Оборотень. Третья часть и Эпилог

Случались дни, когда Данте наотрез,
Не хотел пускать Марию в лес.
Не хотел, не говорил,
Что-то в сердце он таил.
И старался пораньше её проводить,
И боялся её этим разозлить.
Но Мария молча повиновалась,
Не хотела упрямиться, его потерять боялась.
Терялась она в догадках,
В этих тёмных его загадках.
Но страх в его родных глазах
Её всё время убеждал,
Что зло обитает в его снах,
Что что-то страшное он знал.
Знал и скрывал тщательно от неё,
Превозмогая страдание своё.
И девушка для себя однажды решила
Что в её воли родиться сила,
И она, не смотря на его запрет,
Найдёт этот таинственный ответ.

* * * *
Гуляли они как обычно в лесу,
А чаща тихо готовилась ко сну.
И птицы пели чуть слышно совсем,
Прячась в мягкие листья деревянных стен.
“Любимая, тебе пора уже идти,
Я помогу тебе дойти…”
“Почему так рано, ведь и полуночи нет?
Я хотела сегодня увидеть с тобою рассвет!
Не болен ли ты? Твой голос дрожит,
И твоё тело как пламя горит!”
“Со мной будит всё хорошо!
Ну в самом деле, это смешно;
Я здоров и полон сил,
Но головную боль я с утра выносил.
Пожалуйста, радость моя,
Послушай сегодня меня!”
И Мария печально голову свесив,
Шла с Данте под руку по лесу.
И проводил он её, там где были поля,
И поцеловал на прощанье нежно и любя.
И он сильным ознобом дрожал,
Но причину он этому знал.
И попрощавшись скорее чем обычно,
Он зашагал в лес тропой привычной.
А девушка стояла и смотрела в след ему:
“Зачем это нужно? Что с ним? Почему?
Я должна всё узнать, я хочу лишь к нему!”
И Мария пошла в чащу, туда, где скрылся он,
И в мыслях её раздавался тихий стон.

Блуждала она около часа,
Шла сквозь чащу, эту серую массу.
Красивая полная луна стояла на небе,
А Данте здесь словно и не был.
Вышла она к озеру, где сидеть любили вдвоём,
Сейчас оно было таинственней, чем тогда днём:
Луна отражалась в его зеркальных глазах,
Была тропой в его тёмных снах.
Мария пошла дальше на некий звук,
И всё сильнее звучал её сердца стук.
Теперь она отчётливо слышала стоны и крик,
Страх бросил на неё свой бледный лик;
Но она не отступила, а продолжала идти,
Чтобы там не было у неё впереди.
Увидела она пещеру и огоньки, мерцающие в ней,
Должно быть костёр, - подумалось ей.
Страшный крик, толи животного толи человека,
Раздавался оттуда, леденя душу;
Эта пещера была ужасов библиотека,
Заставляла себя снова слушать.
Девушка стала медленно приближаться,
Хотя внутренний голос говорил – опасаться.
О боже, что увидела она внутри:
Данте корчился в боли ужасной.
Он заорал ей – уходи!
В глазах его был огонь опасный.
Но Мария от ужаса оледенев,
Застыла шагу сделать не смев.
Видела она, как шерстью покрывалось его тело,
Как кожу он рвал свою умело;
И уши его удлинялись,
И колени по середине ломались;
Милый рот превращался в звериную пасть,
А волчий взгляд жаждал крови всласть.
Закричала она в последний миг,
И крик её в зубах зверя сник.

* * * *
Данте пришёл в себя лёжа на поляне,
Был он голый, укрыт тенями.
На губах был привкус крови,
В теле – отголосок боли.
Поднялся он и стал пробираться к своей пещере,
В то, что увидел в ней, не поверил. 
И припомнил он с ужасом вчерашнюю ночь,
И захотелось ему бежать с криком прочь.
В пещере Мария лежала мертва,
Была она словно в объятьях сна;
На горле была рана безобразная,
И следы от зубов звериных заразные.
Взвыл как зверь от скорби он,
Весь лес услышал этот отчаянный стон;
Рвал и метал он в неистовой боли,
Понял, что был он в её крови.
“О боже, за что?! Ты ответь?!
Я ненавижу тебя впредь!
О Мария, о радость моя,
Как мог я убить тебя!
Всё эта грязная кровь,
О дьявольское проклятье!
Ты отвернулся от меня и вновь
Я топчу твоё распятье!
Но я сам виноват, ненавижу себя!
Проклинаю стократной мукой себя!”
Рыдал он, кричал и молил,
Себе этого он никогда б не простил.
Нашёл он нож, которым ветки отрезал,
Его взял в руку и нежно поцеловал,
И вонзил себе молча в грудь,
До сердца дошла эта стальная суть;
И вынимал и бил им до тех пор,
Пока не погас его печальный взор.
И рядом с Марией – любовью своей,
Ушла его душа в вечность серых дней;
Ушла, забрав её с собой,
Подарив им обоим смерти покой;
Покой, что быть может лучше нашей суеты,
Что заберёт все глупые заботы и мечты.
Умереть за вечную любовь,
Произносить это слово вновь и вновь.
В который раз бы жестокая толпа,
Их чувства на глупость обрекла;
Но не узнал никто о ней,
О любви, что смерти была сильней.
И ушли в вечность их имена,
В забвенье печали и тихого сна.



      Эпилог
Пожилой Патрицио Тиволли, 
Прибирался один в своём доме.
И в комнату дочери решился зайти,
Шок от её смерти едва ли смог перенести.
Два месяца он пребывал в чёрной тоске,
Жизнь его шла по неустойчивой доске.
Вспомнил он, как нашли её в лесу,
Когда чаща отходила ко сну;
Она лежала мертва, рядом кучка золы на земле,
(Всё что осталось от Данте, лес забрал его себе.)
Вспомнил он её лица величие,
И было оно в смерти обличие;
Было оно также прекрасно,
И слёзы покатились с его глаз.
Он закричал себе – напрасно,
Перестань плакать в который раз.
Стал отец прибирать комнату,
Протирать пыль со стульев и столов.
Он исполнял тщательно эту работу,
В конец добрался до двух больших шкафов.
В них он нашёл рисунки Марии,
Она рисовала в детстве, но бросила давно.
Не знал он что отныне,
У неё не было прекраснее него.
Почти все рисунки были портреты парня,
Черноволосого, с глазами, словно из тёмного камня;
Были горько печальны очи его,
В них отец видел тоску горя своего.
Синьор Тиволли стал перебирать рисунки,
И нашёл непохожий один;
Он повесил его на стенке,
Так он порожал очарованием своим.
На нём Мария изобразила себя,
Сидящей в объятьях Данте, прижавшего её любя;
Так были нежны взгляды влюблённых,
Двух половинок души, окрылённых.
И сердце трепетало, смотря на них,
И улыбка грусти замерла в устах их немых.
А когда гости спрашивали о них,
Отец отвечал: это дочь и её жених.
Нет прекраснее этих двоих,
Говорили люди, глазея на них.