Государыня Волга

 
                Памяти Людмилы Георгиевны Зыкиной

А куда-то текут облака, государыня Волга.
За какой-то чертой облака и река не видны.
Патефонные шрамы души искромсала иголка,
Только голос остался всё тот же, речной глубины.

Только голос остался... А что там, за далью туманной,
За тщетой восковой отпевания в Храме Христа?
Где не стонет душа от печали её сарафанной
И не плачет взахлёб городская её нищета.

Где кончается жизнь, начинается ветер и вера,
В то, что жизнь не напрасно плелась оренбуржским платком.
На каких небесах состоится какая премьера,
Если здесь, на Руси, льются песни её языком?

Это русская боль: с переливом, с коленцем, с подхватом,
И от боли кромешной становятся песни добрей.
Эко, барыня, всласть расходились родные пенаты
От Камчатки до Бреста, от Риги до южных морей.

Мы по-русски живём, мы по-русски поём и болеем,
Умираем по-русски, достойно, коль вышли срока.
И когда нас несут по кладбищенским сонным аллеям,
То взаправду и слёзы, взаправду и скорбь, и тоска...

Если что-нибудь петь на прошанье, то «Матушку Волгу»
Пусть затянет оркестр и впечатает трель соловей.
Эта песня её, что текла удивительно долго,
Не длиннее реки, но, конечно же, жизни длинней.

Ну так, спи, государыня, вечная слава — от певчих,
От России-страдалицы, матушка, - вечный покой.
На поминках души даже водка покажется крепче,
Если русскую стопку по-русски занюхать рукой.

У всего есть предел: у реки и у жизни. Поточно
Лишь часы продолжают настойчивый мерный отсчёт.
Только голос хранится в бороздках пластинки непрочной
И течёт под иголкой, как вечная Волга, течёт.

Всё кончается здесь, на земле, для шута и царицы
Есть два метра под солнцем от прошлых щедрот торжества.
Всем, к величию смерти, земным суждено причаститься,
Остальное всё — блажь, суета, мишура и слова.

Будут течь облака и река к астраханским низинам,
Доплывут облака и однажды сольются с рекой.
Эта точка в конце, к сожалению, неоспорима,
И молитва одна, к сожалению, - «За упокой».

На могильных холмах одиночества первопрестольной
Гулкий залп караула и медь разорвут тишину.
Только траурный марш не уместнее песни застольной,
Русских песен её, покоривших навеки страну.

По июльским садам отпоют голосистые птицы
И огромное солнце взойдёт, обжигая восток.
То ль ромашки с полей, словно саван, укроют царицу,
То ль любимый её оренбуржский пуховый платок.

                3.07.2009