У двое вольствие

Ежик сидел на заваленке - место такое тихое и скрытное от всех - за валенком,
где его было не видно и можно завалиться и даже развалиться, чтоб поразмышлять о
чем угодно (Процесс такой у него бывал – размышление. Слово - то какое серое,
можно даже сказать, мышиное, удивлялся он. А ведь, ежели создадут искусственный
интеллект, подозревал Ёжик, так слово вообще претерпит существительные изменения
и будет звучать как "размашление", утратит серый цвет и выйдет на бескрайние
просторы всеобщего бездорожья; и будет в нем чувствоваться сознательный размах и
лихая отмашка от проблем, угнетающих гомо сапиенс-ов и ёже с ними). Но пока он
размышлял - вспоминал, как пил какаву и щурился на солнышко, и какая это была
восхитительная процедура. Губы раскатывались и закатывались трубочкой, и горячее
питье вливалось ёжевительным теплом прямо в осознание блаженства вкуса и массы
света. Эффект по сладости был близкий к тихому помешательству сахара в чашечке,
поскольку пил он тогда не один, а в обществе Лошадки. Хотелось очень сказать
что-то многозначительное и запоминающееся навсегда, и он долго мысленно искал
этакие самые-самые смыслом отмеченные слова. Их оказалось не так много: "мама",
"ой", "ай", "не может быть" и "Боже мой". И почему-то ни одно не подходило для
этого события. Тогда он решил многозначительно промолчать, но улыбнулся плавно и
сказал: "Хорошооо!" Лошадка тоже улыбнулась, престрастно посмотрела ему в глаза,
он тут же захлебнулся взглядом, и мир вокруг поплыл. Ей тоже нравится какава,
почувствовал Ежик в каждой мурашке, побежавшей стаей вдоль спинки. Поэтому
что... Тогда он тихо и не к месту многозначительно и запоминательно зашептал:
"Ой, ай, мама, не может быть, Боже мой!"
02.05.2011 22:43