Самовозгорание

В ночи, в двенадцатом часу, когда пыжила я перины,

Меня изжога подожгла, вот так: без спичек, без растопки,

не за понюшку табака, точней сказать – за рюмку водки.

Пыталась я её заесть лапшой молочной – безуспешно,

А если честно – каюсь, грешна, – за жадность наказал Господь.

Соседка Зойка виновата, ей похмелиться не дала,

и денег тоже, до зарплаты – теперь сгораю со стыда.

Соседка Зойка – баба дура, её боится вся округа,

Повадится – сведёт с ума, как банный лист, точнее веник,

воткнётся в задницу твою и там поселится…

Горю! Душа в огне! – Нет, не душа. Сорвало кран на пищеводе

и кипяток… – Опять не то! Ну, в общем, я была на взводе,

перепугала всю семью, пусть знают, гады, как мне плохо!

– Горю, ребятушки! Горю!

Пыталась я залить пожар водою с содой – ну и гадость!

Дай людям спать! – скрывая радость, зевал в подушках мерзкий кот.

И рыбка в банке, золотая, от злости дёргала хвостом,

И пёс ворчал, и роза сохла, – что за семья? – бездушных дом!

Тогда трясущейся рукой достала я графинчик водки, –

Умру, узнаете тогда! – Вонзила зубы в хвост селёдки,

Пила и плакала, навзрыд, о жизни горькой рассуждала,

потом по трубам постучала соседке Зойке, та пришла

и принесла кусок ватрушки, бутылку пива и «Казбек»…

Нет, всё же Зойка, человек! – Не то что эти, рыбо-кошки, –

Им не понять меня во век!

Одна шипами больно колет, другой пометил все углы и птичку съел,

А что рыбёшка? – Пускает падла пузыри!

Про пса ни слова – он хозяин, меня выводит погулять,

когда побольше кислорода, на зорьке, часиков в шесть, в пять.

Да только, отвлеклась я снова, настал, настал потехе час, –

Мы будем петь! Проснись, корова! Давай коронную, про нас!

«Ах, миленький ты мой! Возьми меня с собой»…

– красиво затянула Зойка, я подхватила, пёс завыл и понеслось:

«Трава у дома», «Коробочка», «Подлунный мир»…

Мы с ней исполнили на бис «про айсберг», чувственно и звонко,

Потом мне позвонили в дверь, и постучали очень громко.

Нет, что за люди не пойму! Кому не спится в ночь глухую?!

Зачем ломиться в дверь мою, когда от боли я кукую?

Блаженен мой мирок ночной, нора в норе на тридцать метров,

Где много-много километров себе я освещала путь,

Спроси зачем? Чего искала? – Не обрела, не потеряла,

Лишь постарели зеркала…

Блаженен мой перекосяк, где всё, что можно развалилось,

сломалось, стёрлось, покривилось, и обрело навек покой.

Мой дом – не крепость, пропасть – да, там потеряться можно сдуру,

забыть про пищу и фигуру, и запросто сойти с ума.

Сомнамбулой, вокруг стола, бродить по цепи невидимке,

Брать лук из ивовой корзинки, жонглировать, чтоб не заснуть,

Бессонница – в поэты путь.

Предавшись грёзе о высоком, печально чищу апельсин…

Но что за грохот?! Зойка, блин! Где, где взяла ты эту гадость?!

Что это? – ножка от стола?! Кому объявлена война?!

Кончай чудить! – Да ты пьяна!..

Фу! Грошик! Фу! Не кушай Зою,

Она сейчас пойдёт домой, а мы – гулять, а мы – на волю…

Когда же запоёт петух? – На суп его! Устал от лени! –

И гимна радостный салют низложит ночь, прогонит тени?

Мой бог как токают виски, остановилось, видно, время

Паромщик разобрал мостки, разбойничье, лихое племя:

решил он солнышко украсть и погубить планету нашу,

Сейчас сварю семейству кашу, овсяную, и двинусь в путь.

Пушок! Куда меня зовешь? О чудо! роза распустилась,

скажи, в кого она влюбилась, в луны осколок на снегу?..

Мой милый шалунишка кот, ласкается, о ноги трётся,

доспехи чищу набегу, а что мне делать остаётся?

Привычно встречу новый день, с лицом бессонницей помятым,

Играют гимн! – И это свято. И живы все. И я живу!


 февраль 2010