Алаверды

"Я был не плох, а где-то и хорош:
Других таких в психушке не найдешь.
Но, отлежав, я к вам друзья вернулся"

Но тут мой дядя встрепенулся,
И скромненько, меня поправил:
«Алаверды» - тост переправил -
«Ты женщина! И это - прелесть!»

И у меня отвисла челюсть -
« Ты, что не видишь, не хрена».
Нет бюста, а в трусах война,
Смотри, как вздыбились штаны»,

А дядя - «Не было б войны,
А, в остальном, нам повезет,
Бутылка знает стопкам счет,
Пусть у тебя торчит в кармане,
Скажи спасибо своей маме,
Что воспитала паренька,
Как девку, злобной, на века,
В платья и стринги одевала,
Влюбленных мальчиков ругала,
Чтоб не дарили ей цветы,
Неимоверной красоты.
А приносили брильянты,
И раскрывали в ней таланты,
За это даст она не раз,
И расцелует им анфас».

«Ты дядя знай, что говоришь,
Куда ты гнешь, едрена мышь?
Совсем ты сдвинулся по фазе,
Ты вспомнил о какой-то мрази,
Но только лишь не обо мне.
Ты лучше утопись в вине,
Алаверды – я говорю,
И полбокала водки пью»

Тут тетя, тост забрав, сказала –
«Я слушать бред ослов устала,
Я точно помню все дела,
Сестра девчонку родила,
А всем сказали, что мальчишка,
Пипирку я пришила лично,
Переборщила лишь слегка,
На два немереных вершка.
Вот и стучал он по колену,
Тогда придумали замену,
И вместо трусиков на тело,
Ей стринги красные надела.
Они, как флаг у коммунистов,
На жопе, что во поле чистом.

«Алаверды» - сказал мой брат -
«А я вот был безмерно рад,
Зачем мне девки и жена,
Когда под боком есть "она".
Я к "ней", ночной порой прокравшись,
И накрепко нацеловавшись,
Устав, под утро, падал спать
На сверхскрипучую кровать.
Она будила на рассвете,
В округе ближней всех соседей,
И скрип кроватей в унисон,
Срывал покой и райский сон.
От скрипа дети зарождались,
Из лона вскоре вынимались.
И знаете, что я подумал,
Вот я, обычная натура,
А брат, он точно злостный гей,
Так, где тут водочка? Налей"

«Алаверды» - сказал сосед –
«Красив душой, но волос сед,
Как хорошо, что ты гламур,
Стрелой тебе попал Амур,
В то место, где растет нога,
А может две, тут не бега,
А как я понял в попу секс».
Он выпил, и сожрал свой кекс -
«В том деле скорость не нужна,
А ласка нежная важна,
Тогда не будешь горевать,
И каждый день начнет вставать,
А импотенту, тому проще,
Сосенкой он в дубовой роще,
Стремиться будет в ширь, и в высь,
И отсосет, как ни крутись».

«Алаверды, да вы о чем?
Кого я пригласила в дом?» –
Мамаша слушать всех устала,
Но от назревшего скандала,
Всех девка вдруг уберегла.

«Ай лав гей ты» - и вдруг легла,
Раскинув ноги, как в полете,
На акушерском вертолете,
Она всех стала подзывать,

Но тут не выдержала мать –
«Алаверды, я всем сказала,
Вам видно горя было мало,
За что вы моего сынка,
Берете силой за рога,
Смотрите, он еще в рассвете,
И от него родятся дети,
Когда его полюбит баба,
А не мужик с лицом из ПАБа.
Который каждый день пивком,
Свой член гноит, оставив дом»

«Ай лав гей ты» вдруг прозвучало,
И все опять пошло с начала,
Девица пьяная с лица,
Стояла раком у крыльца,
Но от пинка мамаши встала,
Раз покачнулась и упала.
Убили бедную девчонку,
Задрав, ей над пупком юбчонку.

«Куда же деться нам от трупа?
Она блестит тут, как залупа,
От образцового крыльца
Воняет тухлостью яйца» -
Всплакнув, мамаша продолжала –
«Никто не выдаст мне кинжала?
Я б им разрезала на части,
Худое тельце бедной Насти,
В саду б под вишней закопала,
И чтобы не было скандала,
Сказала б всем, что девка – мразь,
Что в проститутки подалась.
Что на конец то заживет,
Когда большой конец найдет».

«С большим концом – большое счастье,
Как хочется побыть во власти" -
Я петушком заголосил,
Как будто Черт меня просил -
"Я с ним бы ел, и спал бы с ним,
И был бы счастлив, и любим».

«Алаверды» - сказал мой дядя –
«Простите Бога меня ради,
Я весь прослушал разговор,
Пока ходил, в сортир, на двор.
Там на зашарпанной бумаге,
Какой-то хрен в пылу отваги,
Стишки рукою написал,
Так я их взял и обоссал.
Не удержав, в потуге, члена,
Что выскочил с ручного плена,
Стихи потом я прочитал,
Когда сухим листочек стал,
Какой-то бездарь из двух строчек,
Оставил свой корявый почерк,
Один лишь стих не смог прочесть,
Про самогон, что выпит весь,
Такая длинная стропила,
Меня чуть – чуть не утопила,
Как закружилась голова,
От тех стихов, не от вина.
Вот было б очень плохо мне,
Когда б я утонул в говне».

«Какой же дядя ты дурак,
Такой шедевр, он не для срак,
Его с душой я сочинял,
И ночи лунные не спал.
Влюблен я был не в самогон,
Рекой тогда вливался он,
В мои красивые уста,
Чтобы войти во все места,
Противный, слышь, что говорю,
Себе я водочки налью,
И без вранья, и без прикрас,
Продолжу слезный мой рассказ»

«Алаверды» - козел сказал,
Он в огороде обитал,
Пожрал морковь и всю капусту,
Чтобы на грядках стало пусто,
Зато из задней междуножки,
Повсюду сыпались горошки.
Он вдруг с людьми заговорил,
В молчании стоять без сил. –
«Вы про поэта тут поете,
Я видел, что он был в полете,
К нему и муза приходила,
Коза с соседнего аила,
Они, о чем-то, там шептались,
Козлята после получались,
Кентавры местного разлива,
Что вон играют сиротливо,
Все потому, что их папаша,
Вот эта поэтесса наша».

«Что можно слышать от козла?» -
Сказала вдруг моя сестра –
«Алаверды, я тост скажу,
И кое-что вам покажу,
Такого вы и не видали,
А если свисну, не слыхали».
.
И вставила свисток в манду,
Как в рот сует горнист трубу.
От свиста резь пошла в ушах,
Все поняли, что дело швах,
От этой пакостной девчонки,
Порвутся обе перепонки,
Глухим останешься, как дядя,
Что водку пил, на всех не глядя.
И заедал все чесноком,
Наполнив ароматом дом,
Чтобы залетные вампиры
В ночи к нему не приходили,
И не отсасывали твари,
Все то, что он к утру поставил,
В своих залатанных кальсонах,
Торчащим столбиком, спросонок.
Он иногда, но очень редко,
Вставлял его своей соседке,
Не только в старую дыру,
Куда попало. «Ой, помру…» -
Соседка на весь дом кричала,
Но с дырки член не вынимала,
Стонала жалобно, кайфуя,
Во рту горчащий хрен, смакуя.
.
«Алаверды» - сказал козел,
Проблеял что-то и побрел,
К кентаврам и козе своей,
Что не видал уж десять дней,
Он в эту страдную декаду,
Весь огород подчистил к ряду,
И все орал – «Я всех убью…»,
Когда скурил всю коноплю.
Дымить он с детства был приучен,
Ведь «Беломор» с карманов брючин,
Ему блатная детвора,
Давала пососать с утра.
.
«Алаверды» - сказала мать –
«Как хорошо, что эта ****@
Поела коноплю и мак,
Теперь он наркоман, мудак,
И пусть садится на иглу,
Таких, во век, не полюблю,
Хотя любовь бывает зла,
В безрыбье трахнешь и козла,
Он хоть и зверь, не человек,
Но успокоить сможет бег,
По жилам бешеной крови,
Что распирает все внутри.
И в страсти, поднимает грудь,
И клитор, маленький, чуть – чуть.
Как хорошо, что есть морковь,
Она разбавит в жилах кровь,
Когда ее не станешь есть,
А сунешь во девичью честь.
Зачем нам фаллоимитатор,
Когда в полях колхозных трактор
Взрывает землю километры,
С морковью, в тридцать сантиметров.
Она стройна и хороша,
Что так и просится душа,
В неистовый взлететь полет,
Как винтокрылый самолет»