Вербное воскресенье 2

Продолжение         Рассказа        Вербного Воскресенья.

Шло время. Мама больше меня ни когда не оставляла на такой длинный период. Сестрёнки Аня, Лиза, Феня, Дуся и Паша ходили в школу.
Правда Аня проходила в школу только два года,  а на третий год не пошла, стала помогать маме по хозяйству.  Так и осталась не грамотной. Научилась только расписываться, да читать по слогам. Брат Максим с 21 года рождения, как только окончил 7 классов начал работать. Сначала библиотекарем в сельской библиотеке, она располагалась в здании сельского клуба. А через год решил попробовать поработать заведующим сельским магазином. Он же и продавец, он же и рабочий, он же и снабженец. Всё у него шло хорошо. Председатель сельского совета был доволен работой брата. Он частенько заглядывал в сельмаг, интересовался работой, как обстоят дела, какие имеются трудности.  Но выходя из магазина каждый раз просил Максима налить сто грамм на посошок.  Брат ему наливал и говорил,  сколько стоит сто грамм с закуской и записывал эту сумму в специальный журнал должников Это почти во всех сельских магазинах практикуется. Так как друг друга знают и доверяют друг другу.  Председатель выпивал и говорил,  запиши на меня, на мой счёт в тетрадь, я в зарплату расплачусь. Были и другие сельские мужики, которые так же в долг выпивали. И вот,  как-то, нежданно-негаданно, приехал из райпотребсоюза инспектор, который обнаружил недостачу. Недостача была  равна приблизительно половины стоимости коровы.  Приходит Брат домой и говорит отцу. «Батя,  наверно корову заберут, а меня в тюрьму посадят, за растрату в магазине». Но, так как Батя,  был  стойкий и знающий мужик, а детей своих он воспитывал честными и справедливыми, он точно знал, что его сын не мог просто так сделать растрату. Он сказал сыну. Ну, что бери корову за рога и веди её туда. Не сидеть же тебе в тюрьме. Но,  а  дети будут без молока,  полуголодные. Тогда Максим признался отцу, что растраты как таковой нет, если эти дяди, которые пользовались бесплатной выпивкой,  принесут деньги в магазин, тогда он покроет эту растрату. Отец сказал: « Запрягай сани, и я с тобой  поеду к эти людям».  Брат запряг лошадку,  и они объехали всех должников,  На удивление Отца, все должники вернули Максиму свои долги.
Даже председатель сельского совета, перезанял у  кого-то  деньги и вернул их в магазин за выпитую водку. Точно не знаю, как отец мог договориться с должниками, что те незамедлительно вернули деньги.  Конечно. Отец был уважаемый человек. Он был на все руки мастер. Рубил дома, Крыл соломой и железом крыши. Изготавливал вёдра, кружки. Ремонтировал самовары, чайники. Умел делать русские печи и лежанки. Изготавливать сбрую для лошадей. Хомуты, седёлки, уздечки, шлеи, папоны, вплоть до седла. Мог делать сани и повозки, козырьки и дрожки. ВЫДЕЛЫВАЛ ОВЕЧЬИ ШКУРЫ  для шуб,  телячью и конскую кожу для обуви. Одним словом был Человек с Большой буквы и золотыми руками.  Для этого  время,  это
редкая индивидуальность. А основная работа у него была  обьезчик леса. То есть,  охранял ухаживал и выращивал лес  в нашей местности. И вот однажды,  рассказывала мне, сестра Феня. Это та,  которая меня на руках в город носила, чтоб Мама меня грудью по кормила.  Сидели все за столом обедали, а отец говорит: «ну  дети скоро останетесь без молока. Корову заберут в сельский совет».
Максим, говорила мне сестра, чуточку усмехнулся,  так как знал, что вопрос  с растратой уже разрешён,   серьёзно сказал: «Еште  девки тюрю, молока то нет  я нашу корову отвёл в сельсовет».  И вот  шесть девчонок и мама громко плакали,  подумали, что и вправду Максим отвел корову в совет. Это было в 39 году вначале лета. Скот уже пасся на лугу.  Мне было в это время где-то полтора годика. Но так как брат меня очень любил, он в это время держал меня на руках,  подкидывая меня вверх, и  всё время твердил; «Расти мужик, здоровым будешь, пей коровье молоко». А мать удивлённо смотрела со слезами на глазах и не понимала, о каком молоке теперь он говорит, когда корову сам отвел в сельский совет. Всё конечно закончилось благополучно, в ГУЛАГ не посадили, Он перешёл работать заведующим клубом.  Он очень хорошо пел песни и задорно и ловко отплясывал Барыню, Польку, Цыганочку с выходом и курский танец Тимоня. Так и жили до войны 41 года. Началась война, и наше село быстро оказалось в оккупации. Председатель  сельского совета, он же и секретарь парт ячейки,  и два колхозных председателя быстренько,  скрылись в неизвестном направлении. Мужики оказались вне удел,  так как и районные органы, куда то быстро эвакуировались или скрылись. Люди стали каждый по себе ждать, что будет завтра.  А завтра и послезавтра ни чего хорошего не приносило. Скот не успели эвакуировать. Мужики огромное стадо погнали в другой район, а там уже были немцы. И им пришлось вместе с коровами и лошадьми вернуться назад домой.  Так  жили  два года под оккупацией.  Мужчины и их дети от 14 годов и старше скрывались в лесах, чтобы не попасть в концлагерь или на работу  в  германию. Вот так прожили до конца марта 43 года. Мне уже исполнилось 4 года и 10 месяцев. Это время запомнилось на всю мою жизнь.
Помню всё, как будто это было вчера.  А жили вот как. Если немец  уезжал с нашего села, мужики возвращались домой. Если он приезжал, мужики с ребятами опять уходили в лес. И вот . Зима 43 года. На дворе лежит чистый белый снег.  Я захныкал, что хочу кататься с горки на санках. Санки у нас были, наверное,  двое. Но они  были очень большие  для мня, мне было очень тяжело их тащить на горку.
Тогда отец решил сделать именно для меня санки маленькие, что б я мог и на с ними  справляться самостоятельно. И он начал делать санки прямо в хате.
Расположился среди избы, так в нашей местности поступали все мужчины. Потому что полы  земляные и им ни чего не будет. А отдельных мастерских не было ни у кого.  Что-то строгал, что-то пилил и уже санки почти были готовы, как я подошёл к нему и попросил нож,  что бы построгать какую-то палочку. Он дал мне нож,  но предупредил; «Нож острый строгай осторожно, не порежь пальца». Но я конечно при втором или третьем касании ножа о палочку  разрезал большой палец до кости чуть ниже фаланги, наискось.
Конечно,  я испугался, закричал, что есть сил, а он вместо того чтоб  успокоить и забинтовать рану начал меня ругать, говорил, что я тебя предупреждал, а ты не послушал, что таким ножом пользуются взрослые. Рядом где то на скамейке лежала верёвка. Он сложил верёвку в четверо, и стал замахиваться ею, как обычно у  него это бывало, что бы, постращать.  Так как он ни кого из своих детей, а моих братьев и сестёр  ни когда даже ладошкой не шлёпал. А на сей раз он зажал меня своими коленями, а палец взял левой рукой,  зажав его крепко, и этим самым приостановил кровотечение, а правая рука с верёвкой была поднята у  него над головой и в это время на мой крик со двора прибежала мама, увидела эту картину, она естественно бросилась защищать меня. И он стал выяснять отношение с мамой, как вдруг забегает брат и становиться между отцом и матерью и вся ссора была разрешена.
Мы очень любили своего отца. Между сестрами и братьями ни когда ссор у нас ни каких не было. Ни в детстве, ни во взрослой жизни. Всегда помогали друг, другу,  кто,  чем может. А все спорные вопросы,  уже без родителей,  разрешали на совете. Без обид и упрёка. Но санки мне он в этот день к вечеру всё же доделал. И я с перевязанным пальцем отправился на второй день кататься с горки.
Продолжение следует.