Колченогий и хромой, да кривой на глаз...

                Одной знакомой,
                преподавателю английского

Колченогий и хромой, да кривой на глаз,
С кем ты спорить, мэм, взялась, да о чьей душе?
Православных, мол, задел грешный парафраз,
Бог простит, мэм, а душа всё же в неглиже.

Да по камешкам босым, да по остриям,
Мэм, по-русски как пройти, не пораниться?
Вот и даришь душу влёт нимфам – бестиям
И плюешь на эшафот, коли нравится.

Кто-то дьявол, кто-то бог, кто-то змий в раю,
От подмышек до серёг. А на звоннице –
Ангел в колокол крылом, то ли, мать твою! –
Чёрт рогами вышиб звук в такт бессоннице.

Эх, мадонна, шелестеть нам ли крыльями,
Нам ли в небе виражи явью вписывать?
Только выйдет эта жизнь годо-милями
И над пропастью во ржи строчки высыпать.

Кто раскрасит эту ночь, кто раскается,
То ли ангел в душу влез, то ли бес в ребро?
Древнерусской красотой кто красавица,
Или этот рыжий хлыщ лишь размял перо?

Иль в разбег, в разлёт, в разгул – что итожится?
Это лишь сатиров пул, обольстителей.
А напротив, за столом – то ли рожица,
То ли зеркало дарит сцене зрителей.

Ты никем, еще никем не изучена,
И не мною, я ведь голь перелетная.
Но играет гармонист на излучине
И рояль в кустах, как мина пехотная…

Сколько призрачных побед шелестело зря,
Сколько новых струн распял, нервов на колки!
У весны всегда свои, видно, егеря,
И загонщики свои, и свои стрелки.
               
Мокрый снег сошёл на нет на асфальтовой,
Эта серость мостовых переменчива.
О тебе ль рыдает Круг вместе с альтами,
Эх, мадам, мадам, мадам – просто женщина.

Твой коричневый реглан, стройным тополем,
Промелькнет в последний раз у автобуса.
Был бы волен – я б укрыл плечи соболем,
Да как выкрутить назад сны у глобуса?

Возвратится белый снег – не замаемся,
Он в апреле не дорос до нашествия.
В одиночествах своих отыграемся,
Без надежды, без тоски – без последствия.

А на русское «авось» понадеемся –
Распечалим ночь-полночь днями-думами.
Обмелеют зеркала – мы изменимся,
Да вот жаль, вчерашний снег не додумали.

Плащ на вешалке завис во скворешнике,
А в другой уехал хлыщ самомнительный.
Ну и чёрт с ним! Но – весна. И в орешнике
Из надрезов как потёк сок живительный!

И лоза слезит, слезит виноградная,
И грачихи снова стали туземками,
И сирень оденет скоро парадное,
Отражаясь в лужах вместе с коленками.

А пока ещё весна прохлаждается,
Вот и плащ – реглан не спрятан до холода.
Что там завтра? Снова снег ожидается,
Как щенок заблудший в улочках города…

Без обид, мэм, без обид. Все, проехали.
То ль Россия говорит, то ли Англия.
Амальгама, стерва, злит вечно вехами
И, наверно, этот чёрт рыжий. То есть я.

                Март 2003