Очерк о неинтересном человеке
Недели за часы,
Месяцы за дни.
Готов ли ты?
Ответь, скажи…
...он идёт по холодной, заснеженной улице и рядом нет даже намёка на близкую душу, да и нужны ли ему эти души? Как-то получилось, что ему стало трудно видеть их в толпе лиц и теперь его всё больше интересует, что же такое странное всё время происходит с этим, так называемым, аморфным, мечущимся и беспокойным существом внутри. Всё настолько холодное и безразличное вокруг, что лучшим выходом в окружающей серости было бы повеситься… ну или хотя бы заглянуть депрессии, которую он в жизни то и не испытывал никогда. По крайней мере, так он утверждает при каждом мысленном монологе с самим собой. Впрочем, недавние пару месяцев вполне можно обозвать легкой формой затянувшейся апатии или, может быть, хандры смешанной с тоской, но для всех этих понятий он любил придавать одно заимствованное определение - добрая грусть… ну что ж, пусть будет так… от этого не хуже ни нам, ни нашему скучному герою. Для него вообще многие полуболезни людских умов заменяются чем-то сопоставимым и отдалённо показывающим суть этих слишком красноречивых слов. Обида, депрессия – такие странные и утрированные понятия, которые ровным счётом не значат ничего. Депрессия… Если она и протекает в нём, то немного в видоизменённой, иной форме, чем рассказывают о ней те, кто переносит и страдает этой утратой способности переживать радость. В ней он видит одну из составляющей его непонятного и судорожного творческого состояния. Это как противоположность счастливым моментам с энергетикой тёмной стороны, когда творишь в это время преимущественно в серых цветах, и настроение словесных картин будет предопределено хмурыми, чёрно-угловатыми всплесками красок и образов на грани восприятия их хаотичного расположения на бумажных холстах. Это не что-то плохое или злое, это просто что-то с другой стороны…
Но мы отдалились от бесцельного пути нашего неинтересного человека, которому среди промерзшего мира в этом тёмном туннеле, освещённом жёлтыми грушами ламп вколоченных в ржавые гвозди столбов, отчего-то тепло. И кроме его шепчущего, живого сердца навевающего лёгкий бриз мечтаний, сохранившихся ещё как данность детству и беззаботной юности, рядом нет никого, кто смог бы дать ему частичку тепла. Его сердце разговаривает образами наивности и света, понятиями о благородности и жертве ради близких ему людей, честности и открытости перед самим собой. Правда, всё более и более, под бременем паршивой, однотонной жизни эта связь с детством сглаживается и утрачивается безвозвратно, а таинственность мечтаний заменяется тошнотворностью банальных жизненных потребностей. Как это мерзко и неприятно думать, что многие беспокоятся более о героях их затасканных мыльных сериалов, чем о счастье любимого человека, который, как и они, начинает слепо задыхаться от замерзающих, притупляющихся чувств настилающих на жизнь образ очереди за сомнительными удовольствиями в потакании повседневным нуждам. И даже любовь, даже любовь… приходит к ним как очередной гамбургер, просунутый в окошко наслаждений. Они берут его, съедают и идут дальше в кромешной темноте, не попытавшись даже накормить, помочь развиться маленькому и хрупкому, уже еле живому младенцу зачинающегося чувства, которое трепетно теплится внутри их обрюзгшего тела. Они проглатывают ценности и их сверкание из ещё не сформировавшихся, не ограненных красотой эмоций, создавая с абсолютно безвозмездной глины предложенной жизнью, не скульптуры и даже не стулья, а половые доски и тапочки под ноги их нагретого и не продуваемого ни одним ветром чувств жилища. Эти потребительские твари не созидают и даже не развивают им данное самой природой, они только едят, чтобы это ни было… Безумные поступки, нежность, стремления к радуге переживаний и чувств, возвышенность мыслей и помышлений, чувство благодарности и признательности - у всего этого есть собственные крылья и они несут окрылённого человека туда, куда нужно. Но высасывающих воздух под своими парусами не стоит жалеть… Это не правильно и низко, чувство жалости – непозволительное чувство для сильных умов: каждый из затянутых в воронку бытового существования достоин только той дороги, которой он придерживается и выбрал для себя. Да и редко кто действительно предназначен для пути, проходящего близ облаков и звёзд, как и невозможно измерить и купить плату за помощь в выборе этого направления …
Об этом он размышлял значительную часть своего свободного времени и чернота мыслей крайне тяготила его свет на протяжении длительного времени; он вполне был бы рад не думать об этих серых вещах и забыться спокойствием безмятежной мысли, но сейчас рядом нет никого, кто бы смог дать ему частичку теплоты и отогреть его колкие и холодные размышления. И это далёкое “рядом”, которое простилается на сотни километров в пустоту зимы, тяготило его рассудок ещё больше. Да и скорее вряд ли… вряд ли ему нужны эти случайные подарки теплоты от ненужных людей, дающих только фальшивые секунды спасительного забытья. Ведь он знал, видел и обжигался её пламенем, её горящими глазами и линиями хрупкого тела, и холод чужих углей ему просто претит, навевая жгучую тоску о пустынности человеческих душ, о неготовности людей идти на жертвы ради своих чувств, ради самих себя. Так неуютно холодно в этом мире, но наш мальчишка, с иногда больным осознанием действительности, твёрдо знает, что же греет его беспокойное сердце - эти тёплые, укутанные светлым чувством воспоминания времени проведённой с ней, которыми он заворачивается и отогревается даже в жесточайшие моменты помутнения своего, такого с виду спокойного рассудка от всепроникающей боли. Боли одиночества, одиночества среди толпы, одиночества среди знакомых, одиночества в разгар безумия веселых пьянок и бездумных разговоров в среде общей потерянности чего-то по-настоящему человеческого или хотя бы просто чистого, детского. Конечно, вся описанная чернота его мыслей не является его постоянным я и, помимо всего, в нём присутствует множество положительных мыслей: ему вовсе не чуждо умеренное человеколюбие, радость, смех, приливы отличного настроения, безумность и беспечная глупость многих поступков. Просто в тишине ночного времени, все его мысли сведены в темноту пространства за освещение ночных фонарей к одному единственному человеку, который со свойственной ему внешней легкостью обещал взять телефон и набрать один ему наизусть известный номер, в семь злосчастных цифр. Молчание телефонной трубки заставляет идти вперёд по дороге, а общее молчание заставляет идти вперёд по жизни без оглядок на замолчавшего… Ведь именно эти правила диктует нам настоящее? Он не знал и не хотел знать ответ, но был очень близок к нему, как был близок к срывам в своём тошнящем злостью одиночестве. А сейчас он даже не знает названия этой улицы, по которой бредёт в мрачность пустоты, скорее следуя воспоминаниям, чем определенному направлению или малейшей определившейся цели; теперь он перестал видеть той блекло освещённой полоски его собственного пути среди всеобщего хлама и мусорности людского существования. А ведь это его родной город и он точно помнит, что смеялся с ней здесь, на этой разбитой, именно этой асфальтированной дорожке, которая теперь, так безнадежно занесена снегом и покрыта льдом… Лёд… Он с презрительностью стал боятся производных от этого слова в отношении себя, впрочем, слова “холод” и “сухость” на самом деле ещё более отвратительны, чем близки. Жаль, что он начинает чувствовать подступающую чёрствость виноградной лозы оплетающей его сердце вместе с разряжающимся телефоном, который может и должен (на это он наивно надеется) растопить его одним звонком, лишь одним первым посылом к вибрации, одной возникшей мыслью о том, что звонит она... Но бездушный аппарат так и не пытается возобновить нормальную работу его черствеющего сердца, оживив в нём целые миры и водопады тёплых согревающих рек, падающих на замерзающие органы чувств. И самое грустное на пути нашего неинтересного человечка то, что он не знает, сколько ещё нужно брести вот так, без цели и направления. Впрочем, всё это закаляет и делает его несравненно сильнее в споре со следующими испытаниями. Но всё же, сколько? Сколько можно вот так дальше? Минуты, часы, месяцы? Год или те самые обещанные пять...
Свидетельство о публикации №111042607142