Где золотится даже старый веник...

*  *  * 


С Христовым днём, с Пасхальною Седмицей,
с приходом Благодатного огня
в письме e-mail и в пиццикатто птица
уже с утра поздравили меня.
И то сказать - так тускло зимовали,
так вмёрзнув в трезвость каторжанских дней,
что пряный лист апрельской пасторали -
и зла пьяней, и зелья зеленей!

До самой Пасхи огрызался стужей
и корчил рожи ветродуй-Кучум -
шаманский сын, сибирский склад оружья,
в трухе треух, в соломе задний ум...
Нет, не срастёшься с климатом проломов,
поборов и напоров ледяных.
Законник Каин и охранник Громов
на пару взбухли на дрожжах родных,

а ты - всегда чужак, всегда не местный
здесь, где твоя прокантовалась жизнь...
Но над нулём, над минусовой бездной
до Пасхи на упрямстве продержись!
Когда ж настанет Светлый Понедельник,
где с визгом дети брызжутся водой,
где золотится даже старый веник,
ты улыбнись, предубеждений пленник,
над блажью их, отважно-молодой...




*  *  * 


Ти гойдай мою люлю, загибель моя, наречена!
Бо, хоч інших жінок я, - чи перший, чи другий, - забув,
крізь уривчастий сон плине спогад, і тихо, і чемно,
що насправді я був.

Колихай сірий кокон, де гусінь в бавовну повита,
де в пітьмі-напівсмерті вже сяє метелик живий...
І за те воскресіння дві краплі солоного мита
ти візьми в мене з вій.

То ж гойдай рівно-щиро соснову труну чи колиску
з білотілої липи. Хто був, той насправді вже є!
Зетремтів махаон. І тягар атмосферного тиску
ані смужки крила, ані згадки про літеру-риску
на льоту не псує.