Раечка-санинструктор

       Военных фото мамы не сохранилось: всё сгорело
       в огне Сталинграда. Это уже послевоенное фото. 
       Наша семья слева на право: тётя Тоня, бабушка Люба,
       мама. У ног бабушки - дядя Лёня.
             
      В сорок третьем году моя восемнадцатилетняя мама была санинструктором в одной их частей, сражающихся под Сталинградом. Вся Сталинградская битва проходила не только на её глазах, но и руках, сердце,  душе.
      Как и положено санинструктору, она перевязывала раненых, выносила их с поля боя, переправляла с левой стороны Волги на правую, в госпиталь. Её семья в это время, состоящая из мамы, младшей сестрёнки и братишки была на оборонительных сооружениях: рыла окопы на подступах к городу.
      Рассказывать о том времени мама не любила: видимо очень тяжёлыми были эти воспоминания. Она вообще  не любила говорить о чём-то плохом, страшном, неприглядном. О Сталинградской битве, если и вспоминала, то либо что-нибудь курьёзное, либо юмористическое. Видимо, поэтому, всё, что рассказывала мама Рая, впечаталось в память так, словно я слышала это только вчера.
      Вот один из её рассказов:
-Осенью сорок третьего в нашу часть прислали пополнение откуда-то с юга. Ребята были совсем молодые, ещё не обстрелянные: все, как наподбор, смуглые, темноволосые и темноглазые. Русский знали они плохо, между собой обычно общались на родном языке. Но вот просить у местных жителей поесть научились быстро и хорошо. Не хватало, видно, ребятам того пайка, который получали все солдаты. Туго приходилось мальчишкам, не привыкшим к тяготам и труду военной жизни.
      К сожалению и вояками они оказались неважными: и случаи паникёрства были, и трусость откровенная, и даже самострелы случались. Но хуже всего была одна привычка: когда  убивали кого-нибудь из этих ребят, остальные собирались вокруг и начинали громко на своём языке не то читать молитву, не то передавать привет уже ушедшим в иной мир родственникам. В это время, в самую гущу толпы прилетал снаряд, оставляя после разрыва  убитых и раненных. Понятно, что командиры подразделений не особенно охотно брали к себе таких солдат, называя их «пушечным мясом»...
      Я бы, пожалуй, не стала вспоминать эти  совсем не героические обстоятельства Великой Отечественной Войны, если бы ни одна встреча, произошедшая спустя 25 лет после Сталинградской битвы.
      В ту пору мне было столько же лет, сколько маме во время сражения под Сталинградом. Жила она в это время в Узбекистане, небольшом городке Гулистане, в 120-ти километрах от Ташкента,  и работала бухгалтером в одной из строительных организаций.
      Я приехала к ней  на каникулы после окончания курса в медицинском училище. Хотелось посмотреть на тёплый, южный край, неоднократно  и очень красочно, обрисованный мамой в письмах, чтобы отделить правду жизни  от восторженной  реакции на экзотику.
      В первый же выходной к нам в гости пришли двое мужчин. Один из них был светлокожим, светловолосым, с серо-голубыми глазами. Присмотревшись внимательней, я поняла, что его волосы совершенно седы.  Второй же — полная противоположность первому:   чёрный, как жук, с копной курчавых волос, слегка тронутых сединой на висках, с тёмно-карими глазами.
      Оба мужчины, были серьёзны и официальны, словно выполняли какую-то миссию. Их поведение меня слегка удивило, и я поневоле насторожилась.
-Дочь, - официально обратилась ко мне мама, - познакомься с моими Сталинградскими фронтовыми друзьями-однополчанами:  Алишером Хакимовичем и Гафуром Низамовичем...
      Мужчины один за другим пожали мне руку.
-Алексей! - представился один.
-Цыган, - сказал другой.
      Я вопросительно посмотрела на маму, ничего ещё не понимая. Она ответила:
-Ребята очень хотели посмотреть на мою дочь, когда узнали, что ты приехала на каникулы.
      «Ребята»  добродушно улыбались, поглядывая то на маму, то на меня, очевидно сравнивая нас.
-Не похожа, - наконец, решил Цыган.
-Нет, на нашу Раечку совсем не похожа, - подтвердил Алексей. - Наша Раечка была худенькой девочкой с двумя почти белыми косичками...
     Я виновато улыбнулась в ответ, жалея о том, что совсем не похожа на маму ни хрупкостью фигуры, ни цветом волос.
-Глаза похожи! - неожиданно решил Алексей. - Такие же зелёные. Как у кошки...
      Чрезмерное внимание всегда напрягало меня, поэтому я хотела уже потихоньку ретироваться с этих нежданных «смотрин», но гости почти сразу потеряли ко мне интерес,  увлёкшись воспоминаниями, и я решила остаться.
-Когда я встретила здесь ребят, - делилась мама, -  то не сразу поверила в то, что они оба родом из Узбекистана... Одного все мы знали, как Алексея, а другого иначе, как Цыган, никто  не называл... Ни один из них тогда не признался, что  является  земляком тех ребят с юга, о которых у наших солдат  сложилось не очень хорошее впечатление...
-Алексей был командиром пулемётного расчёта, - продолжала рассказывать  мама скорее для меня. - Храбрости был — легендарной! Из таких передряг выходил вместе с расчётом без единой царапины  — все диву давались...
-Ну уж, Раечка, - улыбнулся в ответ Алексей, - ты меня совсем захвалила...
-Что ты, Алёша, - без улыбки ответила ему мама, - я и сотой доли не сказала от того, что ты заслуживаешь на самом деле.
      Мама  перевела взгляд на Гафура  Низамовича и сказала:
-А про Цыгана у нас в части вообще легенды ходили. Боевой. Горячий. Красавец. Командир разведотряда. Девчонки-медички от него без ума  были... Все мы были уверены, что он цыган по национальности. А оказалось...
-Ты разочарована, Раечка? - встревожился Гафур Низамович.
-Что ты, дорогой?! - удивилась мама такому выводу. - Как ты мог подумать такое?  Я очень рада, что встретила вас здесь живыми и здоровыми... Обоих.
      Друзья-однополчане сидели за столом, совершенно забыв обо мне, и я этому была рада: сидела тихо, как мышка, не мешая общению, впитывая их воспоминания, как губка живительную влагу.
-А ты помнишь, Раечка, как мы познакомились? - спросил Алексей, с любовью гладя на неё.
-Конечно, - улыбнулась та в ответ, - словно это было  только вчера... Возвращалась я как-то из госпиталя на передовую на речном трамвайчике...
-Я тогда сразу тебя заприметил, - признался Алексей. - Совсем ещё девочка, а уже в  военной гимнастёрке. Через плечо санитарная сумка с красным крестом...
-На самой середине Волги вдруг начался обстрел, - продолжила рассказ Раечка, положив свою маленькую ладошку на крепкую ладонь совершенно седого мужчины, - и в наш трамвайчик попал снаряд. Судёнышко сразу загорелось и стало погружаться в воду. Началась паника...
-Да, - подтвердил Алишер-Алексей, гладя светло и лучисто, - так и было... Наши соплеменники,  тоже находящиеся на трамвайчике, шлёпались с криками в воду и начинали тонуть, судорожно цепляясь за всё, что ещё держалось на поверхности и увлекая за собой вниз... Плавать они явно не умели... Я смотрю, а девочка — не прыгает, ждёт чего-то. Решил, что и она плавать не умеет.
-Я просто ждала, когда вода хоть немного освободиться, - пояснила Раечка, - боялась, что кто-нибудь и меня утащит на дно...
-Наконец, когда трамвайчик почти совсем ушёл под воду, - продолжил Алексей, - девочка сняла с себя сапожки, положила в сумку, и прыгнула... Я следом за ней, намереваясь, если понадобиться, спасти девчонку... А она так пнула мне ножкой в нос, что из него сразу кровь хлынула  - чуть сам на дно не ушёл.
-Я же думала, что это кто-то из тонущих хочет уцепиться, вот и пнула, - оправдывалась Раечка, слегка смутившись.- Потом самой пришлось вытаскивать  горе-спасателя... Уже на берегу он представился: - «Младший сержант Алексей!».
-А ты тогда ответила:  - «Младший санинструктор Раечка»...
-Меня с нашей Раечкой Алишер уже позже познакомил, - вступил в разговор молчавший до этого Гафур Низамович.
-Ты всё так же малоразговорчив, Цыган,  как и тогда, в Сталинграде, - отреагировала Раечка.
-Ещё какой разговорчивый! - засмеялся в ответ Алишер. - Он тогда мало говорил, чтобы себя не выдать: русский-то знал неважно.
-Ты зато хорошо знал? - невозмутимо отозвался Гафур Низамович.
-Я знал! Потому что в Ташкенте вырос, среди русских: на русском языке с детства общался. - отреагировал Алишер-Алексей.
-Нашёл чем хвастаться! - удивился  Цыган. - Я тоже не в махалле вырос, а в детском доме... Просто язык у меня такой... Костный...
-Косноязычный? - подала голос я из своего укромного уголка, услышав знакомое понятие.
-Вот-вот, - подтвердил Гафур Низамович, - язычный... С рождения я такой. Вот и стеснялся говорить: больше молчал.
-Не молчал, - улыбнулась ему в ответ мама, - воевал! Как Бог воевал! Твои подвиги тогда говорили сами за себя.
     Пока Гафур Низамович и мама тихо общались между собой, я задала Алишеру Хакимовичу,  мучивший  меня вопрос:
-Вы совсем не похожи на настоящего узбека?...
      Он засмеялся в ответ:
-Ты что же думаешь, девочка, что узбек — это непременно вот такой чёрный, как наш Гафур?
      Я вопросительно посмотрела на маминого однополчанина. И он пояснил:
-С древних времён на территории сегодняшнего Узбекистана проживал  народ светлокожий, светловолосый, голубоглазый... Так что я и есть — настоящий узбек. А уж такие, как наш Гафур, появились  в результате прихода в наши края всевозможных завоевателей...

      Мои каникулы закончились быстро, и я уехала назад в Северный Казахстан. Больше    маминых однополчан  Алексея-Алишера и Цыгана-Гафура я не встречала никогда. Но до сих пор они стоят перед моими глазами, как живые. И в этот весенний майский праздник: День победы,  я вспоминаю  их, и моё сердце наполняется благодарным теплом за то, что, такие как они - обычные мальчишки, отстояли для будущих поколений возможность родиться, жить, быть самим собой.
     Низкий поклон вам, дорогие фронтовики, друзья-однополчане наших родителей.  Низкий поклон: до самой земли...