Песня десятая, одиннадцатая в рассуждениях и прозе

    Перевод Михаила Лозинского относится к 1939 году - тому самому времени, когда наша страна превратилась в город Дит. Миллионы мучеников, без вины виноватых. И вдруг, главу десятую Лозинский начинает так:

                И вот идёт, тропинкою, по краю
                Между стеной кремля и местом мук,
                Учитель мой, и я вослед ступаю.
    С ума сойти! В то время сравнить, даже назвать Ад - Кремлём! У него был шанс занять одну из могил. Хорошо, что сотрудники НКВД были небольшими книгочеями, особенно поэзии. Но кто-то мог и подсказать, таких было видимо-невидимо. А главное, в этом не было необходимости, вот текст, опять-таки в русской транскрипции:

                Ора сен' ва пер уно секрето калле,
                Тра 'ль муро делля терра, е льи мартири,
                Лё мио Маэстро, эд ио допо ле спалле.

                (Сейчас мы пришли в одно тайное место,
                Где земляные стены и мученики,
                Мой Маэстро и я за его плечом.)

    Где Кремль? Где тропинки и край? Так что переводчик подвергал себя смертельной опасности даже не из необходимости придерживаться дословного текста. И это больше похоже не на подвиг (ибо в Аду казнятся за грехи преступники, а Советская власть хватала в огромном количестве невиновных), а на случайную оплошность и чрезвычайное простодушие. Далее:

                "О высший ум, из круга в горний круг, -
                Так начал я, - послушного стремящий,
                Ответь и к просьбе снизойди как друг".

    Так переводит Лозинский следующую терцину. Я плохо понял, что такое "послушного стремящий".

                "О вирти сомма, ке пер льи эмпи джири
                Ми вольви, коминчай, ком а тэ пьяче,
                Парлями, е соддисфами а мие дезири."

Попробуем разобраться:
                "О добродетели вершина, кто в этом круге заключён,
                Мне бы хотелось, начал я, как нравится тебе
                Сказать мне и удовлетворить моё желание".

    Как видите, и на текст не похоже, и так себе в поэтическом плане. К сожалению, такое повторяется то и дело. Конечно, перевести такую махину, да ещё когда договор поджимает, да ещё соблюдая строгую Дантовскую систему рифмовки терцинами, непросто, неизбежны ошибки.
    Десятая глава чисто политическая, изложу её в прозе, поскольку у Данте в поэме сплошные аллюзии и намёки, он же современник.
    Вот они с Вергилием идут мимо могил, плиты откинуты, и наказуемые могут глотнуть адского воздуха. Первым знакомым оказался (совершенно случайно) Фарината дельи Умберти, глава флорентийских гибеллинов, сторонников империи, а родственники Данте были гвельфами, опиравшимися на папаство и дважды разгромленными: один раз - конницей Фридриха II, но потом гвельфы вернулись и изгнали Фаринату, однако тот при помощи неаполитанского короля Манфреда в 1260-м, за пять лет до рождения Данте, около замка Монтаперти на реке Арбия разгромил флорентийских гвельфов. За год до рождения поэта Фарината умер. Манфред пал в битве при Беневенто. Гвельфы воспряли снова и очень сурово обшлись с родом Фаринвты, а сам он был посмертно осуждён как еритик, эпикуреец, не верующий в бессмертие души; и вот он, осуждённый, в раскалённой могиле. Данте ведёт с ним нелицеприятный разговор, а в соседней могиле другой осуждённый слышит тосканский диалект поэта и узнаёт его - это Кавальканте Кавальканти, отец его лучшего друга Гвидо, философа, писателя и поэта. Кавальканте почему-то рассчитывал увидеть рядом с Данте - Гвидо. Но поэт отвечал, что он здесь не по своему желанию, а по воле свыше, и проводник его Вергилий, которого Гвидо не чтил. И Кавальканте решил, что сын его умер, хотя это произошло только через несколько месяцев, но грешники в Аду обладают способностью видеть будущее, правда, настоящее от них сокрыто.
    Путники отправились дальше в ту сторону

                Откуда испарялись ужасные миазмы
                (Ке'н фин ляссу фачеа спиачер суолеццо)

    Они приходят в место невероятного зловония и прячутся за скалой, чтобы привыкнуть к этому запаху. А Вергилий использует остановку, чтобы посвятить Данте в топографию следующего седьмого круга Ада, где казнятся насильники, которые делятся на три категории: против Бога, против будущего и против себя самого. Вергилий объясняет, что не только убийство, но и самоубийство, сознательное изнурение, износ себя, т.е. порча природы, которую Бог создал, нарушение замысла Божьего - это преступление против Бога. В кругу восьмом казнятся лукавые (песнь восемнадцатая), они также делятся на три группы: обманщики, двойные плуты и предатели. Данте отвечает на вопрос, почему прелюбодеи, злобные, обжоры и невоздержанные всех сортов не находятся в городе огня - им отведены свои круги.
    Поэтому невозможно находиться в одном круге с любимыми, если грехи различны.