Покинутое дорогое

    Девочку назвали Викторией – победой. Отцу, засланному в тмутаракань людьми по обстоятельствам злого времени, подспудно постоянно хотелось справедливости, и он не мог противостоять совершённому, но … дочку назвал победою.
   Вопреки многому она росла напоминанием родины, оставленной, покинутой навсегда. Жизнь складывалась новыми обстоятельствами, которые теперь привязывали к новым привычкам. Сильно и властно распоряжалась обретённая жизнь. Душе не хотелось борьбы с призраками, тянуло к доброму миру, и можно было забыть изгнание, новая родина ничем не напоминала о прошедшем прошлом.
   Девочка выросла, получила умное образование, занялась интересной работой. Вышла замуж за хорошего человека, и у них появились свои сын и дочка. И ещё меньше стало в новом поколении почти незаметных окружающим чёрточек в лице, в характере, в поступках, напоминающих ту, отошедшую совсем в никуда покинутую родину. Добрая суета насущных забот и дел кружили в своем хороводе, не оставляя времени на теперь уж необязательные сожаления. Да и незнакомыми они стали, эти сожаления, заново родившимся людям. Теперь у детей была своя полноценная родина, и никакой другой они и не впускали в своё сердце.
    И только имя Виктория то невнятно, то высвечено ярко напоминало о пережитом горе, о победе над ним. Как-то сами собой заходили разговоры о далёкой Ингерманладнии, о  заветной покинутой стране отцов, о жизни, которая там длится, и они могли бы быть увязаны с нею. Какая-то неутолённость чувств обнимала Викторию, и хотелось чуда воссоединения с тем, что практически не было родным, но притягивало готовностью объять, понять и прижать к сердцу.
      Она выбрала время и поехала в страну, как она представляла себе, северных грёз и не обманулась в ожиданиях. Люди оказались чем-то приятные, притягивающие к себе, а Ленинград околдовал чудесами окаменевших на холодном свежем ветру линий. Линии уходили в небесную пустоту жиденькой голубизны и наделяли людей замедленностью движений, яркостью скрытых чувств. Она провела незабываемое свидание с родиной отца. Она обрела маленькое право стать родной тому, что поселилось в ней от рождения, что она обычно таила, не выпячивала, а теперь обрела, обняла, приняла в сердце. Голосом отставшей от стаи журавлихи сладко плакало теперь в её груди обретенное чувство. Роскошью огромных богатств, которых не хватит оставшейся жизни сделать своими, представилась родина отца, получается, и её тоже.
      Она жила дальше на далёком береге Байгала и почему-то для своих стихов, которыми заговорила душа, выбрала себе третье имя «Дочка Ньердя». Может быть, оно, это новое имя, заключало в себе важный намёк на стремление обрести себя в новом отличном от житейских обстоятельств качестве. Может, шифровало нужное… Только ей ещё казалось, что оно делает её ближе и к обретённому пласту знаний и к той покинутой и обретённой родине, к её частичке души, которую не следует упоминать всуе.
       Счастливы те, в ком нет нужды делить сердце осознанием места родины. Но счастливы и те, кому давнее забытое горе через страдания в генах подарило два таких дорогих места: одно - неоспоримое явное, и другое, живущее щемящей памятью пусть даже недопонятой любви.