Вместо письма

                Виктору Д.


     Неистово-льдистые глаза
     из зазеркалия толстых линз.
     Голубоватая седина,
     словно иней на елях синих.
     Слова, летящие в небеса,
     выдуваемые мехами органными.
     Посадка головы
     исполнена грации львиной.
     Невесомая наша игра -
     скольжение канатоходцев
     над пропастью смыслов
     или бессмыслиц. Смех и ирония,
     легкий флирт и
     ныряние в толщу
     неосвоенной акватории.
     Кажется, мудрость права,
     и потемки - чужая душа,
     как свечку не жги,
     как спичкой не тычь,
     возможно лишь погружение
     в бездну. А дальше -
     падение или взлет -
     как повезет...

     Отправляясь в плавание
     на утлой лодочке своего "я",
     одетого в неприкаянность бытия
     и назойливость быта,
     покидаю свой берег,
     где я от ветров сокрыта,
     отдаюсь волнам,
     поскольку склонность
     к мест перемене -
     давняя болезнь
     поэтов и мечтателей,
     и первооткрывателей
     дальних и ближних америк.
     И те километры,
     что ты измерил,
     для меня - звон капели -
     капли минут.
     Даже стылые льдины
     тают однажды,
     в неге солнечной
     ощутив уют.
     Потому, наверно,
     ты не там, а тут,
     в этом городе,
     где стынет кровь
     в милионножильных
     артериях и венах,
     где, вставив ключ
     в зажигание,
     думаешь: повезет,
     где час или день -
     всего лишь мгновения,
     ибо сила трения
     здесь сильнее стократ,
     чем в Америке
     или Папуа Гвинее,
     и каждый шаг вперед -
     это два назад,
     или по окольной
     траектории движения.
     Здесь жизнь сквозь пальцы
     уходит быстрей,
     чем вода иль сыпучий
     песок в часах,
     и, набегу
     заглядывая в зеркало,
     находишь седину в волосах,
     здесь каждый шаг -
     почти что подвиг.
     В какой стране
     герой или стоик
     найдет такой
     для себя простор?
     Мизансцена готова:
     палач и вор,
     и гений из новых
     маленьких фюреров,
     и пошлость, которой
     не видно конца,
     и глупость, которая
     из лица
     делает маску аутичную.
     Эта картина
     почти романтична!
     Здесь место есть
     для трагедий и фарсов...
     Но вот парадокс:
     без него умирают.
     Этот город,
     корнями врастая
     прямо в сердце,
     не отпускает
     животворящих
     своих детей.
     И в странствиях
     устав от потерь,
     к нему возвращаются
     снова, как к другу,
     пытаясь вновь
     раскрутить карусель,
     обреченную
     на движенье по кругу,
     в ослепленье
     считая недугом
     непризнанье
     своих детей.
.