Под строкой

Голос мой печально тихий
остаётся за чертой.
По пути моих наитий
в странной буре не простой
я своё оставил кресло –
самолётный непокой
и... столкнулся с жизнью пресной
без грозы. И
                под строкой
поселилось ожиданье
неизвестности скупой.
Первородное страданье
и братание с толпой,
в остервении бесстыжей,
своевольной и тупой,
что шагала по булыжной
и облыжной мостовой.

Я смеялся над собою,
что остался на бобах,
и ходил в стихах, с гурьбою
ставил метки на столбах,
словно бы собака лаял,
иногда я выл взахлёб.
А меня соседи кляли,
и стучали пальцем в лоб,
и крутили в злой усмешке
пальцем прямо у виска,
выпадали мне всё решки
и крученая тоска
обвивала мне запястье,
туго стягивала боль.
Удручало не ненастье,
а когда на небе ноль
облаков и нету ветра,
тишина звенит в ушах.
Но бывало, очень редко,
я садился в камышах,
ощетинившись пернато,
и глядел на небосвод,
где висел, как будто вата,
след печальный, самолёт
пролетал куда-то быстро,
будоража синеву
и во мне звучал, как выстрел,
гул вспоровший тишину.