Мазками слов. Марк Шагал

1.
В искусстве всё –
     движенье нашей крови,
и суть его –
     всё наше существо.
Иной раз – так бывает! –
     поневоле,
но видеть это
     может меньшинство.

Ин-туи-тив-но,
     Ирра-цио-наль-но –
понятий много
     из различных слов,
но главное, что это –
     не случайно.
За каждый штрих
     ответить я готов.

И некая тревожащая сила
во мне всегда,
     с рождения, была.
Она меня в искусство
     приводила
и удивляла так,
      как каббала.

В моих картинах –
     повеление души.
И, возвышаясь,
     покидал я гетто.
Как только отделялся
     от земли,
я становился сразу же
     поэтом.   

2.
Картинами поведал нам Шагал
о Витебске, себе и о России,
как в них ютились
     горе и печаль.
И чтоб не хуже было –
     все просили
в домах и синагогах.
     Как всегда,
дверь открывали,
     чтоб вошел Илия.
Так это длилось многие века.
Благословенна Мариам-Мария!

А каждый холст –
     пронзённый жизнью сон.
И он давал 
     всем новую надежду.
Инстинкт и разум –
     непременно в нём.
И что-то всё же
     было ещё
          между.

3.
«Не отнимай свечи
     из рук моих», -
писал Шагал
     в стихах своих.
«Как Иисус,
     распят я на мольберте», -
и это было правдою –
     поверьте.
 
На «идиш»
     думал и писал,
на нем картины
     создавал –
местечки нищие,
     кривые времена,
а в них – евреи
     и сутулые дома.
По улицам неровным
     сквозь века
хромала тяжкая
     еврейская судьба.

4.
На праздник Суккот
     или Симхас-Тора
пропал мой дед,
     и нет его нигде.
Обиделся? Быть может,
     была ссора?
Его искали
     всюду и везде.

Какой там праздник?!
     Нам не до молитвы.
Живой ли он?
     А, может быть, и нет?
Не выходил он
     просто так и лишь бы.
Вопросов много,
     а каков ответ?!

О, Боже мой!
     На нас свалилось горе!
О, Царь небесный,
     не оставь в беде.
Глядим на небо
     синее, как море,
а дед жует
     морковку на трубе!

И он обводит взглядом
     Божье царство.
Ничто не омрачает
     его взор.
Он выше всех!
     Без всякого лукавства –
от счастья он
     лепечет всякий вздор!

5.
Высоко над нами
     музыкант на крыше –
играет он,
     и скрипка с ним поёт...
И звуки, им послушные,
     всё выше –
летят туда,
     где должен быть Господь.
И грусть и смех
     стекают с этой крыши,
как звонкая
     весенняя капель.
Мы ими очарованы.
     И слышим
шедевры предков –
     музыкальный хмель.

Мы в прошлое уйдём –
     в минувшие лета,
и время сразу же
     к другим сбежит.
Для них звучать будет
     мелодия с холста.
И волновать.
     И голову кружить.

6.
Вы видели коров,
     играющих на скрипках,
над городом, над солнцем
     и над небом?
Одна играет,
     словно на поминках,
другая весело,
     но повод нам неведом.
И в небе сам Шагал –
     он фокусник и клоун.
И в то же время –
     добрый он волшебник.
Еврей из Витебска
     мир покорил, как воин, –
он победитель
     и его же пленник.
 
7.
Он был таким неугомонным –
учитель самый первый мой,
неутомимым, очень скромным –
и для меня он, как родной.

Носил в себе он грусть с печалью.
Решал он множество проблем.
По Витебску я с ним гуляю,
но мысленно… Учитель Пэн!

Звать Юрием, сын Моисея –
свой новый стиль он изобрел.
Ко мне явился как Мессия –
и дал понять, что я умен!

В его картинах – несуразный,
едва заметный милый «сдвиг»,
и сделал шаг тогда отважный
я в полный озаренья миг.

Он возвышался, как мыслитель.
С ним в тайну ремесла проник.
Пошел я дальше, мой учитель, -
твой благодарный ученик.

8.
В приюте
     успокоенных сердец
ни слез, ни стонов –
     тишина.
Здесь судьбы уходили
     под венец
в объятия небытия.

Большое, печальное
     пастбище
могильных камней.
     Я молюсь...
В воротах
     еврейского кладбища
ни с кем я уже
     не столкнусь.

9.
Творит молитву он –
     наш витебский раввин.
Библейские
     и умные глаза.
И руки пахаря.
     И множество седин.
Его лицо отметила
     Судьба:
набросок сделала
     штрихами из морщин.
И вот его молитва
     свершена –
пора снимать с себя и талес
     и тфилин:
не говорить же с Богом
     до утра.

10.
Мой дядя Зюся – парикмахер.
Единственный на весь Лиозно.
Прически разные, как мастер,
ваять умел он грациозно.
Он делал всё в своей манере.
Усы, бородка, добрый взгляд –
блистал бы он  в Париже, Вене,
в других столицах – всех подряд.

11.
Витебск Шагала – заборы и дом,
     стоящий среди огорода.
Горе и радость в библейских глазах
     забытого Богом народа.
Но грёзы витают и с ними мечты.
     Он держит жену, словно знамя
прекрасной и чистой, как юность, любви.
     Она – как духовное пламя.   
 
12.
Ты мое озарение, Белла, -
не могу я писать без тебя.
Ты в палитру вошла мою смело –
отдала для фантазий себя.

Ты мое вдохновение, Белла,
и как критик, и друг, и жена.
Оценила меня, мое кредо –
и одобрила ласковым «Да!»

Я пою тебя всюду – в молитвах,
в своих грёзах, эскизах, мечтах,
в старых, будущих, новых картинах
и во всех мной увиденных снах.   

13.
У булочника свет в окне с ночи.
Осталась в небе лишь одна звезда.
Столб дыма из растопленной печи
к ней устремился с раннего утра.

Вот кляча с тонкой шеей побрела,
и месяц блеклый над соседской крышей,
проснулись пчелы – все они в делах,
и солнце поднимается всё выше.

Я вижу – едет странная телега.
На ней – возница задом наперед.
И узнаю –
     ведь это мой коллега:
он любит делать всё наоборот.

Хозяин открывает свой трактир.
Соседка заплетает две косы.
Загадочный непостижимый мир
от звезд на небе до седой росы.

Двина же всё текла мимо меня,
И Время уходило с нею в даль.
Я наблюдал с высокого холма
и красками замазывал печаль.

В холстах его – ушедшая эпоха.
Её самозабвенно рисовал.
Прошел с ней от порога до порога
и жизнь всегда с любовью воспевал.

14.
Как каждый еврей, он не нужен России,
Берлину, Парижу – не нужен нигде.
Все будет иначе с приходом Мессии,
но это случится, быть может, во сне.

Он думал о Рембрандте и своей маме,
Сезанне и дедушке, и о жене,
о новых работах. Как тесно всё в раме
для милого Витебска, что на холсте!

На уровне окон – простая телега
и лошадь, возница куда-то летят.
Как в жизни, когда ждет приятная веха,
Судьба и Надежда безумно спешат.

15.
Что только не придумает еврей?!
Возьмите этого… ну, как его?!.. Шагал!
Такой он маленький – почти что, как пигмей.
Зато, послушайте, какой же он нахал!

На выставке я был. О, Боже мой!
И люди, лошади, коровы и ослы
по воздуху бредут невидимой тропой.
Своими красками он искромсал холсты!

А скрипачи – евреи же, конечно, –
позалезали кто на небо, кто куда.
Они нас удивляют. И так – вечно.
У этой нации больная голова!

То всё в зеленом здесь, а там из синевы.
То вождь ногами вверх на стол восшедший.
То дом родительский растет из головы.
Поверьте мне – он просто сумасшедший.

16.
Ему приказала Гармония:
«Пиши мой портрет – вот и всё!»
Прекрасной была церемония
создания лика её.

17.
Он свой портрет мазками слов
почти сто лет писал.
И слышал предков своих зов –
он в этом помогал.

А в красках – магия основ,
поэзия богов.
Сжигал среди своих холстов
и плоть свою и кровь.