сердцем,
В бетонной стене ищем радости дверцу.
Отраву греха запивая мартини,
Мы кровью и грязью рисуем картины,

Чтоб ими закрыться от истины страшной,
Зарыться в заботах, уткнуться в парашу,
И в теплом своем зашипеть, словно змеи:
«Не трогайте нас, мы живем, как умеем!»

Дороги кривые и души кривые,
Не мертвые вроде, но и не живые.
Не зная любви, и не чувствуя Бога,
Мы едем в закат по разбитым дорогам…


                Истоки

Там степи до неба и люди простые,
Там бьют родники вековые, святые.

Туда вырываюсь не часто – работа,
Но время приходит, зовёт меня кто-то:

«Езжай, заросла вся могилка у деда,
Езжай, и дядьёв и двоюродных проведай».

И еду туда, где взорвалось пространство,
Где в избах саманных простое убранство,

Где ветер и пыль и где чувствуешь Бога
В степных родниках, в бесконечных дорогах,

В просторе, где славят Создателя птицы,
Где хочется просто стоять и молиться.

Там с неба текут благодатные токи,
И прячутся детства святые истоки.   
 

          Ледяная пустыня

Я не должен тебе это все говорить,
Я тебе не духовник, ни брат, ни отец.
Но, прости, не могу, ты ведь можешь забыть,
А он ждет, когда ты все поймешь наконец.

Хорошо здесь, в кафе, и январь нипочем,
Чашка кофе, друзья, и тепло, так тепло,
А он там, на ветру гаснет тонкой свечой,
Где на тысячи вёрст – ледяное стекло.

В его мире нет солнца, нет даже огня,
Только сумерки вечных пустынь ледяных,
Где младенцы лежат на холодных камнях,
Их там тысячи тысяч, и он среди них.

Их забыли, оставили, предали все,
В этом мире нет мамы – лишь ветер и смерть.
Они плачут, но мы их не слышим совсем,
Они мёрзнут, но как их отсюда согреть?!

Не духовник я твой, но, прошу, помолись, 
Он ведь так и не смог тебя мамой назвать.
Вы его не хотели, вы просто сдались,
Испугались, что денег не будет хватать.

Только мамины слёзы растопят тот лед,
Что прочнее, чем сталь, тяжелее свинца,
Отогреется сын твой и, может, спасет
Он своими молитвами мать и отца –

Для него все равно вы любимее всех,
И он шепчет Творцу своему в снежной мгле:
«Ты прости мою маму, прости страшный грех,
Ты же видишь, как плачет она на земле…»


                Простили!

Простили! По лужам бегу без разбора,
На сердце, как в детстве – легко и светло.
Люблю эти лужи, столбы и заборы
И небо, что в марте блестит, как стекло.

Простили!! Не зря, значит, пролиты слезы,
Не зря сокрушались о грешной душе
И плакали крыши, сосульки, березы,
Всю ночь свет горел на восьмом этаже.

Простили!!! Грехов многотонные плиты
Священник с души моей сбросил рукой…
По лужам бегу, напевая молитвы,
И мне, словно в детстве, светло и легко.


       Начинается здесь

Мы несемся, не зная, где край,
В суматохе не можем понять,
Как найти в этом хаосе рай,
Где нескошенных трав благодать,

Где веселье взрывает простор,
Проникая к нам отблеском гроз.
Мы несемся, бросая в костер
День за днем, словно листья берез.

И все ищем рай где-то вдали,
А начало его на земле -
Двери настежь, но детям земли
Нелегко отыскать их во мгле.

Приготовлен изысканный пир,
Тем, кто выдержит все до конца,
Тем, кого ненавидит весь мир
За их преданность воле Отца.

Перед ними растает туман,
И откроется сказочный сад,
Где нас любят, желая всем нам
На земле отыскать небеса.


           Чудотворец

Дед наш, старый коммунист,
Зря его не трогай,
Говорит: «Я – атеист,
Я не верю в Бога!»
Из-за этого у нас в доме ссорятся подчас,
Дед ворчит, ругается, за сердце хватается.

Прячет дед молитвослов,
Злится, что постимся,
И глядит как на врагов,
Если причастимся.
Тут разумнее всего помолиться за него
Тихо, по-простому, доброму святому.

«Чудотворец Николай!»-
Мы с женой взываем,
«Вразумление подай
Деду Николаю»
Он по сути-то не злой, работящий, удалой,
Но непросвещенный, хоть сам и крещеный.

Время жжет свои мосты,
Чтоб не возвращаться,
Мясоеды и посты
Друг за другом мчатся,
Замечаем мы с женой - дед какой-то стал чудной -
Выйдет ночью на балкон и на небо смотрит он,

Стал приветливей лицом,
С внуками играет,
И молитвы перед сном
Как и мы читает.
Дед наш, бывший коммунист, нынче в церкви активист,
Строить помогает храм в честь Николая.


               Осень поэтов

Осень нужна всем поэтам, как воздух:
Болдино, листья, дождей хороводы.
Позже, чем нужно, но раньше, чем поздно
Осень к прозренью поэтов приводит.

Вечная тема – поэт и октябрь,
Камни Фонтанки, промокшие скверы.
Перебирая хореи и ямбы,
Ищут небесной любви маловеры.

Новые, страшные пишутся строки -
Крики в ночи, ожиданье ответа,
Чувствуют, как приближаются сроки
Мысли в утробе сознания где-то.

Сроки вернуть и долги, и проценты,
Время отчета за Божьи таланты.
Осень растит сквозь тумана плаценту
Память о смерти и слез бриллианты.

Чем откупиться поэту от мрака –
Бисером рифм, да словесною тканью,
Мыслями тех, кто прочел и заплакал,
Душами тех, кто пришел к покаянью.

Падают листья… Прохладно, прозрачно.
Балует синью стеклянное небо.
Что ни придумаешь – все так невзрачно,
Что ни напишешь – все будет нелепо,

Сквозь пустословие и окаянство
Светится полночь рябиновой кистью.
Осень вручает поэтам пространство,
Где славят Господа люди и листья.