Дорожный монолог опльного вельможи

Если полоз по снегу скрипит, будто в бурю канаты,
доканать норовя, словно соло на рану сонаты,
если на кон поставлены - мачта и парус, и киль и форштевень,
если брызги горбатого вала  на корму, словно щебень-
в пасть опалубки, если по палубе - щупальце вьется,
чтоб,  сдавив, раскрошить этот бриг, как скорлупку,- сдается
мне   все ж глупо тогда  уповать на компас,
на обрывки гнилой парусины, на ванты,
на оставленный квас про запас, государыня, да и на вас,
ан ты,
матушка, знай, и молитва, пожалуй, поможет уже маловато.

Nicht ferschteen, форштевень! Бушпритом - оглобля,
и слеза  на щеке солонее, чем вобла,
и возница, как птица, вкогтился в насест облучка,
ну а качка такая, что даже со-пенье дьячка
над псалтирью, что стырил, проныра, намедни,
в алтаре, чтоб  отчитку устроить ещё до обедни,
да чтоб бесов изгнать и,  низринув в пучину,
доложить об успехах сего - благочинному, 
в сон вогнать не могло.
Зло наказано, матушка. Так уж  зело!
Как за мамонтом мамонт, за селом возникает село-
из мерзлотных глубин -
щурясь глазками зверя,
вот он наш исполин
в шкуре древних поверий!

Что ж, дьячок, бормочи! Не с тобой, запершись в башне Сухаревой,
под стеклом Левенгука я разглядывал сукровицу,
открывая в ней мир, наподобие нашего,
где вот, правда, правления нету монаршего,
но зато за микробом охотится хищный микроб,
чтоб уже без разбору загнать хоть царевича в гроб,
хоть какого раба крепостного.
Для бацилл все мы вроде съестного. 
В никуда приходя ниоткуда -
мы орудие блуда,
для уды  Люцифера наживка
навроде червя, на крюке, коим ловят аспидохилона.
Так, ножи в голенища вложив,
разбредаются, чтобы не ведать закона.   


2003