Клен

-Ну, что с тобой? – спрашивает Анна у клёна, наблюдая через окно больничной палаты, как трепещут на ветру зеленые листья.

   Ветер то пробирается в густую крону, то затихает ненадолго, пугает шустрых воробьишек, и они шумно взлетают в небо, чтобы осмотреться , нет ли поблизости врага? А как только возвращаются обратно, ветер снова теребит ветви, и перепуганные птицы устраивают переполох. А он, довольный, кружит повсюду и терпеливо поджидает, когда же, наконец, они снова усядутся на ветви и начнут чирикать?

   -Латушкина, в процедурный! – заглянула в палату медсестра, и Анна, нацепив надоевший халат, выходит в коридор.

   -О, солнышко появилось! – улыбнулся парнишка из соседней палаты.

   Анна выглянула в окно. Небо выцветшее, и солнце такое же безрадостное. Клен понуро качнул ветками и затих. Какая-то ирреальная повисла за окном тишина.

 
   -Во, попала девка! – громко сказал мужчина с наколкой на руке, и люди, находившиеся в коридоре, закивали головами и уставились на Анну.

   Она мысленно согласилась: «Что верно, то верно! Попка уже болит от уколов!» - и уставилась на наколку мужика.

    Когда-то пацаны во дворе рассказывали, что каждая наколка, имеет свой смысл, к примеру, кто-то вор в законе, а кто-то любит море, а кто-то  гот или сатанист, но больше всего дураков с маньячным уклоном в татушки.

   По наколке Анна определила – вор в законе, и сейчас сидит в очереди в процедурный кабинет и громко шутит.

   Болезнь, как и смерть, не разбирает, кто тут пан, а кто пропал.
   
   В больницу Анну отвезла скорая помощь. А вызвал скорую названный брат Гоша. С Анной он познакомился в магазине, зашел купить какие-то гастрольные сувениры и наступил ей нечаянно на ногу.

   -Медведь! – крикнула она и стукнула его по руке. – Балбес!
   -А зачем дорогу переходила на красный свет?

   Толпа наступала на Гошу и требовала автограф, а Анна так и не поняла, кого обзывает балбесом.

   -Ну, что ты толкаешься?! - продолжала ссориться она.
   -Это не я толкаюсь, это вы все тут толкаетесь! – отбивался автографами от толпы Гоша.

   С тех пор он стал именовать ее сестренкой, и было ему от этого очень даже уютно в душе.

   -Если гора не идет к Магомету..., - ввалился он с охапкой цветов в квартиру Анны. -  Что случилось? Опять кашляешь? У врача была?
   -Была - говорит, здорова!
   -Вот сволочи! – Гоша стал набирать по телефону скорую помощь. – Скорая? Моей сестре плохо. Приступ. Задыхается. Какая к черту астма? Квинке!
   -Свинке! – рассердилась Анна. – Ну, что ты делаешь?

   Скорая приехала через час. А пока Гоша поил Анну чаем с облепиховым вареньем, привез специально для нее из своих запасов.

   -Вас только за смертью вызывать! – набросился он на врача скорой помощи.
   -Ой, - узнала она Гошу. – Вы Гоша Петерс? – и расплылась в улыбке.
   -Я Петя Гошев!
   -Ой, дайте автограф! Пожалуйста! Обожаю ваши песни!
   -Я вас не за автографом вызывал!

   После обычного, откройте рот, скажите: «Ааааа», простукивания и прослушивания легких, врач сообщила:

   -Похоже, пневмония. Флюорографию делали?
   -Делали, -ответила Анна. - В норме.
   -В больницу надо. Собирайтесь, девушка.

   Гоша стал собирать Анну в больницу: «Трусики не забыла? Халатик. Зубную щетку. Тапочки. Паспорт. Денюшку возьми. Вот сборник стихов Дзюн Таками...».

   -Быстро собираетесь, по-военному, - заметила врач.
   -В отличие от вашей скорой помощи, - обижено ответил Гоша и протянул ей визитку с автографом. –Держите руку на пульсе Аннушки, ладно?

   Так Анна и попала в больницу скорой помощи, а вскоре ее перевели в бокс туберкулезной больницы для более детального обследования.

   -Какими уколы делать? Болючими или импортными? – спросила медсестра.
   -А вы по какому принципу уколы делаете? 0 брезгливо поморщилась Анна.
   -Тогда езжай на Канары лечиться. Там все по одному принципу лечатся.
   -Вот, возьмите, - Анна протянула ей деньги.
   Медсестра недовольно спрятала деньги в карман.
   -Иди уж, горе луковое, - и уже вслед ей сказала. -Жалко девку, помрет скоро. Молодая еще совсем.

   До Анны вдруг дошел смысл слов «помрет скоро и во попала!»

   «Это не про меня! Не про меня!» - испугалась она, а в палате дала волю слезам.

   -О чем плачешь? - спросила тетка Федора.
   Федора недавно поступила в больницу, и все сокрушалась, как не вовремя заболела, все-таки, главную роль  дали в театре, станет ли режиссер ждать, когда ее выпишут из больницы?
   
   Анна не захотела отвечать и уставилась в окно.

   Клен тянул к ней ветви и о чем-то тихонько шептал. Облака зацепились за верхушку и никак отцепиться не могли, только рваные клочья расползались по небу.

   Природа волшебными ножницами вырезала каждый листик. А прожилки, будто линии на ладони человека. И у каждого своя судьба, хоть и собраны все в одну крону, как люди в городе,  или в этой больнице. Скоро ветер разбросает листья по земле и не останется ни одного...

   В природе все, как в жизни человека : юность, зрелость, старость, смерть, весна, лето, осень, зима. О смерти страшно думать и говорить, но почему же тогда какждая пора года так красива?

   -Я хочу домой,  – сказала Анна доктору.- И почему нашу палату называют "умиральней"?
   -Сколько вам лет?
    -Двацать шесть.
    -Тогда не ведите себя так, будто вам восемь.
   -А какой у меня диагноз?
   -Вы находитесь на обследовании. Туберкулеза у вас нет. Но... сегодня у вас взяли биопсию на анализ.
   -А если я...
   -Даже если. Все сейчас лечится.
 
    Больница, как маленькое государство, а земля слухами полнится. И здесь уже всем все известно. И даже этот дворовый клен, огромный и сильный, шумит беспокойно, порывается что-то сказать.
  Вот, если бы можно было распознать, о чем он думает? И думает ли он вообще? Или так Бог наказывает людей за предыдущую бурную светскую жизнь?
   
       Смогла бы я быть деревом? И стоять вот так всю жизнь на одном месте?

    Недавно в палате Анны умерла женщина. У нее не было родственников. Её похоронили где-то на кладбище за городом. Поставили крест с табличкой. Написали имя и фамилию, указали годы жизни. Вся биография уместилась в одну маленькую табличку: имя, фамилия, отчество, годы жизни.

    И это все, что от этой женщины осталось? Маленькая табличка, или кучка пела?
    А сейчас на ее кровати сидит тетка Федора и вяжет свитер для дочери.

        "Способна ли я быть сильной? - спрашивает себя Анна. - Знакомо ли мне такое понятие как мужество? Вероятно, если меня станут пытать, я всех предам - не вынесу боли, а потом уже умру от стыда? Где взять мужество, чтобы жить, зная, что скоро, совсем скоро все закончится?"

    " И все-таки, что там,
   На границе жизни и смерти,
   может быть, тоже радуга сияет?
   Даже если все, что вокруг меня,
   и я сам -
   это дикие джунгли?"

   -Анька, мы пришли тебя навестить! – кричат под окном подруги.

   Взгляд упал в окно.

   «Ну, здравствуй, Клен! Ты весь день пытаешься мне что-то сказать, а я тебя не слушаю...»

   Затрепетали, зашелестели тревожно листья...

   Анна распахнула форточку, кричит подругам:

   -Сейчас выйду!

   -Пальто не забудь в гардеробной взять, простудишься! – советует ей тетка Федора. -Эх, поскорее бы отсюда выбраться. Так хочется на волю, на простор! Купить домик в деревне, курочек развести. Возраст, наверное, сказывается.
 
   -Возраст – понятие субъективное, Федора. Почитайте, что школьники пишут про возраст, посмеетесь. Судя по этим  запискам, вы недалеко ушли от бальзаковского возраста. – Она протягивает ей блокнот с записями о возрасте известных личностей, и тетка Федора начинает читать и все удивляется: «Надо же, не знала!»

   «Марья Гавриловна из "Метели" Пушкина была уже немолода: "Ей шел 20-й год"
   Бальзаковский возраст - 30 лет.
   Анне Карениной на момент гибели было 28 лет, Вронскому - 23 года, старику мужу Анны Карениной - 48 лет.
   Старикану кардиналу Ришелье на момент описанной в <<Трех мушкетерах>> осады крепости Ла-Рошель было 42 года.
   Из записок 16-летнего Пушкина: <<В комнату вошел старик лет 30>> (это был Карамзин).
   У Тынянова: "Николай Михайлович Карамзин был старше всех собравшихся. Ему было тридцать четыре года - возраст угасания»».

   - Скоро тебя выпишут? – спрашивают подружки и, перебивая друг друга, сообщают новости, угощают Анну куриным бульоном. -Худющая стала! Ешь, ешь. И подальше от больных держись, а то еще туберкулез схватишь. Ну, что ты все время кашляешь? Какой у тебя диагноз?
   -Не знаю. Под наркозом вставили трубу в глотку, бронхи изучали. Врач сказал: «Сейчас парочку окурков вытащу», - но так ничего и не определил.

   Девушки весело хохочут.

   -Никогда больше курить не буду. Если жить останусь.

   Все сразу притихли.

   -Основания для беспокойства есть?
   -Не знаю, ничего не знаю, - Анна плачет. – Сбегу. Не могу больше здесь находиться.
   -Поплачь, если хочется поплакать. Больничная обстановка угнетает. Когда выпустят, пойдем суши есть. Нравятся тебе суши?
   -Аха.
   -Ну вот, мы тебе суши принесли.
   -А комп принесли? Я ведь просила.
   -Зачем тебе комп? Лучше здесь в парке гуляй. Говорят, в компе вирус водится!

   Анна даже поперхнулась от такого вывода. И смеяться стала. И все рассмеялись.

   -Посмотри вокруг, это не парк, а шедевр природы. А тебе комп подавай. Гляди, клен какой огромный вымахал.

   Анна взглянула на клен.

   «Привет, привет, мой родной! Вот я и вышла погулять. А ты как там себя чувствуешь, на своей верхотуре, когда заглядываешь к нам в палату?»

   Ветер подул с такой силой, что оборвал листья с клена и закружил их в воздухе, разбросал по земле, будоража волнами траву.

   -Надо спешить, погода портится! - заторопились подруги.

   Анна проводила их до выхода из больницы, помахала на прощание рукой.

   «Прямо, как воробьи, чирикают, смеются. А на какую птицу я похожа? Наверно, на ворону. В следующей жизни хочу быть птицей! Летать высоко, видеть далеко».

 "Где начинается небо?
 Там, где парит ястреб, - это небо?
 Укрывшись от людского глаза,
 тихо зреет плод.
 О! Пространство вокруг плода - уже небо".
 
   Анна  прогуливается по парку, читает воробьям стихи и кормит их крошками булочки. Солнце как-то быстро упало за дома, и звездочки виновато заморгали в небе, и клен притих, наблюдая за ними.

  " ...Маленькая молитва зреет в тени листвы..."

   -Привет, старуха! –встретила ее тетка Федора. – Нагулялась?
   -Аха! Устала очень. Почитайте, пожалуйста, какие-нибудь стихи.
   -Какие?
   -Какие на ум придут.
   -Плохо мне что-то сегодня, Анечка.
   -Позвать врача?
   -Нет, пройдет.

   Федора на миг задумалась, потом читать стала, так проникновенно, что Анна заслушалась и представила ее на сцене.

 "Какая красивая женщина! Или женщины красивы только, когда у них "душа поет"?

   "Молюсь оконному лучу.
   А луч оконный прям.
   Сегодня я с утра молчу.
   А сердце пополам.
   На рукомойнике моем
   Позеленела медь.
   Но так играет луч на нем,
   Что весело смотреть..."

   В эту ночь Анна не спала,  думала, о том, что завтра узнает свой диагноз и отдаст Богу душу, прямо в этой больнице. Разговаривала с кленом, и клен говорил с ней, и понимали они друг друга с полушепота. А ветер, взбесившись, ломал ветви и рвал в клочья зеленые еще листья.

   Проснулась Анна на рассвете и сразу уставилась в окно - небо чистое, ясное, будто и не было вчерашней бури, и клен спокойно заглядывал в больничную палату, но только совсем седой.

   Утром медсестра ,подойдя к кровати Федоры, вскрикнула и выбежала в коридор...
   Постель перестелили чистым бельем, и в палату сразу поступила новая больная - женщина из деревни, которая мечтала о городской жизни.

  А клен, оказывается, шумел и плакал всю ночь по Федоре. Анна случайно подслушала, как он бубнил свою молитву над уходящей жизнью.

   "Молюсь оконному лучу..."

  Гош ворвался в палату с охапкой цветов для Анны и сообщил: "Выписываемся!"

   -Аномалия какая-то, - сокрушался врач. – Надо надеяться и верить.
   -А говорят, это последствие взрыва цистерны ртути на местном заводе. Не потому ли все больные в этой палате имеют один и тот же диагноз?
   -Не слышал ничего про это, - заявил врач. – И не собираюсь продолжать с вами разговор.
   -Ну, конечно, этот разговор не для слепоглухонемых.

   -Сестренка моя, - обнял Анну Гоша. - Ну их к лешему, всех этих врачей, все эти болезни! Никто не знает, кому из нас сколько осталось.  Газетчики обещают нам всем конец света.  А мы распахнем окна и на зло смертям будем делать зарядку!  А хочешь, поедем на Алтай к моему прадеду, попьем молока парного, поживем-подумаем, для чего Господь нам эту жизнь подарил?

   А Анна уже не спрашивала себя, для чего Господь ей жизнь подарил, и почему отнимает ее. Возможно, для того лишь, чтобы однажды увидеть свет в листиках травы?

   "Свет!
   Я не могу пойти искать тебя в горах.
   Свет!
   Побудь немного в листиках травы!"
   (из книги Дзюн Таками "Из бездны смерти»)