Разговоры в пути

Скоро март, продвигаясь к апрелю,
Солнцем полнясь, ручьями прольясь,
Пряно пахня дурманящей прелью,
Смоет всю прошлогоднюю грязь.
Но земля пока не в апреле,
Всё ещё в феврале, как положено быть
По дорогам несутся метели
И в морозах звериная прыть.

Но, привыкший всегда ко всему,
Не жалея солёных ей слов,
Тут народ кто любую зиму
Пересилить лютую готов.

Вторая половина дня,
Домой плетётся ребятня,
Познанья муку в головах несут,
А в небе дым, черней чем вар,
Как в старину дымился трут,
Труба дымит напропалую,
Должно б нетрезвый кочегар
Бутылку пьёт вторую.
Да уж народ к тому привык,
Что пьёт у нас любой мужик.
Поставь другого, пропади он пропадом,
Так он такой же, с тем же опытом.

Вдруг поезд дальний, простучав –
Тук-тук колёса,
Вагонов стареньких состав
Сквозь тишину пронесся.
И вмиг исчезнул за окном,
На ваш похожий, старый дом.
Какой-то мальчик  на бегу,
Спасаясь от мороза бегом,
Рукою машет вслед.
Он извалялся весь в снегу
И, поезду послав привет,
Трёт щёки крепко снегом.

Народ в движении всегда,
Хоть в непогоду, хоть когда,
Спешат, спешат кому куда,
Кому нежданная везде
Судьбой заказана беда,
Кому удача. Только где?
Кто по родству, кто по делам,
Кто ждан, кто нет – не знаем,
Сегодня здесь он завтра там,
Где псом хозяйским громким лаем
И шумно родичем встречаем,
Его, где водочкой и чаем
Напоят крепко от души
И отдохнуть дадут в тиши.
В пути, кто шумный непоседа,
Приняв серьёзный вид,
Со знаньем докторским соседа
От мрачных дум отговорит,
Разведав что и как болит,
А после сам расскажет всем
Куда путь держит и зачем.
Вот по какому-то веленью
В дороге тянет к откровенью.

«Я так скажу – дела налажены,
Живём – не куркули,
Как нефть из скважины,
Текут рубли.
А тут, как жить без дурака,
Ударил шурин свояка,
Не насмерть, но увечье
Ему нанёс в предплечье,
Ну и свояк, скотина то ж,
Всадил ответно в брюхо нож.
И оба, падлы две, в кутузке,
А там полно клопов...
Ну, вобщем, всё по-русски –
Не жить без дураков.
Их бабы пишут: «Выручай!»
Вот еду, родственники, чай.
Конечно, откуплю,
Но мало гадов высечь,
Не дёшево, не по рублю –
За много тысяч
Уж тут на  «лапу» как не дашь,
Вот так живёшь,
Такой закон – дай баш на баш,
Родные всё ж».

А поезд мчится, мчится прочь,
Глядишь в окно не без опаски
Там тьма, сгущаясь прячет в ночь
Все очертания и краски.
Всё исчезает – тьма
Людей накрыла и дома.
Житьё-бытьё, житьё-бытьё
У всех несхожее своё.

«Родила, говоришь, сынка
От неглупого, с головой,
И хорошего мужика,
Хоть не муж он.
Ой, как бабе любой
Мужичок-то бывает нужен.
Погоди, вот увидит мальчонку
И прилипнет душою к ребёнку.»

Та женщина, прильнув к окну,
Глаза слезами застит,
Отчаяно свою вину
Искала в собственном несчастье,
Терзалась сложною судьбой
И спорила сама с собой:
«Была б любовь, тогда бы
Могло ли стать тому,
Что стало, как мы бабы
Верны порыву – не уму.
Да надо ли себе в угоду
Другой выдумывать сюжет,
Такой, что в жизни сроду
Не будет, не было и нет.
И если честно, то скажи –
Надежда соткана из лжи.
Вот знаю не бывает чуда,
Слезу смахну, закрыв глаза,
Ведь жду откуда-ниоткуда
А вдруг случатся чудеса.»

По миновании всех бед
Житейский опыт даст ответ.
Жаль только бедам нет конца,
Не смоешь их, как пыль с лица.
Надежда – дым, пока мы спим,
Подвластны силам высшим,
Всё скроет ночь и нас и дым,
Которым все мы дышим.
Вагон покачивает чуть,
Несётся поезд скорый,
Собрав все беды наши в путь,
О том и разговоры.
Другая женщина с ней рядом,
Доев домашний бутерброд,
Его запила лимонадом
И, вытерев ладонью рот,
Сказала, как бы никому и всем:
»Всегда в дороге ем и ем.»
И вдруг глуши хоть не глуши,
А рвётся горький крик души –
«Мужик мой пьёт, такая сука,
Он водку хлещет без ума,
Понять могу – тоска и мука,
Тоска и мука – тьма.»
А голос хриплый слышен слабо,
Но смысл у слов – истошный крик,-
«Да я теперь совсем не баба
И он давно уж не мужик.
Обоих жизнь поизносила,
Куда любовь ушла и сила,
Чужие мы, вот так вдвоём
Всё наше время проживём,
Нет ничего живого в нём,
Так каждый день идёт за днём,
А чуть-чуть сумрак, ближе к ночи
Ломает тело, стынет речь
И остаётся только мочи
Дойти до койки и залечь.»

«Вот я вас, дама, слушаю, -
Сказал сосед, -
Мы каждый долю лучшую
Ждём сколько лет?
Что делают в России мужики
При их здоровье слабом,
Они идут не в драмкружки –
В пивную или к бабам.
Простите за простой мой слог,
Я вам честней сказать не мог.
Ну, дураки в пивную и не слух,
А факт, от них нет проку –
Теряют с водкой нужный нюх
К приятному пороку.
Конечно, жёны все в заботе,
Но и виновные сполна,
Вот моя, что она
На партийной горит работе
И судьбою страны озабочена,
Мол, устала и кончено.
Тут не скажешь иначе,
Ты к ней с лаской, она по-собачьи.
Ну и жизнь уж не жизнь, а морока,
Крутит нас будто в омуте,
У черты, у последнего срока,
Что о прожитом вспомните?
В утешение ищешь мзду,
На чужую зайдёшь борозду.
Вот и маешься с этой и с той,
Жизнь – она не бывает простой.
И себя и её ты губишь
И не мил тебе белый свет,
Ты её, собаку, как Родину любишь,
А она тебя, стерва, нет.
И, конечно, мне к морде зад
Повернёт и глаза под веки,
Эх, был бы я на армянке женат
Или лучше ещё на еврейке.»

Посмеялись, вставил голос весело за спиной:
«Тут другое бывает виной –
Потаённая может причина
Называется вот как – мужчина.»
Посмеялись опять, но у каждого всё своё,
Уж, такое житьё –бытьё.
«Ну, а честно – женщина наша кляча,
По-мужицки все тяжести прёт,
Слёзы горькие пряча,
Надрывает живот.»
«Да не кляча она, а битюг,
Мужикам-то всё сходит с рук...»
И пошли бичевать без конца,
Словно мельница замолола,
Обезличенного лица,
Мужского естественно пола.

Случайных разных душ собрав,
Спешит, торопится состав.

Пофессор был со всеми в ссоре.
Дав предпочтенье острым фразам,
Кричал, захлёбываясь в споре,
Клеймил вокруг всех за маразм,
Свалив проблемы в кучу разом:
«Россия всех времён и версий
Событий прошлого – смешней
Нет ничего, вы мне поверьте,
Нелепых выдумок о ней.
Уж я-то знаю...» Ненароком,
А то и впрямь отчасти,
Совсем не путаным намёком,
Своё подчёркивал участье
В бесспорном утвержденьи факта
И заключал при этом: «Так-то!»
Россия, спор о ней...
Всегда найдётся кто-то,
Кому от Рюрика до наших дней,
Вести охота.
Любил профессор страстно всласть
Клеймить коллег своих и власть.
Его случайный визави
Не соответствуя любви
Профессора к тому,
Чем было утвержденье факта,
Сказал: «Мне это всё не по уму,
Сомнительно всё как-то.
Я сам механик из лесхоза.»
Профессор был вблизи курьёза.
Механик, не владея темой,
Историю в четвёртом
Оставил классе школы,
По жизни шёл другою схемой
И за каким, подумал чёртом,
Ему научные приколы.
Профессор жаждал схватки мнений,
Он в спорах чувствовал, что гений,
Готовый по итогам схватки
Любого кинуть на лопатки.
А тут он было сник,
Как вдруг лесхозовский механик,
Почти переходя на крик
С опасной частотой дыханий,
Сказал про властный беспредел,
Немало загубивший дел.
Он едет доказать верхам,
Сказать мечтая прямо так –
Его начальник просто хам,
Ворюга и к тому ж дурак
А сам он праведник, он им сродни,
Горяч к тому же,
Что в наши дни
Быть может хуже.
Уж тут они родные души
Друг другу радовали уши.
Беседа шла не час не два,
Дойдя до поздней ночи,
Один не выговаривал слова,
Другой сказал: «Ну, нету мочи.»
И скажем: «Слава богу!»
Вопрос любой профессор мог
Свести к абсурдному итогу.
И это – правда – видит бог!
За долгий путь был перемыт,
Госплан, минфин и весь наш быт.

А тут, как говорится,
Не сходятся гора с горой,
Из прожитого лица
Встречаются порой.
Два одноклассника, теперь в годах :
«Ты как?» «А ты?» «Увы и ах!» 
»С начальством, слышал, не в ладу,
Писал наверх, навлёк беду,
С тех пор давно гоним,
Дал повод посмеяться им,
Ты столько лет сидишь в КБ,
Продвинулся от А до Б,
В глухую стену бился лбом...»
«Да, ладно, помолчим о том,
А ты я знаю знаменит,
Знать не лишён отваги,
Прошёл легко весь алфавит,
Теперь визируешь бумаги,
Дорос до кабинета быстро
Регионального министра.» 
«Ну, что ж не скрою – я в порядке,
Хоть не твои имел задатки,
Но тихо, тихо, брат, ползком,
Плохого сроду ни о ком,
Все пригодились в жизни связи,
Бывал порой смирнее мыши,
Вот так и выбрался из грязи,
Готовлюсь дальше двинуть – выше.
С подарками туда не жаден,
Запомнился, теперь рукопожатен,
Со многими на «ты»,
Прошла боязнь высоты,
Она бывает мнима –
Сегодня он, а завтра ты,
Его забыв, проходишь мимо.
Не будь, мой друг, как есть каков,
Беда в тебе самом,
Где столько дураков –
Не лезь с умом.
Судьба полна интриг,
Вдруг всё остыло мигом,
Осечка и получишь фиг,
А там всю жизнь с тем фигом.
Все грешны, да не все покаянны,
Перешагивая через романы,
Несчастливо женат, одинок,
Мчусь к публично известной даме,
Разумеется между нами,
Как говорится, меж строк.
А жизнь, что лестница,
Чем выше – больше грязи и фальши.
Ну, да ладно, с собой сговорясь, перекрестится
И ползёт человечик дальше.»

Два старика – давно не воины,
Два инвалида с той войны
Нежирной пенсией устроены
От вечной бедности страны.
Вот едут в центр, вопрос один –
Всю жизнь корпели на износ,
Имеет право гражданин
Решить квартирный свой вопрос?
Большой игрок в большой политике,
Наш мудрый вождь когда-то
Про них – они простые, дескать, «винтики»,
Назвал так каждого солдата,
Подняв вина бокал,
Душевно вроде бы сказал.
Пробедовав войну солдатом,
Простым, как сказано, «винтом»,
Клянут жизнь прожитую с матом,
Конечно, шопотом о том.
Ругали сверху до низов,
Не выбирая мягких слов,
Ругали местных заправил,
Тех от кого стал свет не мил.
  «До главной власти нам далёко,
А тут, кто вылезли в вожди,
Как сел на власть, сидит без срока,
От них хорошего не жди.
И пока его сверху не скинут,
Сам вовек не уйдёт на покой,
Уж такой государственный климат,
А народ мы – пойми нас какой,
Как собакам косточку кинут,
Да прикажут: «Шапки долой!»
Если только «вперёд ногами»
В гробу под музыку снесём,
Пославши «в добрый путь» при сём,
Они не уберутся сами».
«На что надеется народ?
Бог даст пойдут подвижки,
Все говорят пойдут вот-вот,
Посыпятся большие «шишки». 
»Всю жизнь надежда на «вот-вот»,
На каждый шаг молились – веха!
Сейчас, как вспомнишь, ведь живот
Ещё болит от смеха.»
»Ну, если только бог поможет,
Не то жить тошно, что за рожи,
До слёз обидно за страну,
Воруют, раскрадут казну.
Страх ведь божий
И за деньги не взгляну,
От таких быть мору.
Свет пугать повесь их,
Как в ту пору –
В старину –
В городах жилось и весях?»
»А вот жили,
Хлеб пекли
И пахали в мыле,
Устроители земли
И устоев были!»
«Души наши переворошили
Господа, кто вверху, хорошие.»
Про то, что думает народ,
Всю ночь шептались напролёт.
Про голод и про изобилье,
И про войну ту не забыли.
 «Тогда нас крепко покосили,
Штабы – те думали общё –
Велика она Россия –
Народит ещё.
И на то им наплевать,
Что душой больна, как мать.
А кому судьба солдатом,
Тут тебе и страх и труд,
Всё ты думаешь – убьют,
Как закон, к известным датам,
Это долг перед вождём-
Можем мы или не можем,
Армию в гробы положим -
Город тот возьмём.»
 «Это так, мы за Родину были любой
И душою и головой,
А теперь, что не спроси у неё – она
Уж не мать тебе, а страна,
Да под нос здоровенный кукиш,
Вот и сказ её весь в ответ,
Ты, друг, Родину любишь,
А она тебя нет.»
Видно очень от всех обид
Стариковское сердце болит.

А поезд мчится, мчится дальше,
В нём с добротой народ и с фальшью,
Кому-то на роду
Перешагнуть дано беду,
А кто закружится в беде,
Когда она случится где.

Ловко мужчина в годах
Старика укрывает пледом,
После присев в ногах,
Называет его то папкой, то дедом.
Родителям редко в жизни к концу
Воздаётся кому за труды,
Сын – сам дед, наклоняясь к отцу,
Повторяет: «Может выпьете папка воды?»
Породнилась Россия с бедой,
Очерствела душой от беды,
Горе с властью ей, худо с едой,
А тут ласково: «папка – воды».
И сказал неожиданно, вдруг
Всем, кто слышал его вокруг:
«Пожалел отца – старика,
Ведь, когда был в силе,
Много пережил за дурака,
Дураком-то я был в изобилье.
Всё разрушено, унесло
Вихрем огненным наше село,
Кто ответит за эти дела?
Вот отца забрал из села.».

Пугая шумом всех,
В конце вагона пили за успех.
Шутили, пили тут за всё,
За всякую такую муть,
За дружбу и за то да сё,
Ну, в общем за счастливый путь,
За то, чтоб поезд их увёз отсюда,
(Опасно звякала посуда)
И без особого труда
Довёз без убыли туда.
И громко с молодым задором,
Хмельно кричали песню хором.

«Ах, деньги, деньги, денежки
За ними не в тайгу,
Куда от правды денешься -
С обрезом в банк бегу.
А там банкет по случаю
Большого барыша,
Там вина пьют из лучшего,
Что требует душа.
Там льют рекой шампанское,
Там трескают икру,
Я тут лицо грожданское
От зависти умру.
Но я пришёл по делу
И мне не надо свары –
Обрез приставил к телу:
»Давай-ка, гад, доллары!»
Теперь я эти денежки
От этой своры,
Куда от правды денешься,
Переведу в офшоры.
А кругом народ, народ,
От него куда ты денешься,
Всё он видит и орёт:
«Где денежка?»

Бабушка рядом от них отвернулась:
»Вот ведь какая противная дурость,
На свои бы глянули лица!»
Плюнула и давай креститься.
Ей кричат выпивохи: 
»Брось, ты, бабка, ахи да охи,
Жизнь наша лестница,
Конечно, можем разбиться,
Если главный наш крестится,
Может и нам покреститься.
Погоди, вот мы власть захватим –
Наградим тебя к празднику платьем.»

Попусту бабка на них покричала,
К разговору вернулась, который начала:
»Раньше было на рупь кило
Этих семечек взял и лузгай,
Пока морду на бок не свело
От бездельной привычки русской.
И когда это было такое –
Ныне стало дороже всё втрое,
Только наш человек и дёшев
От макушки до самых подошев.
И чего с бедолаг возьмёшь,
Если стоит всего он грош.
А тут, что спорить – спорь не  спорь-
С годами валит хворь да хворь.
В апреле в наших местностях
Не время думать об гостях,
В погоде шалость крутится,
Озноб, да ломота в костях,
То снег, а то распутица.
И мужики, конечно, пьют
Власть обсуждают пустомели,
А после выпивки не труд,
Одно в уме веселье».

«Так не суди, старуха, тут
От неуюта люди пьют.
Каков наш мир провинциала...
Пивной ларёк вблизи вокзала,
Где обсуждается с утра,
Про сколько выпито вчера,
Из досок сбитый туалет,
Культурно выпить негде – нет.
И разговоры про одно:
»Вот мне моя вчера сказала,
(Я опускался тут на дно),
Мол, пиво уберут с вокзала,
Хоть мы убейся – всё равно.
Ну, ладно, чёрт возьми их, летом,
Пикник устроили на травке,
Под солнцем ласково пригретом,
Пивка сначала  для затравки,
А дальше, дальше, больше, больше,
Чтоб не казалась жизнь нам горше.
Я живу в маленьком городке,
Где из века в век века,
Протекает мутная не налегке
По названию жизнь река.
В общем-то как кому.
Добрые души везде нараспашку,
Случалось по-всякому,
Последнюю снимут – подарят рубашку,
А если таят злобу,
Не простят в гробу.
Я понял,что прожил,
Что жизнь пролетела,
Свершивши  мне обжиг
Уставшего тела.
Какой во всём был толк?»
И он, задумавшись, умолк.

Под шум движения вагоны,
Казалось, издавали стоны.

«Мужик там  типа «мент»
Спросил, ну, кто мы,
Какой мы в смысле элемент,
В наш исторический момент.
Сказал должно б на слёт.»
«Интеллегентские симптомы -
Туда козёл очкастый прёт,
А ты в сопатку вмажь ему
И будет всё по-нашему.
Вот погоди пройдём с огнём –
Всем умным головы нагнём.»

«Вот потешный эпизод.
Уж не вспомню кто генсек
И в какой случилось год,
Но, конечно, в прошлый век.
Время было просто прелесть,
Вы, старухи, не поймёте.
Лето, мы в кружок уселись,
Все за так, все по охоте,
В перерыве на обед
Что-то, значит вроде сходки,
Тут вопроса нет.
В общем выпили мы водки
По чуть-чуть, а не во вред,
Чтоб общественный запал
В наших душах не пропал.
Лектор то ж мужик не гордый,
Вот в чём славна наша Русь,
Не вертел притворно мордой,
Буркнул, впрямь: «Не откажусь!»
Темы, помню, были те же –
Осуждаем зарубежье,
Нам про ихнюю мораль
Наших гневных слов не жаль.

И про то, что иха власть
С их бандитами масть в масть.
В общем, будем жечь их словом,
А где надо и глаголом.
Обеспеченный нам лектор,
Чтоб виднелась перспектива,
Прочертил весь главный вектор,
Словом, было всё красиво.
Чтоб не шло на перекос,
Поучаствовал партком
И решённым стал вопрос,
Хоть убей, забыл о ком.
В общем, выпили мы водки,
Не считай гнилой селёдки,
Вся закуска рукавом.
Стало жарко, как назло,
Кой-кого тут развезло.
Кто-то крикнул: «На хрена
Нам не наша-то страна,
Объясни нам наш вопрос,
Что у нас-то не срослось,
Где развитие и рост».
Лектор всё тут понял сразу
И давай громить заразу
Прямо в гриву и под хвост.
Лектор этот с носом сизым,
Чуть не матом крыл марксизм,
Карла крыл, его Фридриха,
Целый час без передыха,
А уж нашего усатого,
Слал открыто просто в зад его.
Раскрывал глаза тупым,
Коротко в натуре,
Дескать, нами был любим
Волк в овечьей шкуре.
Это он всех зон и тюрем
Самый главный без балды,
Кто сварганил Анти-Дюринг,
Всех оставив без еды.
Точно так, как есть, у нас
Ткнул не в бровь, а прямо в глаз.
Там, где вроде бы народ,
Это знают все,
Над страною власть берёт –
Позабудь о колбасе.
В общем, тот из центра лектор
Всех нас, разуму уча,
Так сказал: «Меняем вектор
И вперёд без Ильича!»
Лектор тот был малый свой,
Хоть и пьянь, а с головой.
Ну, не сбрешешь, что по-пьянке,
Душу этим успокоя,
Вдруг вам нате, из охранки
Государственного строя.
С виду точно бугаи,
Вроде танка,
Морды, батюшки мои,
Зад орангутанга.
Объявились тут как тут,
Предъявите, мол, статут,
В смысле дай тотчас устав
На наличие всех прав,
Утверждённый только тем,
Кто главенствует над всем.
И, конечно, стало жутко,
Из-за слабости желудка
Появился крепкий запах,
Застучала в теле дрожь –
Знали все – в чекистских лапах
Долго ты не проживёшь.
Тут на счастье жахнул гром,
Хлынула водица,
Пролилась потопом...
Мы уж поняли потом,
Чтоб не обмочиться,
Обложив всех скопом,
Нас с известными словами,
Всех, не глядя в лица,
Отослали к маме.
Только лектор после встречи
Потерял способность к речи,
Оперировал гортань.
Он не глупый, хоть и пьянь.»

«Вон, гляди, -- сказал старик,
Тот мордатый точно шпик.»
Тут смотрел старик, как в воду,
Знал сексотскую породу.

Секретный агент ФСБ
Строчил донос верхам,
Сосредоточенный в себе,
Писал: «Сообщаю Вам...
В ответ на номер эНэНэН,
Все ждут каких-то перемен,»
Подумал, почесал за ухом
И продолжал: «По слухам
Нас ждёт коварный поворот,
Уж такой у нас народ
Так и тянет к драке.
И того мы тут не скроем,
Что все люди, как собаки,
Удивительно, что все,
Просто строем –
Пёс на псе.»
Почесал опять за ухом
И другим местам:
«В общем тухлым пахнет духом,
Доложу я Вам.
Цены стали, не дай бог,
Знаю – не богаты,
Но я сделал всё, что мог,
В сумме той зарплаты.
И скажу Вам чувство долга
На пустой живот
Не протянет слишком долго
Это точно. Вот.
По причине секретности нашей всегда,
Я пишу Вам не Вам в никуда,
По условию строгой секретности,
Я пишу, номер мой никакой,
Вам не Вам ниоткуда из местности
По названию кое-какой.»
Тут его потянуло в дрёму -
Вот он видит ему никакому
Доверяют секретный пакет,
В нём секрет, что секретнее нет.
Был тяжёл тот пакет, но в ту ночь
Куда надо сумел приволочь.
После, вызваный наверх депешею,
Он бормочет со сна:
«Вот медаль я на грудь себе вешаю,
А за нею пойдут ордена!»

А поезд мчит. Луна светилась
Холодным бледным светом,
На свышепосланную милость
Надеялся сексот, при этом
Надежды были все при том –
Всё образуется потом.
Что было бы,
Что сталось с нами,
Когда б мы милостью судьбы
Не утешались снами.

А старику-то не спалось,
Мешала память – в горле кость.
«И другой был эпизод,
А теперь смотри вот,
Мы народ всегда народ,
Хоть в какой период.
В окружении три дня
Я с комбатом был и по делу
Этому на десятку осудили меня,
А комбата совсем к расстрелу.
Так верховный решил – мелюзгу,
Читал я про это книжку,
Лес пилить отправить в тайгу,
А командные кадры под вышку.
В общем я и мои соплеменники,
Окруженцы без нашей вины,
Для него были все изменники
И с предателем каждый равны.
А с вождём все сходились во мнении.
Я с дивизией в окружении
Был ли не был – не знаю сам,
Нас с боями мотало, как ветром,
По болотам да по лесам.
Вот и всё, что скажу об этом.
Я в тайге тянул свой срок
И само собой,
Что откинуть лапти мог
В каждый день любой.
Но на всё есть божий суд,
Вся судьба от бога,
Глядь, вождя в гробу несут,
В суете сует
Пролегла его дорога,
Словом, на тот свет.
И пошёл по людям шок,
Умереть, мол, сам не мог,
Точно тут рука врачей
Всем известных палачей,
Не русак ведь, не еврей –
Долгожительских кровей..
Дальше как без пахана,
Ясно всё стране хана.
Мы-то рады, кто в тюрьме,
Это вы страна в дерьме.»

Под шум движения – вагоны
Друг друга лупят в буфера,
При свете лампочки казённой,
Он пишет, что начал вчера,
Своё любовное письмо,
Оно терзание само:   
»Я жил в забытом городке
Среди лесов с волхвами,
Что не сулило на витке
Событий повстречаться с вами.
Но жизнь несётся по спирали
Всё разбегаясь в ширь и ввысь.
Я встретить вас бы мог едва ли,
Когда б спирали не рвались...»
Он пишет в мир иной,
В глаза её взглянув, не в них ли,
Что звало просто тишиной,
В ещё не прожитые вихри.

Он пишет ночью у окна,
Народ устал и спит вся,
За день намаявшись страна
И что хорошего ей снится
Ещё исполнится сполна.

А поезд мчит. Под полнолуньем
Так грустно в мире утлом,
Мы голову под одеяло сунем
И ничего не станет с нами,
Пока себя мы тешим снами
И холод не разбудит утром.