А сны? Ты скажешь еще есть сны...

А сны? Ты скажешь – еще есть сны,
эти ловушки рассветных советов,
эти безжалостные вампиры,
алчные аналитики, загоняющие в пробирки
мою силу воли, твою жажду свободы,
мою и твою беспечную безнадежность?

Сны, в отличье от нас, вольны.
Мы же гаснем в разгадках пространных приветов,
опускаем мечи, орала, забрала, лиры,
бросаем тени, взгляды, паркеры, кирки,
прем вопреки здравомыслию моды
на прием, где владычицей диковатая нежность

судеб, слепившихся в отчаянном трахе,
пытающихся зачать нам общую дочку,
исчертивших планами наши предместья,
раскритиковавших прибежищную помпезность,
мечтательность розной юности,
хрупкость предрассветного кайфа,

лежащих на снимках, как две обнищавшие махи,
потом вдруг пляшущих по полям вприскочку,
болезненно реагирующих на неожиданные известья,
вылизывающих свою не нужную никому полезность,
но вовсю стебущих совокупность умности,
жизненной вообще востребованности, неоднозначности лайфа.

Лайф мой дурацкий, уходящий в песок, в эту вышеотчеркнутую ночь,
в этот лом,
я молюсь тебе, как половине дурацкой единицы,
я молюсь тебе! Прости небреженье тобой как дурь,
заблуждение розной юности, мчащейся по автобанам дерзанья,
хворь одиночества, яму стакана – о зеркало ногтем бордовым – хлобысть!

Я молюсь тебе истово, и ты дашь мне дочь!
Дашь мне дом!
Я верна тебе, и только тебе продолжаю в любом состоянье молиться!
Я останусь красавицей, сколько ни штукатурь,
и сколько не пропесочивай, останусь высоконравственной дрянью!
Я буду хлопаться с башен, а ты держись,
я буду трахаться с Сашкой, а ты держись,
мне будет очень страшно, а ты бери хлыст. Хлыст!
Чтоб тело тепличное плыло в желании быть.


9 ноября 2000 года