На петербургском новодевичьем кладбище

          А кладбище — роща соловьиная,
          От сиянья солнечного замерло.
                Анна Ахматова

Семьдесят лет — это срок вавилонского тяжкого плена;
Семьдесят лет продолжались гоненья на Русскую Церковь;
Семьдесят лет поруганье терпел сей печальный некрополь.
Ныне приветно поют соловьи средь надгробий и склепов
Тем, кто не взяли с собой ни забот, ни страстей, ни мучений.
Здесь и Некрасов, от раковых болей забвенье вкусивший,
Фофанов, коего гроб отучил от пристрастия к зелью,
Врубель, недуг свой душевный оставивший в стенах больницы,
Комик Варламов, на крылья сменивший бессильные ноги,
Пыпин, поднявший завесу над мрачной масонскою тайной.
Здесь возлежат христолюбцы, что Царствия Божия чают —
Мною любимый Случевский, пропевший Загробные песни,
Тютчев, что в землях немецких и Богу служил, и России,
Чуткий Направник, при жизни внимавший небесным созвучьям.
Здесь флотоводцы покоятся — Эссен, Мордвинов и Шефнер,
Гавани мирной достигли они, где штормов не бывает,
Встали на якорь священный — и больше им в море не выйти.
Здесь же и сродники доктора Боткина, что Государю
Верность хранил до последнего дня — и в Ипатьевском доме
Отдал он жизнь за Царя и сподобился Божьего рая.
Здесь и чиновники, здесь и советники, и генералы —
Всех невозможно исчислить лежащих на кладбище тихом;
Ведомы Господу их имена! А пока над гробами
Трели плывут соловьиные, как сладкозвучный акафист.
Спите же, братья и сестры! Когда-нибудь мощные звуки
Ангельских труб заглушат соловьиное мирное пенье!

14 июня 2000