Childrеnfiеld. I

I.

Я наполнил день необозримой пустотой -
Прозрачный фон нещадно монохромен
И в клейких сумерках свинцовых колоколен
Клекот туч жиреет полнотой.
Райские трущобы, застиравши день, выбрызгивают с таза
Воду с мылом, lacrimae rerum, выливают грязь
И их отрыжки, как сороконожки, расплодясь,
Кишат и воют, и плодятся раз за разом.
Лес остался темной полосой длиною в горизонт...
Обмылки ельих лап едва размазывают пепельное небо -
Лес каждый день отслуживает вечером молебен,
Оплакивая мхи и погружаясь в беспокойный сон.
Воронья вотчина с высоким садом серого лишая,
Настилом хвойным и башнями из пней,
Спутаными в космы, почерневшими сосудами корней -
Властвуйте всецело, падаль, властвуйте, ни с кем не разделяя.
Я не забыл и крыши с мелкой дробью холодного дождя,
Над которыми безумия цветком не расцветали грозы,
Как сочилась каменная кладка запахами местного наркоза
И как исходила рвотной пеной кислая земля.
Жухлая трава, болото не единажды скорбящих
Призраков, химер и драных крыльев кейвовских ворон,
Всхлипывает, ноет, пузырится, как вскипающий гудрон,
Безразлично открывая рот трясины, скучающе и вяще.

II.

Утреня вылизывает спальню кровавым языком,
Мерцая абажурным бархатом и пыльными коврами,
Врезается в глаза калеными, горячими шипами,
Подвязав свои чулки изящным, малиновым шнурком.
Ее застывшая, сатиновая нежность -
Пятна лихорадки на свекольном соке щек,
Пышущая жаром красота, и хочется еще
Смотреть на ее облачную грудь и алую промежность.
Обмахиваясь веером, ожогом золотишься на плече,
Обсасывая волдыри на коже, запивая кровяною плазмой,
Красишь шрамы и обугливаешь пальцы,
Растворившись в розовом луче.

Она промелькивает в ряде обрамленных окон
И скрывается под знаком обветреной стены,
А я выплескивал на эти стены яркие огни,
Взбегающие к ней, к прямоугольнику ее окна галопом...