Эмигрантский сюр. Осмысление

               
                Как мы жили потом, как летели во мгле
                Одиночества плоти,
                В отражении звёзд, в окруженьи комет,
                На обрывках мелодий.

                Не сумели забыть, не пытались вернуть
                И, бранясь в телефонах,
                Всё тащили свой крест в неизвестную жуть
                На транзитных перронах.

                Разделили в маршрутных листах на двоих
                Направленья исхода.
                Расставанье — осознанный выбор живых,
                Третья степень свободы.

                Не спешили украсить в объятьях чужих
                Соловьиное лето,
                Не вострили клинки, не точили ножи,
                Просто — жили без света.

                Эти новые точки на старом холсте,
                Не украсят картины.
                Лишь мелькнёт в зеркалах, будто в мутной воде,
                Чей-то профиль совинный.   

                Только траурный цвет абрикосовых рощ
                Над текущей рекою.
                И не тело, давно извивается хвощ
                Под озябшей рукою.

                И пугает в обманчивых снах календарь,
                Изъязвляющий лица,
                Остывает душа и скудеет словарь
                В мельтешащих зарницах.
                               
                Снова лето, а высохший липовый цвет
                Для зимы предназначен.
                Это все — непрощающий шорох планет
                И никак не иначе.

                Но объемность горчичных обид и тоски
                Не слипается в шарик.
                А по небу бегут и бегут светляки,
                Гонят лунный фонарик.

                В светлых таинствах слова свои прахоря -
                Лишь туман над долиной.
                Зря пытался вернуть всё, стихами соря,
                И гремя мандолиной.

                Зря пытался оспорить решенье небес
                Пятый ангел-калека,
                То ли бес правит бал, то ль Христос не воскрес,
                То ль вина человека.

                Горморально не выразить сути любви
                Биохимией тела;
                Ты любовью любовь ее благослови,
                Только в этом ли дело?

                Относительность каждой обители зла,
                Без вины виноватых,
                Ты кого там, Мария, в яслях родила?
                Поколенья распятых.

                Как и тот не воскрес, не воскреснем и мы
                В единении света.
                Милосердие божье смущает умы,
                Не спасая планету.

                Многоликий всеобщий наплыв божества
                Все мирское иссушит,
                У икон мироточащих ищут слова
                Лишь безвольные души.               

                В старой сказке еврейской ни правду, ни ложь
                Не отыщешь с лучиной,
                Может, просто одна древнеримская вошь
                Есть всему и причина,

                Был укушен которой на Песах Пилат
                И, томясь головою,
                Подтвердил приговор и пророк был распят,
                А потом мы с тобою.

                А потом... А потом были только слова
                Вперехлёст, с наворотом,
                Бесполезно доказывал кто не права,
                С прямотой идиота.

                Как бы выбелить холст, где любви натюрморт
                Густо смазан кайенной?
                Почему сам себе не назначил аборт,
                В разум впившись  гиеной?

                Почему, как Христос, не дошёл напрямик,
                По поверхности моря,
                Липкой злобой, как гноем, укрыл материк
                И блевотиной горя?

                Почему? Почему... А любовь-то жива,
                Тихо тлеет в камине.
                Возвратились грачи, зеленеет трава,
                Смерти нет и помине.

                Проворонил свою Мону Лизу — утрись,
                Обернись незабудкой,
                В час вороньего гвалта росой причастись
                К их религии жуткой.

                В час камлания птиц становись на крыло
                И лети к ней за море...
                Только с солнцем встающим опять все ушло
                И сгорело в Меноре.

                Переливы рассветных прелюдий ясны,
                Как глагольные формы,
                А мерцанье в воде серебристой блесны
                Выше, кажется, нормы.

                Так, скажите, какой же нелепый судак
                На блесну попадется?
                Тот, что пишет и пишет, дурак, не дурак,
                Словно пьёт, не напьётся.
 
                Словно хочет вернуть или хочет забыть
                То прощальное лето,
                Домолчать, долюбить, достучаться, добыть
                До концовки сюжета.

                И опять: доласкать, долюбить, доласкать,
                Хоть, дотронуться, боже!..
                Квартиранты давно проломили кровать,
                Наше грешное ложе.

                Лишь старьевщица-память минуты родства
                Возвращает, итожа,
                Словно мышь из травы вырывает сова,
                Проникая под кожу.

                И когда мы с тобой, на манер пирамид,
                Сложим камни забвенья,
                Пусть тогда запечатает в горле гранит
                Прозу стихотворенья.

                А пока... А пока все кончается здесь
                Этой жирною точкой.
                Мы любили, мы жили, мы были, мы есть
                Два опавших листочка...

                Май 2009