Финал

Любите, дамы, Иосифа Бродского!..
А я... я ещё поживу.

Я поднимусь, встану я над своей болью
и, не оглядываясь на разлуки,
превозмогу равнодушную глухоту,
преодолею молчанье памяти
и доиграю свою роль
в предутреннем свете
последнего дня.
Я ещё поживу!

В нынешнем театре я сам себе автор,
а напоследок - и режиссёр-постановщик.
Пусть слепнут глаза,
но душа - словно бы на краю,
на скользком карнизе -
над бездной города,
над дымной сумятицей мира...
А значит - я ещё поживу.

Пусть стоит за спиной одиночество
и скупо отсчитывает мне время
каплями или песчинками,
криком горластого петуха
или сиротливой кукушки,
пусть холодит затылок
напоминаньем о скором исходе...
Но я - ещё поживу.

Из-за синего леса накатывается гроза.
И трясётся, серея, осина,
как тряслась в давнопрошедшие,
но до сих пор не избытые времена.
Каждый день, каждый час
в человечестве и в народе моём
предаётся Слово. Слово - предаётся!
Но к осине очередь не выстраивается.
А гроза раскалывает небо,
как когда-то в храме рвала пелену,
но так и не проняла народа
ни страхом, ни громом, ни смертью,
ни страданьями Одного.
Но я помню...
и я ещё поживу.

Поэзия! что ты такое? Может быть, Кто?
Да, не хлеб.
Но душе трудно дышится без тебя.
А тобой не вздохнуть -
так навек голодать,
голодать беспросветно.
И ты не признаёшь пределов:
каноны, законы, быт или смерть... -
вне времени камня, песка и воды.
Но сквозь времена -
то ли шествие, то ли полёт,
то ли дыхание божества...
Однажды... невзначай, мимоходом...
ты коснулась меня.
И пока длятся несуетно строки -
я ещё поживу.

А на окраине города,
где днём полно голубей
и вечером так одиноки фонари,
в полумраке подъезда бывшей казармы
увлечённо свиданничают двое,
и их шёпот тише шёпота звёзд
и всё выше и выше - за облака...
Так что ж мне не жить?! -
если двое влюблённых - мои:
я придумал счастливую встречу,
удивил их голубями и звёздами,
шёпот им подсказал -
и они расстаться не могут,
не могут, не могут...
Так вот же: я ещё поживу!

И вот осень.
Год, как жизнь, подходит к концу.
Печаль и прощанье -
с каждым оторвавшимся листком,
а каждый - верней календарного.
Осенние маляры расцвечивают город,
пятнами лепят по улицам
червлёно-золотые иероглифы -
знаки солнцеворота.
Только осенью - один на один с небом.
Только осенью - чуткая синяя даль.
Только осенью каждое слово твоё
похоже на птицу или на сорвавшийся лист.
Печаль и прощанье, листок за листком,
слово к слову...
и я ещё поживу.

Но зима... иллюзия чистого листа,
иллюзия надежды начать всё с начала -
с первого удивления,
с первого слова в строке,
с первого свидания в Старом Городе,
с первого поезда в завтрашний день.
Как ни крути, как ни крутись,
зима оголяет одиночество.
Но в свежести и белизне -
неистребимое предчувствие весны,
а значит - я поживу.

Ты была, И весна была...
Но теперь весна не случится.
Жизнь, как дорога, как прожитый год,
замкнула кольцо.
И к финалу движется пьеса.
Сердце сбивается с ритма,
словно кто-то напоминает: "Пора на выход!"
Так... да-да... у меня - последняя реплика...
я сейчас выхожу...
я ещё поживу,
пусть недолго,
пусть всего шагов двадцать до края,
я - поживу...

Любите, дамы, любите!
Оборвалась строка.
Я доиграл свою роль.