О войне

1. я солдат - силен, удал и весел,
с рыжею вихрастой головой.
полон сил, и дембель через месяц
радует отъездом в дом родной.
служба проходила мне не в тягость,
рядом были верные друзья,
время шло, и близкую опасность
в перспективе дней не видел я.
но на небе, видно, у кого-то
новой жизни был намечен план.
на исходе лета нашу роту
бросили в бурлящий Дагестан.
до того я не бывал на юге,
веселился, как ребенок, сам
поднимал к чужому солнцу руки,
улыбался чистым небесам.
и во все глаза смотрел на горы.
плыл орел в лазурной вышине.
только с этих гор стекало горе,
смертью расползалось по земле.
командир сказал, "контрольный город
предсказуем и спокоен днем,
но наступит ночь, ударят горы
в нас всепожирающим огнем;
цель одна - не допускать террора,
и по мирным лучше не стрелять.
завтра на рассвете едем в горы,
будем моджахедов истреблять."
с гор уже спускался летний вечер,
в небо улетал палящий зной,
ароматный ветерок навстречу
прилетал с прохладой голубой,
слышно, как азан кричат в ауле,
в касках, с автоматами в руке
мы сидели с другом в карауле
на зеленой бархатной траве.
я из Омска, он - из Петербурга,
обучились только что стрельбе,
но шутили, глядя друг на друга,
словно на погонах по звезде.
я сказал, вздохнув, как воин бравый,
"завтра предстоит нам славный бой!"
он ответил с чувством, как бывалый,
"коль умру, врагов возьму с собой!"
закурили. опустив ресницы,
вдруг сказал серьезным тоном он,
"посмотри, кровавая зарница
нынче заливает небосклон.
мнится, скоро город в ней утонет,
станет полон крови и тоски.
и предгорье на закате стонет,
гулкий стон сжимает мне виски."
"это твои нервы перед боем, -
рассмотрев зарницу, буркнул я, -
напряглись, наверное, и стонут,
уж никак, дружище, не гора."

2. а заря была яркой, заря была алой,
как земля после битвы - больной и кровавой,
небосклон красной шалью она застилала,
засыпающий город огнем заливала.
я хотел завершить разговор прибауткой,
но смотрел на нее, и мерещилось : жутко
будет завтра ребятам, и другу, и мне,
и хотелось заплакать, прижавшись к горе,
и хотелось уехать из этого ада
и сибири сказать "мне чужого не надо!"
но уж ночь надвигалась, крутясь надо мной,
и рассвет приближался, а с ним страшный бой.

3. мы рассвет в строю встречали,
сотня пацанов,
мы приказа молча ждали,
и приказ готов :
дислоцироваться в горы,
моджахедов смять,
чтобы банды на просторе
не могли гулять.
"ну, вперед, ребята, с Богом!" -
молвил генерал.
перегородив дорогу,
танк угрюмый встал,
мы по лесу врассыпную
группами бежим,
просвистят над нами пули -
упадем, лежим.
и откуда грянул выстрел,
сразу не понять!
главный группы шепчет, "быстро!
подобраться! встать!"
отрываясь от прохладной
в рытвинах земли,
как в бреду стучу зубами:
"Господи, спаси!"
пули воют, пули плачут
снова и опять…
надо выполнить задачу,
высоту занять.
до нее десяток метров
остается нам,
и десятки моджахедов
скачут по кустам.
пулемет, не унимаясь,
с высоты поет,
пузом к кочкам прижимаясь,
главный наш ползет,
"так держать, братва - пехота,
битва горяча!
позади идет подмога,
снимем стрекача."
мы стреляем, что есть духу,
целясь в пулемет, -
лишь на миг смолкают звуки,
и опять поет.
ветки падают, и кроны
с треском вниз летят.
"ребятня, беречь патроны!" -
из кустов кричат.
я смотрю, мои запасы
пуль кончаются.
как же так, боеприпасы
истончаются!
где десантники летают,
что прикрыть должны?
главный крикнул, "в тыл стреляют!
мы окружены!"
замирая от испуга,
я взглянул назад -
за овражиной два друга
мертвые лежат.
пули полетели градом,
словно из всего,
я услышал вопли рядом
друга моего:
"помолись, братишка, Богу,
все кругом в огне!
нас оставила подмога
гнить на высоте!
без креста и без могилы
каждый здесь умрет!.."
закричал я, "за Россию!",
ринулся вперед.
"я умру непобежденный
этой высотой", -
думал мозг мой, опаленный
страхом и стрельбой.
пулеметчика мечтал я
на бегу смести,
что-то с грохотом упало
на моем пути,
словно с облака свалилась
мрамора стена,
все смешалось, закрутилось…
гром - и тишина.

4. я уже не выдерживал боль,
ни ни скулил, ни кричал, ни дышал.
я не чувствовал землю спиной,
на которой, должно быть, лежал.
я сто раз уходил в никуда
и сто раз возвращался назад.
я открыл на секунду глаза
и сквозь дымку узрел его взгляд.
он склонился, как смерть, надо мной,
но в руках автомат, не коса,
он был черный, с густой бородой,
его шапка сползла на глаза,
он увесисто пнул меня в бок,
и я понял, что это - мой враг,
я хотел замычать, но не смог,
и опять погрузился во мрак.

5. я очнулся от зудящей боли,
на ноги вскочил и в миг упал,
слышал, как смеялись надо мною,
речь чужую, видел злой оскал.
боль превозмогая, на коленях
я пополз неведомо куда,
голова плыла, спина горела,
шевелюры не было следа.
помутневшим взором местность смеря,
вспомнил маму, всю свою семью…
я, наверно, был похож на зверя,
загнанного палом в западню.
лиц и голосов не разбирая,
попрощаться с миром был готов.
я не лицезрел ворота рая -
я смотрел на логово врагов.
на войне всем свойственно коварство,
а великодушие - не всем.
дали мне какое-то лекарство,
перебинтовали. я был нем.
десять дней в плену меня кормили,
был я не привязан и одет,
на вопрос "а что же не убили?"
только отмолчались мне в ответ.
мучила спина и неизвестность.
вскоре появился интерес -
понемногу изучал я местность.
лагерь окружал сосновый лес,
протекал вблизи родник студеный,
что водою чистой нас снабжал,
и, куда ни глянь, ковер зеленый
щедро эту землю покрывал.
вечерело. кто-то по-арабски
начал речь и руки ввысь простер.
бородач в сползавшей на бок шапке
в низкой ямке разводил костер.
пробурчал я, "жги свое кострище,
хвороста и веток не жалей,
опергруппа пусть меня разыщет,
увидав твой факел, поскорей."
"русский, про тебя давно забыли, -
гаркнул бородатый мне в ответ, -
не найдет тебя твоя россия,
хоть пожгу огнем весь белый свет!
не пришла желанная подмога,
некого на помощь было звать.
у тебя теперь одна дорога -
с нами оставайся воевать.
видел я, когда кипела схватка,
забираясь в неприкрытый тыл, -
ты так резво бросился в атаку,
даже меткий снайпер не свалил.
значит, христианская молитва
не спроста оставила в живых."
"нет, я не воюю за бандитов.
я всегда воюю против них."
моджахед с улыбкой белозубой,
посмотрев в глаза мои, сказал:
"ну-ка, кто бандит из нас, подумай,
я или твой хитрый генерал?
бросил необстреленное стадо
выбивать матерых главарей.
ха! часами окружать не надо
волку потерявшихся гусей.
все здесь были в курсе за неделю
до того, как нам вас завезли,
о зачистках. из Москвы напели.
основные силы отползли,
только наша группа задержалась,
скоро-споро вас перестрелять.
нам за деньги нравится сражаться,
им за деньги нравится сдавать"

6. из груди вырывая стоны,
из земли вырывая грунт,
я упал на ковер зеленый,
я был необычайно глуп.
я осмысливал все былое,
но никак не хотел понять,
что он мне говорил такое?
кто за деньги готов сдавать?
за какие такие деньги
мой товарищ спит без креста?
проносились сомнений ленты,
и сменяла их пустота.
я смотрел на него и думал :
он такой же, как я, пацан
только видел почаще пули,
только в теле побольше ран.
я пытался ему промолвить,
но язык у меня отсох.
он, наверное, это понял
и ответил кивком на вздох.
я не чувствовал, как досада
потекла ручейками слез.
он меня посадил в уазик
и к подножью горы повез.
"мы сегодня уходим глубже, -
объяснил он мне по пути, -
как обуза ты мне не нужен,
сам надумаешь - приходи.
убивать тебя нету толка:
это бизнес, а не война.
волк не станет терзать ягненка,
коли стая и так сыта.”

Заключение.

я шел вниз с горы и дрожал от огня,
кому-то кричал, "ненавижу тебя!"
мой голос был страшен, горюч и кипуч,
срывался он в чашу расселины с круч.
один возвращался, не зная, куда -
в тот мир, где за деньги бушует война,
где не за спасение, правду, любовь, -
за чье-то богатство я лил свою кровь.
и гнев свой от мира не мог я сдержать,
лишь солнце, как встарь, продолжало сиять,
лишь пик белоглавый смотрел на меня -
людского безумства безмолвный судья.