Римская Поэма, или Что посеешь - то пожнешь

Он был всего лишь жалкий раб,
На пол лица - глубокий шрам....
В сраженьи раненный - ослаб,
Не жив, ни мертв - напополам.

Устав в бою, центурион,
Нашел его, в крови, без сил,
Пока победный легион,
Плененным головы рубил,

Какой-то милостью Богов,
Спасен и казни избежал,
И на покрытие долгов,
На рынке,  враг его продал,

Таким как он не счесть числа,
Кто поле щедро окропил,
Но жизнь - случайность сберегла  -
Богам угодно, чтобы жил.

                ***

Роскошный новый римский дом,
Хозяин - сказочно богат,
Патриций  - истинный, притом,
Любил заглядывать в Сенат,

Почтенный житель городской,
Был уважаем и любим,
Аристократом, и толпой,
И Императором самим.

Ценитель Музы и искусств,
Оратор и писатель книг,
Певец гражданских светлых чувств,
Философ, и большой шутник:

Раз наказал, чтоб  крокодила,
В бассейн забросили тайком,
Назвал гостей, чтоб вышло мило,
И в банях баловал парком,

Когда пришла пора купаться,
Сухим остался - от беды,
Чтоб у колонны потешаться,
Когда в воде пошли круги,

Один сенатор престарелый,
Хоть в жизни, был не очень скор,
Но прыгал, словно, угорелый,
Явив мальчишеский задор,

Была недолгою обида,
И зла никто не затаил,
(Ведь Император, не для вида,
Смеялся и  благоволил).

Сей муж ходил в вдовцах недавно,
Но,  (так  в народе говорят),
Своей рукой, семь дней исправно,
Мешал супруге в чашу яд.

Отец двух славных дочерей,
Пятнадцать и семнадцать лет,
Та, что пятнадцать - поскромней,
А старшей -  в Риме равных нет :

Лицо богини, стройный стан,
В глазах бездонная река,
А шелк волос золототкан,
В запястьях тонкая рука,

Умна, начитана, строптива,
Горда, заносчива немного,
Но благородно справедлива,
Хоть наказать способна строго.

             Еще был сын. Но он в походе,
             В какой-то северной земле,
             Но не герой рассказа,  вроде,
             Герой - в военном ремесле.

                ***

В хозяйстве больше ста рабов:
Наложниц, евнухов, прислуги-
Живые вещи двух полов,
Любой каприз - всегда к услуге,

             Взгляд отвести, не поднимать,
             Склоните головы в почтеньи,
             Рта лишний раз не открывать,
             Принять судьбу свою в смиреньи,

А этот новый мерзкий галл,
Хоть и поставлен на конюшню,
Уже не раз в глаза встречал,
Свою хозяйку непослушно,

Смотрел в упор, раззинув рот,
Ни разу не согнул коленей,
Лицом - немыслимый урод,
Но взгляд исполнен вожделений.

Сперва зарделась, выдав гнев,
Но вдруг сдержалась, к изумленью.
А он стоял оцепенев,
Нагой, прикрытый только тенью,

Железный кованый хомут
Кольцом на шее у атлета
Но под ярмом хозяйских пут,
В набухшей вене в горле где-то,

      Бурлит невидимая страсть,
           В летящем пульсе растворяясь,
               Всепоглащающая  власть,
                На этикет не отвлекаясь.


Ушла, ни слова  ни сказав,
Сама себя не понимая :
Куда девался властный нрав,
Зачем стояла, как немая?!

И разозлившись на себя,
Влепив себе пощечин тройню,.
Решила, завтра же с утра,
В конюшню и раба  - на бойню,

До крови сечь, чтоб выбить спесь,
А если надо - то до смерти,
Пусть двор собравшись смотрит весь,
Чтоб неповадно было, черти !

Но утром, как и накануне,
Все повторилось в том же стиле,
И гнев ее растаял в туне,
И вновь глаза раба смутили.

И день за днем с тех самых пор,
Как в храм Венеры на молитву,
В конюшню шла, пройдя забор,
С рабом вести в молчаньи, битву.

Вдруг в полдень, вроде бы в июле,
Презренный раб рванулся к ней,
И руки жесткие сомкнули
   Кольцо, 
      Вокруг ее плечей,

Не оттолкнула, плетью звонкой,
Не нанесла удар злодею,
А покоренной амазонкой,
Лицом рабу уткнулась в шею,

И задохнувшись в складке кожи,
С непостижимым облегченьем,
В плену неведомом, до дрожи
    В ногах девичьих,
        С обреченьем,

Стояла, в сладостной истоме,
Рассудок, кажется, теряя,
Забыв про статус, место в доме,
В объятьях крепких негодяя.

Прошла, наверное, минута,
Как целый долгий год, как вечность,
И время замерло как-будто,
Забыв на миг про быстротечность.

Раб пал на грязные колени,
Воздев глаза к лицу хозяйки,
К своей прекраснейшей Елене,
И молвил жарко, без утайки,

Что смерть готов принять любую,
Покорно, по ее указу,
Но усмирить не в силах бурю
Какой не видывал ни разу

Он омывал слезами пальцы,
Целуя шитый край туники,
И на лице его-страдальца,
Глаза, пылали светом диким,.

Прийдя в себя, его толкнула,
Рукой слабеющей, но властной,
И словно птица упархнула,
От места, где упал несчастный....

                ***

Неделя минула, другая,
Укрывшись от чужого взора,
В пределах дома, изнывая
От пережитого позора,

Она домашних сторонилась
И только с младшею сестрою
Вдруг сокровенным поделилась,
Устав, в борьбе сама с собою.

Секунда* выслушала приму**,
Но с тайным внутренним злорадством:
  Та,
    Имя чье внушало Риму,
       Почтенье !
        Красотой, богатством,
          Которой,
            Бредили вельможи!
              К которой сватов засылали
                Купцы и генералы, тоже !
                Когда б они все только знали !!!

Была секунда  - ординарна,
Всегда в тени красотки старшей,
Вторая арфа, и, что главно,
Себя считала пострадавшей,

Когда б не красота сестрицы,
То, очень может быть, блестящий,
     Антоний -
          Знатнейший патриций,
              На белой лошади летящий,

Ей точно б отдал предпочтенье,
Став самым лучшим в мире мужем,
А не томился б,  в заключеньи
Тоски по старшей -
          Да, ненужен !


Красавица капризна жутко,
И с равнодушием привычно,
Всех женихов, как просто шутку,
Гнала, с насмешками обычно.


Отец же в ней души не чая,
Гордясь,  сим редкостным сапфиром,
Спесивый нрав не замечая,
Прощал ей все на свете, с миром.

Да !  Вся в отца - его порода,
Характер, тонкие черты,
Вот отчего не судит строго,
И к ней исполнен доброты.

Другое дело с младшей дочкой,
По воле Януса , она -
От пальцев ног, до уха мочки -
Его покойная жена.

Слыла любимецей у дамы,
Но мать разгневала Фортуну  -
В земле лежит в финале драмы,
Кифара ж - брошена Нептуну.

Отец не груб с ней и не ласков,
Порой ее не замечает,
Не дарит тканей из Дамасков,
И не особенно страдает.

Вторая арфа в доме  знатном........
И тут судьба послала случай,
И с упоеньем многократным,
В тонах высоких благозвучий,

Секунда приму утешала,
И поклявшись Юноной страстно,
Хранить все в тайне обещала,
Что б не тревожилась напрасно,

Возникла в доме перемена,
На удивленье,  меж сестер,
Почти враждебности,  на смену,
Случился дружбы  договор.


                ***

Рассказ сей долог. Притомился,
Смочу гортань, хлебнув вина
И для удобства, чтоб не сбился,
Раздам героям имена..

Патриций наш, хозяин дома
Известен был как -  Юлиан,
Чье имя рода всем знакомо,
Поэт в потомках  и тиран.

Красавица звалась Августа,
Других упоминаний нет,
Искал в известных книгах - пусто,
Пропала в океане лет.

Секунда - младшая из двух -
Носила в Риме имя Клара,
Когда ж огонь ее потух,
Забылась напрочь - божья кара,

Еще один герой рассказа -
Обычный раб, прошу учесть,
Пусть будет - Раб - моя проказа,
А Раб он что ? Он раб и есть.

Второстепенные герои -
Они не очень и важны -
Как те,  в “коне”, при взятьи Трои,
Кому их имена  нужны?!


                ***


Августа спала беспокойно,
За ночью ночь, а наглый Раб
Тревожил, сны текли нестройно,
Не принял жертву Эскулап,

Томился дух, ломало тело,
Всепоглащаящая страсть,
Сковала естество умело,
Как тут не сгинуть, не пропасть,


До сей поры мужчин встречая,
Ничто не волновало плоть,
А тут конюшню вспоминая,
Была не в силах побороть,

Неудержимого желанья,
Коснуться дерзкого лица,
Упасть овцою на закланье,
Забыв про титул и отца,

Еще раз ощутить объятье,
Тяжелых мускулистых рук,
Противоядье и проклятье,
Смятенье в мыслях, в теле мук.

И обессилев от сраженья,
Теряя чистоту ума,
Свое признала пораженье,
И вновь,  к сестре пошла сама.

Вошла.  А Клара, словно ждАла,
Как будто знала наперед,
Что первой встречи, будет мало,
И что сестра опять прийдет.

Уже готов нехитрый план :
С покровом ночи через двор,
Украдкой, скрывшись за туман,
Достичь конюшенный забор,

А чтобы в доме не хватились,
Пропажи странной,  госпожи,
И без нужды не всполошились,
Не взялась стража за ножи,

В постель к Августе ляжет Клара,
Когда отец на случай вдруг,
Пощлет для дочери нектара,
С одним из самых верных слуг..

        Признаться план не очень стройный,
          Но я, пролив на факты свет,
            Напомню:
              Барышням достойным
                Пятнадцать и семнадцать лет.


                ***

Раб спал, прикован цепью, прочно ,
К кольцу на шее и в стене,
В соломе брошенной нарочно,
В углу, с конями наравне,

Минуло время, а хозяйка ,
Все не вершила правый суд,
Он ждал - войдет с  мечами шайка,
И для расправы сволокут,

Шли дни, судьба благоволила,
Был жив,  накормлен и здоров,
И в теле бешенная сила -
За рог к земле валить быков,

Зажили раны, затянулись,
Лишь след глубокий от копья,
А мысли - только к ней тянулись,
Впиваясь в сердце и гноя,

Ее глаза прожгли  на- вылет,
В груди измученной дыру,
И то и дело, нет - да хлынет,
Потоком страсть, сквозь сны, к утру,
    
                ***

Одной дожливой ночью летней,
Раб пребывал в руках Морфея,
Но вдруг все стало многоцветней,
Вошли. От ужаса трезвея,

Вскочил, готовый защищаться,
Руками голыми с мечами,
В последний раз за жизнь сражаться,
В смертельной схватке с палачами

Но вместо стражников жестоких,
Неяркой лампы тусклый свет,
В проеме тьмы ворот высоких,
Представил взору силуэт,

Раб обомлел, краснея густо :
Дрожа,  всем телом, под плащем,
Стояла бледная Августа,
В тиаре убранной плющом....

Я здесь прерву  повествованье,
Скажу лишь то, что госпожа,
Швырнув на пол руно баранье,
Всю ночь была рабой Раба

                ***

Прервав объятья до рассвета,
Августа через двор стремглав,
Бежала в дом, полураздета,
От неминуемых расправ,

Нашла сестру в своей постеле,
Рыдала горько на груди,
Хотя внутри,  на самом деле,
Все пело, где-то посреди.

Никто беглянку не приметил,
Ничто не выдало позор,
И новый день был тепл и светел,
И жил привычной жизнью двор.

С тех пор, хотя бы раз в неделю,
Августа виделась с Рабом,
И чувства прочились, твердели,
Как хлеб,  забытый за столом.

А Клара ?  Клара выжидала,
Поймав сестрицу на крючок,
И,  как умела, помогала,
Интриги нить плетя в клубок.

Промчался месяц, два - все гладко,
Августа бдительность теряя,
С любимым ночь делила сладко,
Познав с Рабом все краски рая .

Однажды в полночь -  в доме тихо,
Августа - на плече Раба,
И Клара  разбудила лихо,
Как Иерихонская труба,

Ворвалась в спальню к Юлиану,
И рассказала все как есть,
В рассказ добавила обмана,
Сестре, венчая ложью, месть :

 Августа, мол, грозила смертью,
И ей, и в будущем -  отцу,
Стегала в устрашенье плетью,
И била больно по лицу.

Покинув ложе, в возбужденьи,
За меч схватился Юлиан,
Собрал слуг двадцать в подкрепленье,
И на конюшню. Славный план,

Достиг в итоге эпогея.
Чтоб лицезреть позор сестры,
В дуще, от злобы холодея,
Бежала Клара средь толпы.

Вбежали, факелы пылали,
Патриций - разъяренный лев,
Раба мечами изрубали,
Насытив справедливый гнев,

Августу цепью замотали
Прижав к позорному столбу
И всей толпою истязали -
Досталась каждому рабу ,

Потом истерзанное тело,
Швырнули подль ее  Раба,
И закололи так умело,
Легко, как будто бы,  любя.

В пылу жестокого возмездья,
Свой факел стражник уронил -
Вверх  искр, сверкающих, созвездье -
Невольно сено запалил,

Коней спасали от напасти,
Метались люди, едкий дым,
В плену огня палящей власти,
Никто не спасся невредим,

В полыме сгинула и Клара -
Сожгла слепая зависть- страсть :
Причина жуткого кошмара,
В ком было суждено пропасть .

Лишь Юлиан и,  может, трое
Из верных преданных рабов,
Всех остальных постигло горе,
Пасть жертвой огненных клубов.

Развеял утром пепел ветер -
Следы вчерашнего пожара,
Отец, средь углей, заприметил -
Чернела тусклая тиара,

Он опустился на колени,
И поднял... Затопила тьма,
И Юлиан в сознанья крене,
В один момент сошел с ума.

Весть мигом донеслась вдоль Рима,
    Но правду,  вряд ли кто искал,
       В веков потоке -  растворима,
          А я, что знал, то рассказал.....










*  Секунда - в древнем Риме, вторая дочь
** Прима   - в древнем Риме, самая старшая дочь в семье















 















.