Фантасмагория

Он стоял над клокочущей стремниной и ловил зеркальных карпов руками. Обезумевшие рыбы хлестали его по лицу холодными хвостами и беззвучно кричали, словно воздух быстро и ненасытно пожирал их жабры.
  Человек крепко сжимал упругие скользкие тела и тщетно пытался разглядеть что-то на встопорщеной чешуе, видя лишь собственные руки. Когда зашло солнце, он оставил свое бесполезное занятие и обессиленно рухнул в траву, взметнув вверх десятки безмятежно коротавших там день мотыльков. В его светлых волосах блестела рыбья слизь и серебряные пластинки, сорванные ненароком. Ночь медленно возводила свой чертог, смыкая над ним фиолетово-звездный потолок.

  Старый Хель много думал. Он смотрел в утекшую воду и видел там незнакомого, но все же себя, с зелеными глазами шального и пройденного. Он поседел только в феврале, когда чужое небо устало сонно смахивать иней с его волос. Хель поседел.
  Когда пришло время, Шер ушла. Хель знал, что все уходят, но не хотел верить, что жизнь серебрянного соловья так коротка. Птичка перестала петь и его покинула ради новых песен последняя животворная Шер в их роду. Она ушла за далекие скалы, виднеющиеся на Юге.
  Новая стихиаль в клетке без конца ласкала раздвоенным языком его усталые серые глаза. Хель надел белую одежду и стал ждать что будет дальше.

  Человек проснулся. Задумчиво пошевелил пальцами на ноге, почесал лоб и, быстрым движением оборвав звенящий росой колосок, закусил сладкий кончик зубами. Пахло утром и свежей тиной. Он обошел дерево кругом и поднял глаза вверх. Испуганное создание на ветке встопорщило пёрышки и, пронзительно взвизгнув, улетело прочь. Кажется, вчера уже прошло. Человек подошел к реке, взглянул в воду и опустился на колени, чтобы напиться звеняще холодной и сводящей зубы влаги. Утолив жажду, он ушел в лес.

  Белые одежды Хеля побурели от мягкой лесной пыли. Он обвил свой пояс омелой, но та быстро засохла. Ни одна стихиаль не смогла заменить Шер.

  Они встретились. С минуты две стояли молча, не шевелясь и, кажется, чуть дыша. Хель удивленно расправил плечи и взглянул на тщедушного пришельца, стоящего перед ним, скорее с мимолетным любопытством, нежели со вниманием. Хотя, в этих краях давно никого такого не было.
Рыжая плутовка Данка яркой искрой метнулась к плечу Хеля и нервно зацокотала, с тревогой подергивая пушистым хвостом.
  Человек все так же недвижимо стоял напротив. В его широко раскрытых глазах читалось восхищение и трепет перед огромным старым дубом, усохшим наполовину от верхушки. Не в силах оторваться от этого зрелища, он не обращал внимания даже на возмущенное цоканье Данки, сидящей наверху.
  Стихиаль, скользнув по телу Хеля, скрылась в дупле и, выглядывая оттуда, любопытно и настороженно поблескивала холодными бисеринками глаз. Ее вертикальные зрачки немного расширились в темноте, затеняя топазовую радужку.
  Человек занес ногу и, качнувшись, неловко ступил вперед. Данка мгновенно замолчала и бросилась прочь, свивая меж ветвей воздушные петли. Хель задумчиво взглянул на человека и, скрипнув негнущимися от недавних дождей и сырости суставами, протянул к нему узловатый палец, пытаясь приблизить его. Человек отшатнулся.

  ...Он сидел высоко, около самой Хелевой головы, и бережно стряхивал с его глаз сор и прошлогоднюю листву, снимал пальцами ненужные кусочки старой кожи, больше не проводящие сок...Хель терпел, он любил, когда так делала Шер. У нее были тонкие хрупкие пальцы, словно сделанные из воздуха и льда. Он боялся касаться ее, чтоб не причинить ей боли. Стихиаль вилась вокруг еще зеленой ветви и лениво щурила глаза, наблюдая за человеком. Он стал уже привычен здесь и спал, положив голову на мощный корень, рвущийся из земли. Рука человека скользнула в старое дупло, пробитое в теле Хеля еще в далекой столетней молодости. Раньше там жили разные птицы, но когда пришла стихиаль и стала есть их яйца, они ушли прочь, оставив ей мягкое ложе из перьев.
  Что-то острое царапнуло по пальцу, оставив короткий саднящий порез. Человек быстро засунул палец в рот, зализывая рану, и снова осторожно пошарил в гнезде. Потревоженная стихиаль, задремавшая рядом, недовольно зашипела. Хель снова думал, вспоминая утекшие воды и жадно купая умершие ветви в их призрачной прохладе.
  Кончики пальцев сомкнулись на находке, мягко огибая грани, и вынесли ее на свет. Осколок стекла, покрытый тонкой дымкой серебра с одной стороны, отразил сначала утомленное полуденным солнцем небо, а затем любопытные человеческие глаза, уставившиеся на свое отражение. Он немного отдалил руку, впиваясь взглядом в собственное лицо и его зрачки испуганно вздрогнули. Человек долго хотел увидеть какой он есть, похож ли он на Хеля, на стихиаль или на одного из тех серых зверей, которые играли вечерами в тени скраю поляны.
  Нет, он был совсем другой. Эти глаза холодного цвета пугали его, отталкивали, вызывали отвращение. Осколок зеркала, притащенный незадачливой сорокой, полетел вниз, ударяясь о ветви.

  Хель умирал. Умирал долго и мучительно, от дождей, от солнцепека, насекомых и лесных зверей. Он умирал и все чаще впадал в старческое забытье, где его воспоминания облекались в плоть и создавали иллюзии, из последних сил поднимающие к ветвям медлительные вязкие соки. Хель умирал. И человек пропал куда-то.

  Он вернулся через неделю, оборванный и истощенный, с пустыми глазами, глубоко запавшими в ямки глазниц. Его дрожащие руки судорожно вцепились в Хеля и не разжимались до утра. Юркая стихиаль скользнула к человеку за шиворот и свилась клубком где-то у сердца, положив точеную головку на свой хвост.

  Они шептались все утро. Когда солнце согрело холодную кровь стихиали, она обвилась вокруг человеческого запястья и широко раскрыла пасть, обнажая розовое как у новорожденного котенка нёбо. Щекотно прошлась раздвоенным языком по синим жилкам и два клычка, похожих на белые шипы терновника, скрылись под кожей человека. Лихорадка унялась, но начались судороги.

  По весне в старой голове Хеля снова зазвучала давно забытая мелодия серебрянного колокольчика. Соловей яростно наскакивал на стихиаль, прижимая ее упругое сильное тело к стволу, а она лишь раззевала рот и гортанно шипела, сердясь...