Сестра моя - жизнь!

Весеннего утра крошащийся лёд.
Нельзя ни объять эту пропасть, ни сузить.
О, мог бы – трамвайным бы грохотом лёг
в прозрачную синь развернувшихся улиц.

Я б лёг в их подобья, в их профиль, в углы,
в их вывесок жесть, в безымянность торцов их.
На шифер их спин грузом треснувших глыб,
с балкона в балкон – в шумный каплющий цокот.

И я б осязал, я бы их ощущал,
в раскрытые форточки настежь, наотмашь.
Я б наспех, на полных парах, натощак,
на всех электричках – в могучий поток ваш.

И я бы молил снисхожденье, просил
прощенье у всех переулков соседских!
Сестра моя – жизнь!  Как звенит эта синь!
Я прочь вырываюсь, чтоб не разреветься.

Господь, уж неужто до стольких учёл?!
До стольких мельчайших, подробных усилий?
Опять мирозданье вершится лучом
в воскресной полуденной поднятой пыли.

Зачем этажи так светлы и свежи?
Зачем ошарашенный воздух так сочен?
О, взять бы и вдребезги жизнь размозжить
о первый просохший асфальта кусочек.

И выбежать вон, и предав душный быт,
по рельсам сырым, по узлам перепутий,
о рёбра судьбы, на трамвайные лбы
со всей чуткой нежностью лечь хрупкой грудью.

И кончившись, рухнуть. Упасть мостовой.
Под птичьего братства ликующий клёкот!
Учить и учить по слогам мастерство
побега из лестничных клеток – к полёту.

Из клеток грудных, из пролётов – кроясь
подобьем твоих водосточных  изгибов.
Сорвавшийся в пропасть апреля рояль.
В весну. В неизбежность. В неловкую гибель.