Шабаш

В преддверии большого фестиваля
В столице шумной княжества Искусство
Поэзия и проза повстречались -
 Худой  птенец и жирная индюшка.

«Что ты здесь ищешь? - проза удивилась, -
Бежала б нищенка,  пока цела.
Признания и славы тут не сыщешь,
 На все теперь имеется цена».

«Цена? Что за цена?! Не понимаю! -
Воскликнула поэзия в ответ, -
Быть может та, что преподносит зритель,
Даря очарования букет?

Так знай! Я годы долгие трудилась
От первого луча до темноты,
Чтобы явить себя могли достойно
На сцене представители мои.

Увидят все, что я пре..  Стой! Куда ты?!
Что?! Испугалась малого птенца!!!» -
Поэзия вслед прозе пропищала,
И, топнув лапкой, клювик задрала.

Так и застыла, предвкушая счастье,
Что ей подарит фестивальная заря.
А в это время НЕКТО, спрятав лица,
Фигуры двигали, монетами звеня.
Согласно мзде, определяя судьбы,
В своем чванливом ханжестве решив,
Что не они служители искусства,
А что искусство - содержанка их.

Заря взошла. С толпой рукоплеская
Художникам, танцорам и певцам,
Поэзия, томясь, ждала: «Когда же?!»
И вот пришел черед ее стихам.

Но что это?    Они под свист нагайки,
Со взглядами, застывшими в мольбе,
Являли непотребные куплеты,
Косясь на плеть в начальственной руке.

Народ роптал: «Что это за отребье?
Позор! Ату! Отправьте их в отвал!»
Птенец стонал,  надеждой глядя в лица
Тех, кто за действом молча наблюдал.

«Пожалуйста, хоть кто-нибудь  скажите,
Что истинный мой образ не такой.
Зачем своим молчанием вы бьёте
Поэзию о стену головой?»

Кнут свистнул вновь  и  НЕКТО в черной маске,
Неторопливо выйдя из толпы,
За ножки птенчика схватил и поднял:
«О стену говоришь? Так получи!»

Толпа безвольная, кнутом ведома,
С ума сходила, воя и свистя.
И только проза закричала: «Стойте!
Что вы творите, это же дитя!»

Все замерли. Поморщась недовольно,
Распорядитель шабаша сего
Совком поддел трепещущее тельце
И бросил в урну с мусором его.

ЛежА среди пакетов и окурков,
Бесформенным кровавым лоскутком
Поэзия от боли не кричала,
И, даже счастье находила в том,
Что там - в большом  кипящем жизнью мире,
Стекая по стене, её глаза,
Уже не видят тех, кого любила
И кем так горько предана была.