Светловская Гренада отшумела,

Светловская "Гренада" отшумела,
"Свеча" еще горит, вокруг петарды,
Мадонна Ботичелли потускнела,
А девушка, прерасна, как "Сердарда"!

О чем Вы грезите? Почти свободны...?
Вам Питер близок и кавалергарды?
Вы Пастернаком бредите? Не модно...
Ведь он, как Маяковский из "Сердарды"!

И золотые локоны роскошны,
Как Гиппиус, изысканна и едка,
Поклониики назойливо-дотошны,
И жизнь искрится лунною рулеткой!

Так корабли на Волге, в прошлом веке,
На пристанях, касаясь ватрелиний,
Общительны, как у Язона греки,
"Сердардой", называясь, веселились...

Теперь же мы, "Летучие голландцы",
Соприкасаемся в сети игриво,
И умиляемся, и пишем стансы,
Общение назвав, "Сердардой" мило!


Восьмой уж год текущего столетья,
И подрастают юноши и девы,
Торжественно проходит королева,
Сердардой отсекая междометья!


"Сердарда" упоминается в "Охранной грамоте" Б. Пастернака, непереводимое слово, обшение на причаливших к пристани кораблях, соединенных трапами, название поэтичского кружка, в нем бывали: В.Маяковский, А. Белый, Б. Пастренак



КУЛЬТУРА. ЖИЗНЬ
Олег Клинг
Борис Пастернак и символизм
версия для печати (9225) « ‹ – › »




Диалог, растянувшийся почти на весь ХХ век, между Б. Пастернаком и символизмом дает возможность, а может быть, делает необходимым еще раз присмотреться к соотношению футуризма и символизма. Поэт сам обозначил свои истоки в символизме. Публично — и осознанно — в «Охранной грамоте», в которой Пастернак, по его словам, старался быть «не интересным, а точным». Причем по разным поводам. Во-первых, в связи с музыкой и Скрябиным (впрочем, и музыка, и Скрябин были частью символистского самосознания). «Музыка, прощанье с которой я только еще откладывал, уже переплеталась у меня с литературой. Глубина и прелесть Белого и Блока не могли не открыться мне».

Далее упоминается о символистском «Мусагете», откуда вышли почти все молодые московские поэты 1910-х годов.

В этом и во многих других лежащих совершенно в другой плоскости явлениях Пастернак находил черты своего «поколенья». Он видит в цепи «характера случайности и случайностей характера»1 не просто закономерность, а источник энергии, питающей жизнь и отодвигающей смерть. Каждое новое поколение не хочет помнить опыт предыдущего поколения, знающего о смерти, о невозможности изменить жизнь и избежать смерти, которая, согласно мироощущению Пастернака времени «Охранной грамоты», есть неминуемый итог человеческого пути и жизни вообще. Спасение от отчаяния, от ощущения невозможности вырваться с общей дороги — смерти он видит в искусстве. «А чтобы заслонить от них («молодых людей». — О. К.) двойственность бега сквозь неизбежность, чтобы они не сошли с ума, не бросили начатого и не перевешались всем земным шаром, за деревьями по всем бульварам караулила сила, страшно бывалая и искушенная, и провожала их своими умными глазами».