Наставление Иеронимуса Босха юноше, обдумывающему

Что там за поворотом? Потайная дверь?
Замок несложный – можно вскрыть словами.
Вот только бы узнать,
как их связать.
А вдруг за дверью зверь
с тремя недружелюбными главами?

Вдруг голова одна без шерсти и ушей
поделена бездонной пастью на две половины,
а из неё торчит, как штык,
раздвоенный язык.
Такая голова взыскует обе сущности вещей
из двух столь очевидных.

Одна из них черна
и для змеиной головы доступна и понятна,
как дважды два,
на то она и голова
того, кого послушалась Адамова жена –
закончилось всё для неё сугубо неприятно.

Но вот другая сущность – та наоборот
для головы неизъяснима, тем и любопытна,
тем и мила,
что ослепительно бела.
И голова змеи с шипеньем раскрывает рот,
плюётся ядом в белизну в попытках

её навеки замарать. Однако бесполезны
потуги эти, ведь не изменить   
извечной сущности двоякой
у вещи всякой,
и это голове самой известно,
и оттого зрачки её узки, как паутины нить.

Но есть у зверя голова другая:
пернатый образ, клюв кривой и вострый,
глаза круглы
и бесконечно злы,
а голос оглушает, оглашая
финальный приговор предельно просто:

расторгнут брак непрочный тела и души,
причём одно из них послужит пищей,
для птичьей головы,
другая же, увы! –
уйдёт туда, где смысла нет спешить
хоть среди кущей, хоть на голом пепелище.

И всё же мним её зловещий вой:
ведь шеей долгой к тулову левиафана,
как якорем, она
прикреплена,
и шансы есть спастись от встречи с птичьей головой
избегшему змеиной головы обмана.

Но зверь не прост и, стоит шаг ступить, являет 
нам третий лик, развёрнутый анфас.
Он ослепительно прекрасен,
и напрасен
любой предлог, чтоб не дивиться, глаз не отрывая,
не ослепить себя, не закрывая глаз.

Вот так. Три головы у зверя, но итог один:
к нему приходит каждый, кто, поверив
небесной красоте,
забыл про лики те,
что за спиной, а значит зверь непобедим,
и лучше вовсе не смотреть, что там за дверью.