А по нраву

Я по полю облегченья
ухожу в иную даль,
где святое увлеченье,
и святая где печаль
помогает сбросить скуку,
и оставить грусть с тоской
и подать себе же руку,
повязав её строкой
осермяженной свободы
на восходе тишины,
что плывет по небосводу
бездной ясной вышины.
Успокоившись, однако,
начинать с азов – судьба.
Понимая всё по знакам,
не наморщивая лба,
надо быть безумно странным
в окружении невежд.
И весёлым утром ранним
полным радужных надежд
отправляться за мечтою
по полям туманных грёз,
побратавшись с простотою
белых с нежностью берёз,
понимаю – грусть печальна
в хоре ласковых имён
неизвестных изначально,
в строки канувших времён.
Но облегчив груз величья
своенравностью сердец,
неизвестность обналичив,
переплавив в дробь свинец,
можешь с горькой перспективой
распрощаться на заре.
Был, всем скажут, не активным
он на кухонной горе
обсуждения безвластья
в тишине опухших лет.
Где невиданное счастье –
не узнать, что ты – Поэт.
Оставаясь безутешным
не записывая, в стол...
Быть, по сути, не безгрешным
простачком. О, как он зол!
На вершине раздвоенья,
у подножья тишины,
и с каким-то упоеньем
славить твёрдость Сатаны.
Но преступности не видеть
в истреблении людей.
Он, тихоня только с виду,
а по нраву-то – злодей.