бу. си. до

Вот был город, залитый солнцем и алкоголем
столько времени, что про зиму совсем забыли;
и, казалось, любую проблему легко расколем,
и смеялись как дети, и думали: обойдётся!
А теперь от меня отвернулись и разлюбили –
Оттого так трудно дышится,
                плохо спится,
                совсем не пьётся.

 
Ад – это если приходит такая трезвость,
что нечем её не возьмёшь, никак от неё не сбежишь:
не спасут ни харизма, ни ложь, ни резвость –
у неё к ним природный иммунитет,
                многолетнее привыкание,
                самый действенный антидот.
И, безвольно постанывая, лежишь,
и твердишь: «Почему же меня окружают одни не те?
почему же и сам я – сплошной не тот?»

 
И такая вдруг подступает злоба,
и такая вдруг подкатывает тоска –
вот Он вроде следил за тобою в оба,
а теперь – отвлекся? забыл? забросил?
Моя жизнь осталась совсем без вёсел,
за мгновенье до всё решающего броска,
за секунду до самого важного хода.
Если ненависть раньше просто была близка,
то теперь совсем не даёт прохода.
 
Вот был город как город, а стал разорённый рай:
столько мест, но не знаешь куда податься.
И, покуда к ослепшим, как я, ещё не пришёл свой Брайль,
и не выдал паролей, чтоб перейти за край –
даже смерть невозможна, пусть ты и хочешь сдаться.
Жизнь конвейерной лентой
                еле-еле ползет, но никак пока
и не думает прекращаться;
ты лежишь, и, глядя на хмурые облака,
говоришь себе: «Детка, ты самурай –
ты уставший вынужденный самурай,
что выходит из дома каждый раз
                как в последний раз,
                и походка его легка,
и улыбка его светла, он блестит синевою глаз:
он готов – о, как он готов! –
                наконец-то с вечностью повстречаться».


Ноябрь-декабрь 2008