Память

Посвящаю Садистке Пародистке, которая сподвигла меня своим одноименным текстом:
http://www.stihi.ru/2011/02/02/10467


Я сижу на столе. Стол покрыт скатертью. Это не гладкая белая скатерть. Она тёмно-коричневая, с кистями и чёрным объёмным рисунком, грубого плетения. Я чувствую это плетение попой, хотя она и не голая. Я чувствую неровности скатерти и ладонью правой руки, которой опираюсь на стол. Левую ладонь я держу перед глазами, повернув тыльной стороной к себе, и смотрю, как кровь толчками вытекает из безымянного пальца. Из этой ладони бабушка – она самая решительная в семье – только что с преувеличенной осторожностью забрала ма-аленькую рюмочку. Эту красивую рюмочку я умудрился раздавить.

Я, видимо, впервые вижу собственную кровь. Да, скорее всего, и вообще впервые вижу кровь. Мне не очень-то больно. Скорее – странно. Я понимаю, что есть связь между тем, что я раздавил рюмочку и тем, что происходит теперь с пальцем. Но непонятно: а что всё-таки случилось? Что нарушило целостность моей кожи? Мою целость?

Вряд ли я именно так формулировал возникшую проблему, но точно помню, что именно это я осознавал.

В поисках ответа я обращаюсь к окружающим меня большим людям. В комнате помимо привычных, каждодневных дедушки, бабушки, мамы находятся ещё несколько знакомых мне больших людей. Обращаюсь не словесно, я ещё не могу, в отличие от них, разговаривать, но уже достаточно хорошо понимаю, что они говорят мне, а, главное, – очень хорошо разбираюсь в том, что говорят их лица. Словами и даже выражением лиц большие люди хотят меня успокоить, внушить, что на произошедшее не стоит обращать внимание, что этот мелкий инцидент не должен повлиять на сегодняшнюю особую праздничную атмосферу.

Об особости сегодняшнего дня говорило всё их поведение, а выражения обращённых ко мне лиц и интонации голоса свидетельствовали о том, что особость этого дня связана именно со мной. Это МОЙ день. И рюмочку с соком мне дали впервые и тоже с каким-то особым отношением.

Но вот приподнятая атмосфера МОЕГО дня разрушена. А разрушила её маленькая рюмочка. То есть я сам её разрушил, слишком сильно сдавив рюмочку. Но ведь я её так сильно сдавил именно потому, что поддался общей взбудораженности. Вот эти-то переживания и волнуют меня значительно сильнее, чем палец.

Хотя и происходящая с моим пальцем неприятная и смущающая странность тоже требует разъяснения. Но большие люди – повторюсь – изо всех сил пытаются убедить меня, что вся эта история с пальцем и рюмкой не стоит внимания. Они нарочито улыбаются, говорят со мной особыми успокоительными голосами, но при этом непривычно суетятся и вид у них явно встревоженный. Кто-то спешно убирает осколки, кто-то придерживает меня, и я чувствую его тревогу, кто-то уже занялся моей рукой, быстро-быстро щиплет палец йодом, палец колется – там остался крошечный осколочек. Теперь мне действительно больно. Кажется, я заплакал… От боли? От обиды? От растерянности? Жалея рюмочку? Жалея себя? Ну, верно, всего понемножку.

Это первое внятное воспоминание в моей жизни. Родственники отказывались верить, что я действительно помню этот случай, считали, что это «наведённое воспоминание» – результат их рассказов о том, откуда у меня маленький шрам на первой фаланге безымянного пальца. Не хотели они мне верить потому, что история с рюмочкой случилась в мой самый первый День рождения. Не может ребёнок, которому только-только исполнился годик, помнить всё в таких подробностях, да ещё и мысли свои пересказывать!

Убедила их одна деталь: цвет стен. Густой красный колер, цвета венозной крови, в который были выкрашены стены в комнате. А поверх красного шёл «накат» (кажется так называют это маляры?) бронзовой краской в виде традиционных медальонов.  Так чётко запомнилась мне эта стена, наверное, потому, что стол, на котором я сидел, стоял возле открытого окна (день рождения у меня в конце мая) и яркий свет из-за моей спины заливал стену, делая красный ещё насыщеннее. Что доказывает этот «венозный» цвет? Тем же летом стены в комнате перекрасили, решили, что слишком мрачно.

Само воспоминание меня не поражает, я довольно подробно помню раннее детство. Есть у меня вполне убедительная версия и того, почему именно этот эпизод так чётко врезался в детскую память, что, можно сказать, пробудил самосознание: да потому, что до этого, как говорит мальчик в известном анекдоте, "всё было нормально", а тут  случилось что-то значимое и, к тому же, в тот самый момент, когда всё внимание окружающих было сосредоточенно на мне. Вот я и осознал свою особость, отдельность от остального мира, а также и свою уязвимость в этом - окружающем меня - мире.

Но меня и самого удивляет, что я помню ход мыслей годовалого себя, своё детальное наблюдение за взрослыми. И ещё любопытно: чёткое осознание, что не могу, в отличие от них, использовать речь, приходится быть особо внимательным, чтобы их понимать и понимать что происходит.