Хлеба дитятко, белея...

*  *  * 


Чёрно-синий ворон сел
на пшеничные ворота.
Землю известь, кость и мел
грыз в цыганском детстве кто-то.
Не поведаю всего,
Книгою заклят священной.
Сам похож я на него
сурмяною лобной веной -
на него, кто мел и кость
и крестительную глину
зажимал упорно в горсть.
заживляя пуповину...
С ним я рысьим взором схож
и медвежьей связан жилой.
Но не зван я и не вхож
под его палат стропила.
Бог стадам Своим судья.
Нам тоской не поделиться,

даже если ты и я,
позабывшись, сблизим лица...
Каждый свой кулак грызёт,
свой секрет мурует в стену.
И пьянее пьёт, чем мёд,
горько-дымную измену.
Не виню и не сужу.
Словно Авель смирноокий,
вновь по ржавому ножу
ров перехожу глубокий.
Были пОдлы времена,
Ан, гляди, пришли подлее!
Тонет в омуте вина
хлеба дитятко, белея.
Ворон-враг, незванный гость,
гвоздь вбивает в домовину.
И младенец гложет кость,
чтоб скорей вернуться - в глину...